Господин Клок столкнулся с научно обоснованной психотерапией в возрасте 17 лет, ища поддержки в трудной жизненной ситуации. Эта встреча надолго отвратила его от подобных инструментов анализа. Психолог попросил Клока заполнить анкету. Он упорядочил картинки, объяснил странные формы, поиграл с цветами. Неделю спустя психолог объявил, что у Клока структура характера как у Франца Йозефа Штрауса. Данное сравнение возмутило господина Клока, который терпеть не мог этого политика. Так что в его насущной проблеме ни психолог, ни тест не помогли. Насколько известно, и сегодня клиенты по-прежнему жалуются на подобные случаи при визитах к психологам.
Научные исследования приносят пользу заинтересованным организациям из системы медицины и психотерапии: научные изыскания тенденциозны и непригодны для консультирования и сопровождения конкретного человека. Не существует методов лечения, выведенных из теории; требования психотерапевтических директив по определению причин психического расстройства и разработке лечения согласно лечебной системе, базирующейся на теории, невыполнимы.
В якобы научном подходе к психике отражается распространившееся в наше время представление о тотальной реализуемости. Понятие «научный» внушает, что все вроде как в наших руках и можно управлять не только медицинскими, но и психическими процессами. Однако это не всегда удается даже в медицине, а уже тем более в психотерапии. Как можно научно бороться с экзистенциальным кризисом? Как по-научному решать внутренние конфликты, основывающиеся на объяснениях и мировоззрении человека? Откуда наука знает, как хотят жить люди и как будут жить в будущем? Наука даже не распознает риски, таящиеся в ее участии в лечении фармакологическим путем так называемых психических заболеваний.
Наука не дает содержательный ответ на жизненно важные вопросы, которыми на индивидуальном уровне занимается психотерапия. С точки зрения всереализуемости экзистенциальные проблемы опрометчиво рассматриваются как нежелательные явления жизни, против которых – как требует закон о психотерапевтах – следует действовать «определенными вмешательствами» на основе «надежных данных» в «установленных теорией рамках». Гайки, конечно, можно подкручивать, но психика невидима, и если кто-то орудует в одном месте, то неизвестно, какие последствия будут в другом. Если приглушать страдания, то уменьшится и радость, ведь радость и горе, счастье и несчастье – две стороны одной медали. Позиция всереализуемости не учитывает, что какое-то поначалу нежелательное психическое развитие в конце часто оказывается благом. И у страданий – своя функция.
Обращать внимание или нет?
В сложных современных условиях развитие психики по своей динамике схоже с развитием общества. Психика развивается не по плану и умыслу, а в большей степени благодаря преодолению нарушений 80. Этот социологический факт охотно игнорируют во времена веры в тотальную осуществимость. Люди внушают себе, что психические процессы контролируемы, хотя на самом деле все в точности наоборот. Хотя бы потому, что сложные системы нельзя видеть полностью. Наблюдатель воспринимает лишь то, на что он направляет свой – в сравнении с целым крайне ограниченный – взгляд. Он смотрит направо, а в это время внизу, вверху, слева меняются обстоятельства, чего он не замечает. Куда бы он ни взглянул, он видит только незначительные фрагменты, в то время как невидимое для него постепенно меняется. В этой невозможности наблюдать психическое развитие кроется «причина» будущих проблем. Поэтому в психотерапевтической работе так важно различение между наблюдаемым и ненаблюдаемым.
В то время как медицина различает между больным и здоровым, а наука между истиной и ложью, психотерапия концентрируется на различении воспринимаемого и невоспринимаемого, далекого и близкого, осознанного и неосознанного.
Так как невозможно охватить психику в целом, наблюдателя подстерегают разные неожиданности. Другое название для этих неожиданностей – «расстройства». Расстройства расстраивают, потому что неожиданны, но в сложных системах их не избежать. Все, что можно сделать, – преодолеть расстройство, дабы система смогла существовать дальше. Система справляется с расстройством, приспосабливаясь к нему и изменяя сама себя; чтобы выяснить, как возможно изменение, надо сначала понаблюдать за расстройством.
Таким образом, расстройства следует рассматривать в позитивном смысле – как призыв к системе приспособиться к изменившимся обстоятельствам. Это приводит к поразительному открытию, что каждая проблема несет решение в себе: решение содержится в самом расстройстве, и мы должны учитывать это для устранения проблемы. Ниже я подробнее остановлюсь на этой взаимосвязи.
Описанная динамика расстройства и преодоления характерна для всех сложных систем, неважно, идет ли речь о социальных, биологических или психических системах. В системе необозримых связей расстройство – верное указание на то, что надо приспосабливаться к незаметно произошедшим изменениям. Отсюда вытекает целый ряд вопросов для психотерапии, как, например:
• Надо ли терапевтически лечить каждое психическое расстройство?
