Времени и денег тратится безмерно, чтобы для видимости исполнить требования закона. Вынужденная кодировка некодируемых вещей служит лишь заинтересованным группам от здравоохранения. Терапевтам она служит для отстаивания болезни и гарантии ее лечения. Ученым – в исследовательских целях для упорядочивания симптомов и результатов. Страховым компаниям – для расчетов. Она служит также политике, что демонстрирует маленький пример.
После так называемого научного исследования в 2012 году, в котором утверждалось, что в Германии 560 000 человек страдают интернет-зависимостью, дама-политик, курирующая эту область, в одном из интервью на телевидении смело заявила: «В чем мы сейчас срочно нуждаемся, так это в протоколах диагностики и лечения». Женщина желает цифр и протоколов, потому что этим требованием она решает свою собственную проблему, представляя себя перед общественностью компетентным и решительным политиком.
Для терапевтов, клиник, науки, страховых компаний и политиков кодировка психических проблем, протоколы, схемы лечения имеют смысл. Пойдут ли они на пользу пациентам – другой вопрос. Доказать это – задача научных исследований, прежде всего междисциплинарных. Профессор Ивер Ханд недвусмысленно дает понять, что он думает о подобных исследованиях:
Сегодня терапевты должны ориентироваться на «доказательные» направляющие. Дилемма уже в том, что считать основанным на доказательствах. Имеется много источников ошибок на пути к широкомасштабным и связанным с ними метааналитическим исследованиям, из которых выводятся доказательства. К тому же имеется по меньшей мере три различных метода проведения метаанализов с возможностью, соответственно, получать разные результаты. Данные пациентов проходят через некоторые фильтры, и тут возможна предвзятость. В широкомасштабных исследованиях часто трудно установить, что признаки пациентов и терапевтический метод достаточно однородны. Например, в диагнозе «депрессия» содержится дюжина различных заболеваний. Так, результаты обширного исследования по оптимальной терапии «депрессии» – когда сравнивалась межличностная психотерапия, когнитивная терапия поведения, медикаментозное лечение и плацебо – по своей информативности оказались катастрофическими. В каждом периоде измерения был свой «победитель», на заключительном этапе в катамнезе[6] только у когнитивной терапии поведения и плацебо оказался продолжительный позитивный эффект – причем разница между ними не была существенной! Организации, дающие деньги, спонсируют почти только видимость науки. По сравнению с «мейнстримом» в исследовательской бюрократии отдельные креативные предложения редко получают шанс на соответствующую поддержку. Хотя последние были и остаются опорой поведенческой терапии. В отношении возможных серьезных подтасовок результатов критиковались в основном исследования психофармацевтических средств – но уже давно назрел вопрос, чтобы и психотерапевты всерьез занялись причинами своих ошибок!72
Я рекомендую читателю несколько раз прочитать данную цитату, так как она демонстрирует всю бессмысленность якобы научного подхода в области психотерапии. Профессор Ханд пишет, что фактически результат метаисследования – исследования, анализирующего и обобщающего другие работы, – можно подбирать, в зависимости от того, какой момент измерений берется. Под конец только когнитивная терапия поведения и плацебо показали продолжительный позитивный эффект: если вопреки всякому разуму всерьез принимать подобные исследования, можно сразу отказаться от лечения депрессии.
Профессор Ивер Ханд далее в разговоре жалуется на обмельчание науки. Это наблюдается не только в психотерапевтической научно-исследовательской работе, под вывеской «научный» в целом творится много безобразия, поэтому к исследованиям, обозначенным как научные, следует подходить с большой осторожностью. В конце концов, сегодня почти на каждый тезис можно найти или заказать подходящее исследование.
Так, например, прочность отношений в паре можно «с научной обоснованностью» объяснить различными факторами, к примеру величиной совместных долгов, успешной коммуникацией или весом партнеров, как происходит в США. Американские ученые четыре года наблюдали 169 пар и пришли в вопросе прочности отношений к абсолютно бесполезному результату:
Не важно, весит женщина 50 или 100 килограммов, до тех пор, пока ее вес меньше по сравнению с весом партнера 73.
Какое лечение назначить, исходя из этих данных? В будущем парам надо вставать на весы, а не бежать к психотерапевту? Наверняка в соответствующем исследовании можно обнаружить зависимость между цветом любимых носков, привычками в еде, любимыми телепередачами, ростом, числом детей и продолжительностью отношений. Если верить другим исследованиям, соотношение позитивных и негативных высказываний в отношении партнера в идеале должно составлять 5: 1.
