— А можно как-нибудь глянуть на эту старинную находку? — поинтересовалась девушка, особо не надеясь на успех.
— Запросто, — хмыкнул Долохов. — Договорюсь — доставят прямо на дом.
«Как удобно быть миллионером», — подумала Виктория.
Дальнейший вечер был посвящен обсуждению барельефа. Что, впрочем, ничего не прояснило, а только добавило неопределенности во всю эту историю с исчезновениями и убийствами. Постепенно разговор исчерпал себя, столовая опустела.
Когда Вика, наконец, попала в свою комнату, было уже далеко за полночь.
Едва девушка погрузилась в сон, она сразу же увидела кабинет графа Смолина. Петр Николаевич, как обычно, сидел в кресле у окна, а рядом, в соседнем кресле, расположился какой-то важный господин в форменном кителе с эполетами. Незнакомец посасывал трубку и задумчиво смотрел в потолок.
— Да уж, батенька, ситуация пренеприятнейшая, — сказал он, обращаясь к графу. — В Петербурге только и разговоров, что о вашем волке-людоеде. Неужто он и вправду так страшен, как о том сказывают?
— Не то слово, — подтвердил Петр Николаевич. — Режет детей, как ягнят. И осторожен при том неимоверно. Его не то что изловить, даже толком рассмотреть не удается. Селяне видели зверя или мельком в темноте, или вовсе издалека. Говорят — матерый волчара черный. Хотя, может, и врут — с перепугу чего только не померещится. Но зверь хитрый, это факт. Такого поди излови.
Господин с эполетами затянулся трубкой.
— Изловим — иного выхода у нас просто нет. В третьем отделении Собственной его императорского величества канцелярии мне, как следователю, недвусмысленно намекнули: возвращаться-де только с победой надобно. В столице волнения немалые по поводу вашего людоеда. Принимать меры следует незамедлительно. Завтра же устраиваем облаву.
К креслу следователя подошел молосс и положил брыластую морду ему на колени.
— Ай да пес у вас, Петр Николаевич, — мужчина потрепал собаку за ухом. — Не устаю восхищаться, до чего хорош. Возьмем его на охоту-то?
— Всенепременно возьмем, — кивнул граф. — В травле Лютому равных нет. Думаю, он и с волком-людоедом справится. Вот только выследить бы эту бестию.
ГЛАВА 22Тайна проклятия
Проснувшись довольно рано, Виктория решила спуститься перед завтраком в архив. Во-первых, она хотела дочитать, наконец, графский дневник, и выяснить, есть ли там упоминание о порезанной ладони. А во-вторых — нужно было попытаться отыскать способ контроля над приступами оборотничества. Наскоро умывшись-одевшись, девушка поспешила к старинным документам.
Едва Вика оказалась в архиве, она тут же вспомнила вчерашнюю выходку генерала. Да и как ее было не вспомнить, если Смолин учинил настоящий погром! Эммануил Венедиктович постарался, конечно, прибраться. Но все, что он мог сделать — это собрать с пола разбросанные листки. Теперь на рабочем столе громоздилась целая гора документов, которые предстояло заново разбирать. «Ясно — чтение дневника откладывается, — подытожила Виктория. — Для начала его надо откопать под этими завалами». Тяжело вздохнув, девушка принялась наводить порядок. «Ну и жук этот Смолин, — думала она с раздражением. — Хотя бы аккуратно порылся, чтоб никто не заметил. Так нет — все вверх дном перевернул! Хорошо, родословную стащить не успел… А ведь как до этого мило со мной беседовал. Вот же двуличная сволочь!» Наконец, документы были отсортированы и разложены на две стопки: те, которым надлежало остаться на столе, и те, что должны были перекочевать в сундук. Вторых, разумеется, оказалось гораздо больше. Вике не терпелось дочитать графский дневник, поэтому она не стала особо церемониться с ненужными бумагами. Ухватив целиком увесистую стопку, девушка торопливо запихнула ее в бархатное чрево сундука. ХРЯСЬ! — одно неосторожное движенье, и истончившаяся от времени обивка треснула. «Черт!» Вытащив стопку обратно, Виктория осмотрела нанесенный ущерб. Бархат расползся на самом видном месте и зиял теперь приличной по размеру дырой. Это было плохо. А что было хорошо? Да то, что из этой дыры торчала старинная бумажка. Ухватив ее двумя пальцами, Вика выудила из-под обивки серый пергамент. Он был исписан крупным красивым почерком и пропитан чем-то бурым. «Кровь, — догадалась девушка. Не зная, что и думать, она начала читать текст.