• Какие проблемы возникнут, если не лечить психические расстройства?
• Как можно использовать расстройство для индивидуального развития?
• Препятствует ли незамедлительное устранение расстройства, например медикаментами, насущному личностному изменению или оно скорее усугубляет проблему?
• Какое расстройство впоследствии оказывается благом?
• Какую роль в обществе играют массовые психические расстройства?
Неудобные вопросы, на которые охотно отвечают с намеком, что, вообще-то, задача психотерапии – покончить со страданиями. Словно речь идет о том, чтобы полностью ликвидировать страдания. Жизнь без страданий? Философы пришли бы в ужас от такой утопии.
Политики, по крайней мере частично, учитывают динамику сложных систем, ведь они не утверждают, что общество можно регулировать «определенными вмешательствами» на основе «надежных познаний» в «установленных теорией рамках». Политика предпочитает сегодня говорить об «улучшении». У психотерапии с фантазиями о реализуемости очевидно меньше проблем. Она верит в возможность исследования и вторжения в психику, пытается из неясных вещей сделать предсказуемые, и наука поддерживает ее в этом ошибочном предположении. Конкретных людей нельзя подвести под одну научную или психотерапевтическую «гребенку», требуемую законодателем и навязываемую специалистами.
Человек всегда больше, чем то, что можно сказать о нем с точки зрения естественных наук, поэтому терапия получается не автоматически, а возможна только тогда, когда сходится множество факторов. К этому относится признание уникальности каждой личности, понимание своеобразия конкретной жизненной истории. Принимая за отправную точку ее не сводимую к схеме уникальность, следует прежде всего изжить веру в полную реализуемость и стандартизацию, чтобы открыть глубинные слои человеческого кризиса смысла 81.
В нашем индивидуализированном мире нельзя паушально передавать смысл и ориентиры. Поскольку современная жизнь бесконечно разнообразна и, как следствие, общество индивидуализировано, возникла психотерапия. Что придает его жизни смысл и что дает ориентирование, понимает лишь сам человек. Он может это выяснить во время личного сопровождения и предложенных интерпретаций, а не по предписаниям заданных нормативов, пусть они и научно обоснованы.
Жизнь: слишком пестрая для простых концепций
Завершая тему моделей, концепций и видимой объективности, констатируем: психика современного человека столь непонятна и сложна, что психические модели не в состоянии адекватно отобразить даже ее отдельные стороны, а нормы лечения практически не обеспечивают поддержку при преодолении расстройств. Жизнь стала слишком пестрой для обобщающих моделей и предварительно заготовленных схем лечения.
Модели «одной» личности, «целостной» личности, «настоящего» характера, представления о возможности целенаправленного вторжения в психику применяются все меньше и в принципе остались в прошлом.
В самом деле, мне кажется анахронизмом, когда без колебаний пускают в ход претензии на унификацию, пропагандируют неприемлемые требования идентичности, имея дело с конкретным человеком, или говорят о вмешательствах вместо неопределенных возбуждений 82.
Конечно, я не допускаю двуличных намерений у каких-либо психотерапевтов. Все хотят вылечить человека и помочь ему стать психически здоровым. Прямо говоря, до сих пор не встречал этого психического йети. Напротив, вокруг полно людей, которые явно носят маски и при этом прекрасно себя чувствуют. Какой диагноз получил бы, например, Карл Лагерфельд? Возможно, массивное нарциссическое расстройство, но Лагерфельд чувствовал себя в своей тарелке, и лишь он сам мог точно оценить свое состояние. Не говоря уже о других невротиках, которые, не стесняясь, демонстрируют странное поведение и принципиально избегают психотерапевтов, о художниках и политиках, менеджерах и самопиарщиках, о людях, чей творческий потенциал обогащает социальную жизнь. Легко представить, как обеднела бы наша культура, если бы эти люди связались с психотерапией.
Индивидуализированный человек разрабатывает манеру поведения, не помещающуюся ни в одну из психических моделей. Я помню еще те времена, когда с психологической стороны критиковали или высмеивали пары в возрасте 40 или 50 лет, рожавшие детей. Не прошло и 30 лет с тех пор. В глазах прежних поколений было «правильное время» для родительства, и поздние дети не попадали в разработанные психологами фазы развития партнерства и детства. То же самое относится к теме развода: психологи приводили множество аргументов против развода родителей, якобы для блага детей, не способных сопротивляться подобной лицемерной защите, но сегодня мы знаем, что дети разведенных родителей имеют также и преимущества и что для детей нет ничего хорошего в том, что им приходится жить в пошатнувшемся браке, который родители сохраняют исключительно ради них.