Маркировке «научно исследовано» или «научно доказано» верят без оглядки, ведь исследования вроде бы обнаруживают, как что-то «обстоит». Но научные исследования проводятся не в безвоздушном пространстве. Все они без исключения выражают чьи-то интересы: они поддерживают экономические интересы, как, например, в исследованиях, оплаченных фармацевтической промышленностью, или подкрепляют определенные гипотезы ученых, или подтверждают их личные предположения о жизни.
К примеру, профессор университета в Геттингене, исследующий интернет как фактор мании и виртуальную любовь, формулирует предположение, что задачей пары является превращение влюбленности в «настоящую персональную» любовь. На тему виртуальной любви он говорит следующее: «Если кто-то начинает виртуальные отношения, я бы задался вопросом, что не так в его браке», ведь «настоящей любви нужно тело», а «в результате должны появляться дети». Эти высказывания кажутся научно обоснованными, и склоняешься думать, что так и «обстоит дело», как говорит профессор. Однако присмотримся к этим высказываниям внимательнее.
Почему в паре что-то не так, если один партнер начал виртуальные отношения с третьим человеком? Данное предположение имеет смысл, только если исходить из того, что отношения могут и должны давать все, о чем мечтают партнеры. Но отношения – это не фабрика по исполнению желаний; опыт показывает, что в них как раз, напротив, многие желания остаются неисполненными. Виртуальная (побочная) любовь одного партнера может в этом плане иметь смысл и даже укреплять существующее партнерство, по крайней мере какое-то время. В конце концов, известно, что любовные отношения поддерживает не только обмен опытом между партнерами, но и их секреты. Лучше не выносить на обсуждение и сохранить в тайне то, что партнер не хотел бы знать, не принял бы и не одобрил. Потребности, которые могут испугать партнера или партнершу, лучше обсудить с единомышленниками в интернете.
Кроме того: действительно ли любовь нуждается в теле? Нет, ведь виртуальная любовь возможна безо всякого телесного участия. Я вспоминаю клиентку, у которой была любовная связь с мужчиной в интернете, и она категорически отказывалась когда-либо встречаться с ним вживую, заявляя, что чувствует себя любимой, как никогда прежде, и не хочет подвергнуть это чувство опасности из-за встречи в реальности. Это не любовь, потому что не задействовано тело, потому что нельзя нюхать, трогать, целовать и потому что при этом не получатся дети? Действительно ли для любви нужно тело? Сколько тела? Люди с ампутированными конечностями, и даже с ампутированными половыми органами не могут любить, потому что у них слишком мало тела и они не смогут произвести на свет ребенка? Настоящая любовь, как восторженно заявляют литераторы и порой психотерапевты, сильнее смерти, значит, партнера можно любить и после его смерти. Но в этом случае тела тоже нет. Почему же тогда такая любовь считается настоящей, а виртуальная – нет? И как с великими любовными парами в истории, в которых люди годами или десятилетиями лишь обменивались любовными письмами, никогда не встречаясь? В таких случаях нельзя говорить о любви?
Кроме того: знает ли наука, в чем миссия влюбленных пар? Традиционный путь от «небесной любви» до «земной» социально запрограммирован и для современных пар? Могут ли индивидуумы не выбирать страстную любовь и отказываться от так называемой персональной целостной любви, потому что они прекрасно живут одни, но любить в одиночку не могут?
Кроме того: обязательно ли в настоящих любовных отношениях должны быть совместно рожденные дети? А как же приемные дети и возможности медицины?
Эти размышления показывают, что якобы научно обоснованные высказывания отпечатываются в сознании как аксиомы, поскольку они заимствуют определенные логические модели и предлагают их терапевтам. Терапевты охотно берут у ученых такие мнимо объективные сведения, добавляя им применимый к клиентам масштаб.
Такой масштаб получается из представления об определенных фазах, которые должен прожить человек, чтобы стать так называемой здоровой или стабильной личностью. Во время консультаций для психотерапевтов и повышения квалификации при представлении различных историй возникают соответствующие гипотезы о том, на какой фазе развитие пошло неправильно и как надо действовать в данном случае. При таком якобы научном подходе отдельный человек сопоставляется со средним показателем, с нормой, как ее понимает ученый.
Каждое исследование, проводимое тайно в двух группах, как правило, делает из пациента объект; оно лишает пациента уникальности для достижения обобщенных результатов 74.
Возможно, научные исследования что-то говорят о среднем уровне, но ничего – об индивидууме. Они усредняют различных пациентов для получения общих показателей. Человек теряется из виду. Уже хотя бы поэтому практикующему психотерапевту мало пользы от данных исследований, ведь напротив него сидит не статистический средний гражданин, а конкретный человек.