«Времени у меня крайне мало — посему, без лишних отступлений, излагаю самую суть проклятия». Первая же строчка заставила Викино сердце учащенно забиться. Неужели она узнает сейчас тайну рода Смолиных?! «Проклятие сие в каждом новом поколении знаменуется умерщвлением предыдущего, — было написано дальше. — Как только рождается сын-первенец, его отцу надлежит готовиться к отходу в мир иной. На это отведен ровно год — ни часом, ни даже минутою более. Закон сей непреложен, и избежать его нет никакой возможности. В условленный день на руке проклятого неведомо откуда появляется глубокий порез, что свидетельствует о скорой кончине его. Непреложным условием также является нахождение в имении, поскольку только тут исполняется проклятие. Уж как мои предки не противились сему, как не стремились уехать подале, но в назначенный день и час всенепременно оказывались на родной земле и принимали положенный конец. Я ничем не отличен от них. Пытался скрыться, убежать, но никак невозможно это. Единственному сыну моему исполняется сегодня год. Ладонь порезана и кровоточит беспрестанно. Теперь, окруженный мрачными стенами подвала, я пишу сие послание в ожидании кончины. Но не ропщу на судьбу. Все случилось так, как должно было случиться. Проклятию этому сто лет, и продлится оно еще столько же — до тех пор, пока шесть поколений рода Смолиных не искупят грех тяжелейший за души чистые, невинно убиенные. Пишу не для устрашение, но только для научения потомков моих. Да не убоитесь вы гиены огненной, все сие во искупление делается». Ниже стояла подпись: «Платон Игнатьевич Смолин».
Викторию как громом поразило. Вот оно, проклятие графского рода — без тайн и загадок!
— Профессор Дружкина, прошу проследовать на завтрак.
Заглядывающий в архив дворецкий был, как обычно, полон горделивого достоинства. Если бы вчера в лесу Вика собственными глазами не видела его позор, она никогда бы не поверила, что этот невозмутимый великан может оказаться в таком жалком состоянии. Впрочем, бог с ним, с дворецким — в данный момент девушку волновало совсем иное. Захватив найденный под обивкой документ, она поспешила в столовую — делиться со всеми невероятным открытием.
За столом в этот раз сидели Долохов, Звягин и Быстрицкий. Не теряя время на лишние разговоры, Виктория положила перед ними письмо в кровавых разводах. Присутствующие (включая и слуг) сгрудились вокруг странной находки.
— Тут описано проклятие графского рода!
Девушка произнесла это нарочито громко, чтобы все осознали важность происходящего. Судя по реакции, больше всех это осознал Эммануил Венедиктович. Его и без того продолговатая физиономия вытянулась почти вдвое.
— О проклятии все знал отец Даниил, — прошептал старичок. — Оттого он, наверное, и умер.
Сергей Константинович насмешливо фыркнул.
— Что ты предлагаешь, Быстрицкий? Сжечь листок, не читая? Нет уж! Священник знал — и мы тоже узнаем.
Он взял письмо и зачитал его вслух. Все пораженно молчали.
— Вы понимаете, что значит это послание? — оборвала тишину Вика. — В нем целых три доказательства, что Тормакин связан с графами Смолиными. И что он стал жертвой их родового проклятия.
— Погодите, дорогой профессор, — вышел из ступора Эммануил Венедиктович. — Вы же говорили, что Семен Семенович — потомок крестьян.
— Я и сейчас так считаю, — уверенно ответила девушка. — Предки Тормакина из здешних мест, и фамилия его совпадает с крестьянской. Но и потомком графов он тоже вполне может быть. Предположим, кто-то из Смолиных крутил романчик с крестьянкой из рода Тормакиных. Она родила младенца, но, поскольку граф жениться не собирался, ребенок остался на фамилии мате…»
Вика умолкла на полуслове, наблюдая, как окружающий мир из цветного превращается в черно-белый. Она опустила глаза, чтобы никто не заметил ее волнения. «Спокойно, — приказала себе мысленно Виктория. — Я успею скрыться в комнате до того, как приступ достигнет своего пика. Оставшееся время надо использовать для важного разговора».
— Какие же подтверждения, что Семен Семенович — из проклятого рода? — вывел девушку из задумчивости испуганный голос Быстрицкого.
Вика постаралась забыть на время об усиливающихся животных инстинктах.
— Во-первых, — принялась она терпеливо объяснять, — Тормакин перед исчезновением травмировал руку. Как и написано в тексте — порезал ладонь. Во-вторых, несмотря на угрозы со стороны анонима, оставался в имении до самого последнего дня. В послании об этом тоже упоминается — будто бы есть некая сила, притягивающая сюда жертву проклятия. И в-третьих, отец Тормакина, как тот сам рассказывал, пропал, когда сыну был год. Все сходится!
— Может, сходится, а может — и нет, — недоверчиво пробурчал Звягин (будучи профессиональным сыскарем, он привык верить фактам, а не домыслам). — Во-первых, вполне вероятно, что руку Семен Семенович порезал случайно. Во-вторых, в имении он мог оставаться назло анониму, чтоб тот не думал, что банкир струсил. В-третьих… ну, мало ли людей пропадает без всякой мистики. Может, отец Тормакина просто сбежал? Сам банкир, между прочим, именно так и думал.
Быстрицкий нервно всхлипнул:
— Если проклятие все-таки существует, значит, Эльвира Сенаторская не врала. Отец ее ребенка — действительно Семен Семенович. Помните интервью? Сыну модели вот-вот должен был исполниться год.
— Газета у меня в комнате, — заметил Долохов. — Сейчас ее принесу. Надо сверить даты, и если они совпадают…
Компаньон банкира не договорил, но все и так прекрасно его поняли.
— Когда Эльвира прослышит об этой истории — скандала не мин