— Помните, Семен Семенович как-то сказал, что мы в прошлом не графы и не бароны? А ведь все может быть, профессор. Все может быть.
Довольный, он взял под ручку супругу, и вдвоем они горделиво покинули дом Тормакина.
Вика осталась возле полуоткрытой двери — караулить, пока Смолины выйдут за калитку. «Скорее всего, графы и этот напыщенный мужлан — просто однофамильцы, — размышляла девушка, наблюдая за удаляющимся генералом. — И все-таки интересно: вдруг у него действительно бразильское колье?!» Вика усмехнулась. Как было бы здорово увидеть эту драгоценность во сне. Тогда вопрос решился бы сам собой. «Мечтать, конечно, не вредно, но по заказу мне сны не показывают, — вздохнула девушка. — Значит, надо исходить из реальных фактов». Она задумалась. «Империал — редкий камень. Даже если в бумагах архива о нем ничего не сказано, возможно, имеются другие источники информации. Колье графине подарил Лангсдорф. Может, что-то есть в его корабельных записях, о которых упоминал Эммануил Венедиктович?» Виктория нахмурилась. «Знать бы еще, где искать эти записи. В Интернете, как Быстрицкий? А где гарантия, что там выложена полная версия? Нет — нужен оригинал. Позвоню Толику».
— Привет, Викуль, — голос брата, как всегда, был бодр и весел.
— Толя, у меня к тебе просьба. Я понимаю, что это сложно, но…
— Не юли. Чего надо?
— Ты знаешь, кто такой Лангсдорф?
— Ясен пень, знаю. Известный мореплаватель. В кругосветку с Крузенштерном ходил, по Камчатке путешествовал, Бразилию исследовал.
Вика облегченно вздохнула. Теперь оформить просьбу будет куда проще.
— Лангсдорф вел в путешествиях корабельные записи. Ты не мог бы узнать, сохранились они где-нибудь?
— Они сохранились не где-нибудь, а в Ленинской библиотеке, — сходу среагировал Толик. — Точнее — в спецотделе ценных рукописей. Вход строго по пропускам.
Услышав это, Виктория скисла.
— А, ну ладно тогда.
— Чего ладно? Тебе записи Лангсдорфа нужны?
— Нужны, но ведь они в закрытом доступе…
— Разберемся, сестренка, — хмыкнул Толик и положил трубку.
Девушка выглянула за дверь. Смолины ушли, теперь можно спокойно пройтись по саду.
— Милочка, вы гулять идете? — раздался за спиной знакомый голос.
Вика обернулась. Сзади стоял коротышка с пышной шевелюрой, молитвенно прижимая к груди неизменную трость.
— Да, Эммануил Венедиктович, иду гулять, — вздохнула Виктория, понимая, что компании ей не избежать.
Старик широко улыбнулся.
— Как удачно мы встретились, дорогой профессор! Я как раз собирался рассказать вам кое-что интересное.
Не замечая Викиного недовольства (а может, делая вид, что не замечает), Быстрицкий быстро увлек девушку на улицу.
Розовый сад уже почти оправился после бури. В фонтанах опять журчала кристально-чистая вода, через ручеек были переброшены новые мостики из тростника, а кусты роз снова выстроились в эффектные орнаментальные узоры. Правда, у самого входа в особняк все еще копошился садовник Чжао Ли. Он старательно залеплял вязкой мазью трещину в стволе гигантской ели. Когда Вика с Быстрицким проходили мимо китайца, тот оторвался от работы и пристально посмотрел на девушку. Их взгляды встретились. Виктория вдруг почувствовала, что садовник знает о ее приступах оборотничества. Длилось это чувство всего мгновение: через секунду Чжао Ли снова вернулся к втиранию мази, а Вика мысленно посмеялась над своей буйной фантазией. Мало ли почему садовник посмотрел на нее? Кто знает, что творится в его китайской голове…
А вот с головой Эммануила Венедиктовича все было предельно ясно. Там засела одна-единственная мысль, которую старичку не терпелось выложить. Как только они отошли вглубь сада, Быстрицкий сделал страшные глаза и зашептал:
— Дорогой профессор — мы вчера не договорили о том, что кто-то подбрасывает в архив документы. Я собирался рассказать вам о своих подозрениях.
— Точно! — вспомнила Виктория. — И кто же это, по-вашему?
Коротышка в клетчатом костюме тревожно огляделся по сторонам.
— Это… это тот призрак, который сторожит сокровища.
— Какие сокровища?
— Графские. Помните, генерал Смолин говорил, что в особняке спрятан клад? А его жена уверяла, что всякий клад охраняется призраком. Так вот — это правда, призрак действительно существует. Он живет в нашем доме: сторожит драгоценности и заодно подбрасывает в архив документы.
Не сдержавшись, Вика расхохоталась.
— Эммануил Венедиктович, что за нелепые выдумки?!
Она вытерла выступившие от смеха слезы.
— Извините, мне работать надо.
И девушка поспешила обратно в дом.
Уже в холле ее настиг звонок мобильного.
— Але-е, — послышался в трубке голос брата. — Ты сидишь?
— Стою. Но готова к любым неожиданностям. Говори.
Толик выдержал торжественную паузу.
— Я раздобыл записи Лангсдорфа — они будут у тебя с минуты на минуту.
