– Ты видела, у нее на руке татуировка?
– Да, бабочка. Так странно!
– Татуировка! У девушки!
– Ну, дорогой, у молодежи это сейчас модно.
– Модно! А как она смотрит?
– Как?
– Дерзко. Девушка не должна так смотреть.
Про марихуану он и не догадывается.
Маленький дерзкий котенок, царапается, шипит. Прячется. Молочка, детка? Кис-кис-кис. Знаю я ваше молоко. Никому нельзя верить. Кис-кис-кис… Гладят по голове, а потом бросают. Никогда не прощу! «Почему он позволил маме меня увезти? Почему? Как я плакала!»
Больше не плачет. Никогда. И никому не верит. Конечно, приманят молочком, конфеткой, игрушкой, а потом трогают грязными лапами. Отчим этот. Свинья. Ненавижу. Маме не рассказала. А папы нет. Он далеко, не придет, не защитит, не убьет этого козла.
Конечно, он убил бы. Просто убил бы! Собственными руками. Маленькая, чистая, невинная… слабая, беззащитная девочка… как червячок… так легко раздавить каблуком. Негодяй. На двадцать лет моложе! Да что ты, на все тридцать.
Ухмыляется маленький алчный зверек, уж он-то знает… СЛИШКОМ хорошо знает… что может сделать такой мерзавец… с маленькой девочкой. С ЕГО маленькой девочкой. Нет, нет! Не думать об этом, не думать, и все. Он спрячет эти мысли в самый дальний ящичек, потайной, с секретом, никто знать не знает о нем, никто-никто, даже он сам не знает, вот какой это ящичек.
Она худенькая, Фредерика, Фрик. Но крепкая. Маленький воин. Накачала мускулы, знает карате, прыгает по ковру, удар ногой, выпад рукой… Что ни цветок! То роза! Что ни воин! То самурай! Кий-я-я-а! Храбрый кузнечик. Бойцовая бабочка. Синеглазая стрекоза.
НЕНАВИЖУ, думает она. Никогда не прощу. Она решила быть мальчиком, маленькая Фредерика. Мальчик Фредди. Девочкам плохо, их трогают. А мальчики дерутся. Бей первым, Фредди! Нынешний ее сам боится. Отчим. Уже второй… или третий? После того козла. Она его ненавидит. Она их всех ненавидит. Все козлы.
Лиза приручает ее постепенно. Каждый день заново.
Потихоньку, шаг за шагом, час за часом, день за днем, год за годом, весь август… Всю жизнь. Надо запастись терпением. И в конце концов она полюбит шелест колосьев на ветру.
С утра она мрачная, Фредерика. Молча пьет кофе. И все поперек. Пирожные? Какая гадость! Ненавижу сладкое! А сама тайком хватает кусочки, и все шоколадные. Любит шоколад. Горький шоколад, соленый миндаль. Оливки, сыр. Лиза уже знает. Хочешь, я нарисую тебе барашка? Нет? А вот, смотри, какая штучка, детка. Цап! Высовывается мягкая лапка с коготками, потом ушки, а вот и хвостик! Если ты меня приручишь, твои шаги я стану различать среди тысячи других.
Димитрий никак к ней не привыкнет, не знает, как обращаться, дерзкая девчонка, но как остроумна! И начитанная. Не его дочь.
Они так похожи, думает Лиза. Большой и маленькая. Одинаковые жесты, гримаски, одинаково хмурятся и улыбаются. Одинакие криле.
– Пойдем, посмотрим на розы?
Господи, сколько роз! Она чокнулась на этих розах!
– Какая тебе больше нравится?
«Никакая, – думает Фредерика. – Ну, вот эта – ничего. Как называется? Бетти?» «Она сама похожа на розу, – думает Фредерика. – Роза Бетти. Только без шипов. У всех роз есть шипы, как же ты без шипов, Бетти? Может, они внутри? Тогда это больно. Отрасти шипы, Бетти. Розе нельзя без шипов».
– Можно, я буду звать тебя Бетти?
– Почему Бетти?
– Ну ты же ЭлизаБет. Бетти мне больше нравится, чем Лиза.
«Надо же, Бетти – думает Лиза. – Ей и в голову не приходило. Бетти! Ей нравится. Такое милое имя. Как поцелуй. Как крыло бабочки. Как лепесток розы…»
Жила-была принцесса, и было у нее три имени.
Третье имя было Розароза – алая и страстная, нежная и желанная.
Вечерняя роза…
– Я помню, – говорит Фрик, – у отца был альбомчик красненький, а там такая штучка забавная с бабочкой! Давай посмотрим?
– Знаю-знаю, – говорит Бетти.
Находит альбомчик. Он старый, потертый, бабушки Димитрия альбомчик, вот какой старый, красная кожа, золотое тиснение, разноцветные листочки, папиросные бумажки приклеены, все в желтых пятнах, корешок порвался, листочки выпадают. Осторожно смотри. Стихи по-русски и по-французски, гравюрки наклеены, смешные детские рисунки – корявая розочка, уродливый амурчик, закрой, закрой его скорей, какой кошмар, еще во сне приснится, а вот пейзажик, два деревца: Ручей два древа разделяетъ. Но ветви их сплетясь растутъ. Судьба два сердца разделяетъ. Но чувства их одни живутъ. Вот она, эта штучка! Резная бумажка, веревочный хвостик, поднимаешь за хвостик, получается такая клеточка ажурная, а внутри – бабочка. Нарисована на альбомном листке.
– Здоровско, – говорит Фрик.
