Анастази шагнула к обнаженному Бруно:
– Властью, данной мне Великой Иштарет, Повелительницей Всего Живущего, я дарую тебе, возлюбленный мой, легкую смерть!
Она страстно поцеловала Бруно, одновременно вонзив ему прямо в сердце острое лезвие, потом отшатнулась – по щекам ее текли слезы. Тело Бруно осело на пол и вдруг начало стремительно стареть, пока не превратилось в высохший скелет, рассыпавшийся в прах. Глухо звякнул упавший кинжал. Игнат стоял, открыв рот от изумления. Анастази повернулась к нему, и он напрягся.
– Мы уходим, – сказала она. – Иштарет отпускает тебя и твою девушку. Великая Иштарет любит героев и презирает трусов.
На ступенях Анастази приостановилась, повернулась к дому и печально произнесла, поклонившись:
– О, Великая Иштарет, Повелительница Всего Живущего! Я, твоя неверная и раскаявшаяся жрица, покидаю это священное место навсегда. Прими мою душу с миром!
Потом издала негромкий ухающий звук, тотчас из сада прилетела сова и села к ней на плечо.
– Идем. Самое главное начнется за воротами. Держи меня крепче! Нет, не меня. Это буду уже не я, а твоя девушка. Ей придется трудно. Будь готов к тому, что она не сразу тебя вспомнит. И не сразу обретет свой привычный облик.
Взявшись за руки, они медленно прошли по саду за ворота, спустились по тропе вниз, пересекли долину и стали подниматься по склону вверх, когда Анастази вдруг остановилась и вздрогнула всем телом:
– Держи! Обними меня… ее! Скорее!
Игнат судорожно сжал тело Анастази в объятиях, сова вспорхнула с ее плеча и стремительно понеслась ввысь. Тут же из листвы деревьев с криками взлетели какие-то мелкие птицы и погнались за совой, но догнать не смогли. Сова поднималась по спирали – все выше и выше, прямо к солнцу, но вдруг вспыхнула и исчезла, рассыпавшись ворохом искр и перьев, одно из которых мягко спланировало прямо на голову девушке. Игнат взглянул на безжизненное тело в своих объятиях: уже не Анастази, но еще не Настя, она еле дышала и чуть слышно стонала.
– Настя, пожалуйста, очнись!
Настя вдруг вздрогнула и забилась в конвульсиях, потом конвульсии перешли в дрожь, наконец она пришла в себя и открыла полные слез глаза, совершенно голубые.
– Это я?
– Это ты! – Игнат и сам чуть не плакал.
– Как ты меня нашел?
– Это долгая история.
– Посмотри, посмотри на меня внимательно: это правда я? Совсем я? Прежняя?
– Боюсь, мы никогда уже не станем прежними. Но это ты! Любимая… Кузнечик мой…
– Почему – кузнечик? – Настя улыбалась и гладила лицо Игната дрожащими пальцами.
– Потому что ты кузнечик. Пойдем? У меня там машина.
– Что-то я не могу идти…
– Ничего, я донесу тебя.
– Подожди… Я не хочу больше в этом платье.
И она начала через голову снимать белое платье Анастази, запачканное кровью. Игнат зачарованно смотрел на это, потом, опомнившись, стянул футболку и протянул Насте:
– Вот, надень пока.
Она посмотрела на покрасневшего Игната и вдруг обняла его:
– Ты знаешь, похоже, во мне еще кое-что осталось от Анастази.
– Ну да, – дрогнувшим голосом произнес Игнат. – У тебя все еще рыжие волосы…
– Я не это имела в виду, глупый! – засмеялась Настя и поцеловала Игната, привстав на цыпочки.
Только что обретенная свобода, пережитая опасность, радость встречи – обуревавшие обоих чувства сделали этот поцелуй таким пылким, что Настя с Игнатом даже не удивились, когда у них под ногами задрожала земля. Но раздавшийся гул и грохот заставил молодых людей все же оторваться друг от друга – земля ходила ходуном, деревья вокруг шатались… Что это? Землетрясение? Они обернулись к долине и увидели, как дрожит и качается белая вилла на вершине холма, как осыпаются камни облицовки, рушится крыша и, наконец, все здание проваливается в образовавшуюся гигантскую воронку, взметнув клубы пыли. А потом и сам холм осел и рассыпался, и в образовавшуюся впадину хлынула вода из реки. Настя с Игнатом, обомлев, смотрели на катаклизм, а на другом берегу образовавшегося озера так же наблюдали за происходящим жители деревни.
Наконец настала тишина. Через некоторое время долина снова ожила: голосили птицы, показались из кустов любопытные белки и даже осторожная лань, вытянув шею, принюхалась к еще волнующейся воде. Небольшой кусок земли с легким плеском свалился в озеро, и лань отпрянула. Игнат переглянулся с Настей, подхватил ее на руки и побрел по склону вверх, к дороге, а деревенские жители в мрачном молчании разошлись по домам.
Глава 9Настя собирает себя по кусочкам
Игнат подошел к двери и прислушался: что можно так долго делать в ванной? Настя и вчера раза три принимала душ – теперь-то он знал почему. Сначала она была довольно бодра духом, особенно после поцелуя, но потом… Когда они добрались до гостиницы, Настя уже находилась в полуобморочном состоянии. Бокал красного вина не сильно помог делу, но она хотя бы пришла в себя. Глядя, как Игнат расправляется с пиццей, она рассеянно сказала:
– Ты знаешь, я никак не могу собраться… Такое странное состояние…
– Тебе надо поесть, кузнечик.