Вика почувствовала, что ей действительно надо сесть. А еще лучше — лечь.
— Погоди, как раздобыл?! Ты же сказал, что записи находятся в спецотделе Ленинки. Чтобы оттуда хоть малюсенький документ вынести, надо кучу разрешений получить. Да и потом — как записи могут быть здесь с минуты на минуту, если от Москвы несколько часов добираться?!!
— У меня есть связи, — загадочно ответил Толик и закончил разговор.
«Есть связи… На ракете он их, что ли, доставит?..» Пожав недоверчиво плечами, Виктория направилась к лестнице, ведущей в архив. Надо было, наконец, прочитать графский дневник и выяснить, есть ли там упоминание о порезанной ладони и оборотне. Путь неожиданно преградил дворецкий.
— Профессор Дружкина, вам просили передать.
Великан с бакенбардами протягивал увесистый полиэтиленовый пакет. У Вики перехватило дух. «Записи Лангсдорфа! Конечно — это они!!!» Взяв пакет, девушка с трудом удержалась, чтобы не распаковать его прямо в холле.
— Я ужинать сегодня не буду, — бросила она Милошу и заспешила на второй этаж.
Чтобы ей никто не мешал, Виктория заперла дверь комнаты. Затем она бережно вытащила из пакета несколько потрепанных тетрадей и разложила их на столе. «Невероятно! Как Толику удалось их достать?» Усевшись поудобнее в кресло, девушка погрузилась в записи позапрошлого века.
Была уже глубокая ночь, а Вика все читала и читала. Записки великого мореплавателя оказались настолько увлекательными, что оторваться от них не было никаких сил. В дневниках Лангсдорфа было все: переправы через опасные ущелья, путешествия по тропическому лесу, подробнейшее описание жизни индейских племен и многое-многое другое. Страницы, исписанные мелким почерком, были буквально пропитаны восторгом — Григорий Иванович не скрывал, что обожает Бразилию и ее обитателей. Даже в отчете для Конференции Академии наук, который девушка сейчас изучала, постоянно встречались слова «потрясающий», «захватывающий», «умопомрачительный». «На днях, — писал Лангсдорф, — я намерен отослать в Петербург замечательный по своей полноте словарь языка ботокудов — одного из малочисленных и весьма загадочных бразильских племен. Также в этой посылке разместится коллекция бабочек для моей дальнейшей работы. Она великолепна, как сможет убедиться высокое собрание. И, разумеется, я помню о своем обещании господину Короленко. Всенепременно отошлю в этот раз для минералогического отдела потрясающий в своей красоте образец розово-желтого топаза». Виктория дважды перечитала последнюю строчку отчета. Розово-желтый топаз. Империал! Ошибки быть не могло: камень, о котором упоминал Лангсдорф, был таким же, как и в колье Смолиных. А если так…
Отложив записи в сторону, девушка откинулась на спинку кресла. «Похоже, генерал и в самом деле владеет графским колье. Но значит ли это, что он — потомок знатного рода?» Вика зевнула. Лучше подумать об этом с утра, на светлую голову. А сейчас — спать.
Сон напоминал какой-то безумный калейдоскоп. События и лица сменялись в нем настолько быстро, что Виктория едва успевала осознавать происходящее. Вначале она увидела черного молосса, который выбежал из графского дома и направился в поля. Там как раз шла уборка. Крестьяне собирали оставшуюся после жатвы солому и делали из нее высоченные скирды. На поле было шумно. Мужчины, женщины, дети — все работали, от мала до велика. Лишь совсем крошечный годовалый ребеночек лежал в тени одной из скирд и крепко спал. Молосс укрылся за этой скирдой и стал ждать. Когда люди, увлеченные работой, отошли от малыша на приличное расстояние, пес выбежал из своего укрытия. Оглядевшись по сторонам и убедившись, что его никто не видит, молосс ухватил ребенка за шею и опрометью кинулся прочь.
Картинка дернулась и исчезла. На ее месте появилась следующая. Затаившись в придорожных кустах, черный пес внимательно следил за двумя крестьянками. С большими плетеными корзинами те шли прямиком к лесу. На руках у одной из женщин сидел годовалый мальчик. Мать то и дело с улыбкой смотрела на него.
— Что, Митрофанушка, хочешь орехов? — ласково спросила она малыша. — Сейчас наберем полную корзину.
Крестьянки свернули с дороги на узкую тропинку и скрылись в темноте леса. Моментально выскочив из кустов, молосс бросился следом за ними.
АААААА!!! — раздался из чащи безумный женский крик.
Эта картинка тоже исчезла, и возникла новая. В пруду, окруженном камышами, плескались деревенские ребятишки. Только одна девочка сидела на берегу, понурив голову.
— Дунька, айда к нам! — крикнул ей из воды вихрастый мальчишка, вздымая вокруг тучу брызг.
— Не могу, мамка заругает, — жалобно протянула девочка. — Мне строго-настрого приказали глаз с брата не спускать.
И она покосилась на лежащего рядом на траве годовалого малыша.
— Да что с ним станется, с брательником твоим? — опять крикнул вихрастый. — Думаешь, он куда-нибудь убежит, что ли?
Остальные ребята весело расхохотались.
— А и то, правда! — топнула ногой девочка, вставая с земли. — Ничего с братом не случится, если я немножечко купнусь.