И гладит альбомчик. Ловушка для бабочки! Похоже, ей можно доверять, думает Фрик. Альбомчики, фотографии, а вот это я в Греции, Акрополь, ветер в оливах, развалины, море. А это – я, дура-дурой, Минни снимала. Вот Димитрий – это мы в Лондоне.
Это папа? Смешной!
А это Анна.
Они сидят на диване и болтают, как две подружки, шепчутся, какая там между ними разница в возрасте, да почти никакой, две сестры, двойняшки, две половинки, двойной орешек.
– И тут она говорит…
– Перестань, перестань, не могу.
– Нет, ты послушай. Она…
Бетти помирает со смеху, слезы льются ручьем. Фрик! Кидает в нее подушкой. «Глупости какие!» – говорит Роуз. «Детские игры!» – соглашается Ирис. Уходят от греха подальше.
– А это мои рисунки…
– Это ты нарисовала? Ты?
– Никому не показывала, никогда. Только тебе.
Какие странные, думает Бетти. Что-то в них неправильное: ни одной прямой линии, все наперекосяк. Удивительные рисунки! На маленьких листочках, надписи неустойчивым детским почерком, и рисунки как будто детские. Что это такое – дерево в изгибах направления? А это – прыжок ложки в направлении свободы!
– Прыжок кошки?
– Ложки, ЛОЖКИ!
А Бетти не любит рисовать. Умеет, но не любит. Это для нее слишком просто: раз – идеально прямая линия, без линейки. Получается какой-то чертеж. Чертеж розы. Проект кошки – вид сверху. Ей никогда не приходило в голову, что можно рисовать так… неправильно. Наблюдение бабочки с пяти точек зрения!
– Да у тебя талант!
– Правда? Ты правда так думаешь?
– Ты знаешь…
– Да, да…
– А у тебя…
– Еще бы…
– Я всегда…
– А ты…
– Ты понимаешь?
– Я понимаю!
Они смотрят друг на друга. Молчат. Слова только мешают. Синие глаза карие темные волосы светлые такие одинаковые разные одинокие совсем взрослые еще маленькие мягкие беззащитные червячки прогрызли свои коконы смотрят в дырочки: ты кто? Нет ни усиков, ни лапок, нечем потрогать, можно только смотреть. А у червячков есть глазки? Не знаю, детка.
Так странно…
Так странно, когда два отдельных существования…
Когда жизни двух существ… похожие на круг…
Соприкасаются не одной только точкой на поверхности этого круга…
А оказываются внутри… одного круга любви…
Соприкасаясь не единственной только точкой, а всем своим я…
Тем самым маленьким я…
Которое, как косточка в вишне, таится в глубине всякого существа, и не имеет имени, возраста, пола, времени и пространства.
Я приручила тебя.
А утром Фредерика уезжает. Как уезжает? Почему вдруг? Ты же хотела остаться до конца месяца? Лиза, скажи ей!
Лиза молчит. Фредерика не смотрит ей в глаза.
«Мне надо, надо уехать, я должна, я забыла, слишком близко, ты подошла слишком близко, нельзя так близко, больно, я не могу».
«Правильно, – говорит Фредди. – Не расслабляйся. Не верь никому. И не надо нам ваших конфект! Не на-до. Не робей, Фрик! Фредди не даст тебя в обиду. Так-то лучше, лучше одной, никто не сделает больно, бей первым, Фредди. Доверие? Бац крепким кулачком прямо по сердцу. Нежность? Бац, бац! Ты вовремя отвалила. Почти не пострадала – так, пара царапин. Заживут, ничего. Не привыкать».
«А как же Бетти? – плачет Фрик. – Она такая маленькая, хрупкая и беззащитная, ей же будет холодно, одиноко, кто ее защитит?»
«А сама виновата, – говорит Фредди. – Она сама захотела, чтобы ты ее приручила, – говорит Фредди. – Пусть отращивает шипы. Роза должна быть с шипами».
Черные волосы, профиль греческого мальчика, синие глаза, рваные джинсы.
– Нет, правда, я стала меньше горбиться? И курю уже не так много, ты заметила? Смотри, какую я себе прикупила штучку, классно, правда? Пока-пока!
Эй, не реви! Ты легко отделалась. Да ты что, и правда хотела завязнуть в этом розовом сиропе? Нет, бежать, скорей-скорей, на свободу! Вперед, Фрик! Прощай.
Жила-была маленькая клетка.
Она жила внутри птички.
И куда бы ни летела птичка, она несла свою клетку с собой.
Фредерика не любит писать письма. Она позвонит. Когда-нибудь. Завтра. Или через месяц. Может быть. Как же мне узнать, к какому часу готовить свое сердце?
А ты терпи, Бетти. Лиза… Элизабет…
Терпи.
Холодно. И лапки завязли в снегу…
Без имени
…на острове Скирос так медленно
тянется время,
что дважды оливки созреют
на старых оливах,
пока мы с тобою, подруга,
увидимся вновь
на побережье Эгейского моря,
на острове Скирос…
Один раз у нее на глазах вылупилась бабочка. Треснул кокон, отпали чешуйки, появилась бабочка, сморщенная, еле живая, она отдохнула, налилась жизненным соком, расправила крылья и улетела, улетела за четыре тысячи километров! Откуда бабочка знала, куда лететь?
Машинка сломалась. Перепутались проводочки. Куколка на колесиках, вжик, вжик, туда, сюда, осторожно, порожек, бумс, не удержала, опять разбила. Ничего у нее не получается, не взбивается крем, бисквит подгорает, шоколад проливается на пол, кошки приходят, нюхают, но лизать не хотят.