– Не хочется. Вот картошки я бы съела. Жареной картошки с грибами. Ты любишь ходить за грибами?
– Не знаю, никогда не ходил.
– Никогда? А мы с бабушкой так любили! По выходным ездили с ней за город – с корзинками. Она знала тайные места. И ножички у нас были специальные, грибные…
Настя вдруг заплакала. Игнат кинулся к ней, обнял:
– Не плачь, милая. Мы с тобой обязательно пойдем за грибами. Ты же помнишь, куда надо ехать, правда? Ну вот! Наберем полные корзины, пожарим…
– Мне так страшно, – всхлипнула Настя. – Там я совсем не боялась. Ну, почти. А сейчас… Я боюсь засыпать. Вдруг… Проснусь, а это не я?
– Кузнечик, все кончено. Ты же видела – даже вилла рухнула. Их никого больше нет. Мы свободны. Все будет хорошо.
Настя улыбнулась сквозь слезы:
– Ну почему, почему я Кузнечик?
– Потому что ты Кузнечик. И Буратинка.
– Буратинка? Разве у меня длинный нос? Или что… ты думаешь, я деревянная?
– Нет… Ты совсем не деревянная… – Голос его звучал глухо, обнимая Настю, Игнат просто сгорал от желания. Нынешняя Настя нравилась ему гораздо больше прежней: в ней словно прибавилось яркости и таинственной женственной манкости – даже случайные прикосновения ее маленьких рук невероятно его возбуждали. Вот и сейчас: Настина рука невинно лежала у него на плече, а Игнат с трудом справлялся с собой. Настя вдруг вывернулась из его объятий и ринулась в ванную:
– Сейчас… Мне надо… Прости…
Они все-таки улеглись потом в постель, не раздеваясь, прямо на покрывало. Настя боялась спать одна, и боялась спать с Игнатом, и снов боялась, и пробуждения – всего на свете. Наконец, она призналась еле слышным шепотом:
– Я тоже тебя хочу! Но… Я не могу.
– Почему, милая? Что не так? Ты же помнишь, как мы целовались?
– Я же спала с ним, с этим проклятым Бруно. Сегодня утром.
– Это была не ты.
– Но тело-то мое! Такое ощущение, что мы занимались этим втроем. И теперь… Мне кажется, я грязная, понимаешь? Отвратительная, грязная…
– Нет, это не так! Ты прекрасная! Самая желанная… Ты просто сводишь меня с ума…
У Насти вырвалось короткое рыдание, и она обняла Игната. Он взял ее, как осажденную крепость – какие, к черту, прелюдии? Вихрь отброшенных одежд, судорожные объятия, яростный натиск, рычание и стоны…
– Ты жива? – спросил он, едва отдышавшись. – Прости, что так вышло. Тебе не было больно?
Настя только томно вздохнула и потеснее прижалась к Игнату.
– Ты знаешь, – сказала она, нежно проводя пальцами по его щеке, заросшей щетиной. – Я так на тебя сердилась сначала…
– За что же?
– Ты слишком хорошо все понимал и жалел меня. А мне было стыдно, что я такая идиотка. Этот Виталька… Как я могла с ним отношения завести, сама не понимаю. Такой придурок. А потом я начала мечтать о тебе. Мне ужасно хотелось, чтобы ты меня спас. Из этой кошмарной ситуации. Взял бы за руку и увел.
– И ты бы пошла?
– Да.
– Я собирался, но не успел. Какой же я дурак!
– Я тоже не сразу поняла. Помнишь, ты мне мороженое принес? Фисташковое? Где это было – в Ареццо?
– Ну да, ты потерялась.
– Да я не терялась вообще-то. Я просто уходила, потому что не могла выносить их вдвоем.
– Так ты специально?
– Конечно. И вот я сижу там, такая несчастная, и вдруг такое счастье нахлынуло. А это ты идешь с мороженым. Ну, тут даже до меня дошло…
– Кузнечик…
– Давай уедем поскорее домой, в Москву.
– Ладно, только сначала я тебя кое-кому представлю.
– Кому это?
– Моему отцу. Должен же он увидеть свою будущую невестку.
– Ты это серьезно?
– Да. Потом все будет, как надо – кольцо, всякое такое. Но я спрошу прямо сейчас: ты выйдешь за меня? – Игнат, улыбаясь, смотрел на сияющую Настю.
– Да!
– Ура! Ну вот, про отъезд: завтра нам предстоит встреча с друзьями, а потом…
– С какими друзьями? Виталька с Дашкой приедут? Я не хочу.
– Нет, это местные. У тебя тут много поклонников, вот увидишь. А потом мы поедем в Рим, к моему отцу. Ты представляешь, я впервые познакомился с ним четыре года назад. Встретил его в штыки…
– Почему?
– А, глупый был.
Они проговорили чуть не всю ночь. Впрочем, разговоры не были основным их занятием: крепость сдалась сразу, и можно было, не торопясь, исследовать все ее закоулки и тайны. И вот теперь, когда им уже пора было выходить, Настя опять застряла в ванной!
– Буратинка, ты там что – утопилась?
Настя открыла дверь, и Игнат втиснулся в крошечную ванную. Настя с унылым видом стояла перед зеркалом с феном в руках:
– Почему? – Она раздраженно дернула себя за еще влажную прядь волос. – Почему они до сих пор рыжие? Меня это пугает. И вьются! Никак не расчешу.
– Давай, я тебя причешу. Успокойся, милая. Бояться больше нечего.
– Я хочу свои волосы!