— Чего там разбирать? Бумажки — они и есть бумажки. Жили люди давно, и писали давно. Вот и вся история. А шуму-то из-за этих дневников с родословными…
Вика в недоумении воззрилась на нее.
— Откуда вы знаете, что в сундуке есть дневник и родословная?
— Так кто ж этого не знает, милая? — отмахнулась Марья Петровна. — Сундук черте сколько в подвале сельсовета стоял. В него все кому не лень заглядали.
— Деревенские жители видели документы — и ничего не растащили? — изумилась девушка.
Продавщица глянула на нее, как на умалишенную.
— Чего там тащить? Чай, не золото с брильянтами, а бумажки старые. Какой от них прок? Ну, поглазел народ — да и назад, в сундук, поклал. Делов-то…
Викино внимание привлекла статуя, возвышающаяся около кафе.
— Кто этот бородатый мужчина в костюме? — обратилась она к продавщице.
Та пожала плечами.
— Без понятия. Это лучше у местных поспрошать.
— А вы, Марь Петровна, разве не местная? — удивился Быстрицкий.
— Я-то? Не, я из псковских. Двадцать лет назад рванула сюда дурной козой, когда в муженька своего будущего втюрилась. Тут, в Красных петушках, и выяснилось, что он еще тот пропойца. Деньги пропил, хозяйство пропил, мозги тоже пропил. Да и сам вскорости богу душу отдал. Хотя и до того, как помер, ничем, окромя водяры, не интересовался.
— Кто же все-таки может рассказать о памятнике? — не унималась Вика.
Марья Петровна задумалась. Думала она так долго, что девушка заподозрила: среди местных никто особой любознательностью не отличается. Но тут щекастое лицо продавщицы просветлело.
— Вы отца Даниила поспрошайте — он историю деревни хорошо знает… И вообще мужчина положительный, — зачем-то добавила она.
— Хорошо, спрошу, — кивнула Виктория. — Ладно, пойдем мы уже.
— До свидания, Марь Петровна, — заискивающе проворковал Быстрицкий. — Завтра обязательно к вам поболтать забегу.
— Ага, забегайте. Коньяка еще целая бутылка имеется.
И, отвернувшись, продавщица снова защелкала семечки.
Примыкающая к площади аллея поражала образцовой ухоженностью. Насколько хватало глаз, вперед тянулись ровные ряды деревьев, перемежающиеся пестрыми цветочными клумбами. Тут, конечно, не наблюдалось такого великолепия, как около Тормакинского особняка. Но все равно было понятно, что за порядком в парке тщательно следят. Вот только — кто? Как и в саду банкира, тут не было видно ни единого работника.
— Местные все прибирают, — словно прочитав Викины мысли, сказал Быстрицкий. — Они трудятся ранним утром и поздним вечером. А потом уходят.
— Куда уходят? — не поняла девушка.
— Домой, на окраину. А вы что думали — деревенское рванье живет бок о бок с богачами? Семен Семенович, как только землю купил, сразу все население Красных петушков из центра выселил.
— И что, люди с этим согласились?
— Еще бы им не согласиться, — фыркнул старичок, вышагивая по аллее. — Семен Семенович для местных отличные дома выстроил. Зарплату предоставил, удобства всякие. У Марь Петровны, вон, в кафе Интернет имеется. А до появления Тормакина она и не догадывалась, что этот Интернет вообще существует… Деревенские всего несколько часов в центре трудятся. За парком ухаживают, за полями для гольфа — и потом по своим делам расходятся. Люди рады и счастливы, уж поверьте.
— А Марья Петровна? — вспомнила Вика. — Она же вроде деревенская, а целый день в центре сидит.
— С этой дамой история особая, — хихикнул Быстрицкий. — В советские времена на площади сельский магазин имелся, и Марь Петровна в нем торговала. Потом, когда центр деревни обустраивали, старые постройки развалили, но колхозное сельпо не тронули. Его в современное кафе превратили, и продавщицу, как достопримечательность, оставили. Семен Семенович и плакаты советские сберег. Они все еще у дороги стоят — вы, как в деревню въезжали, должны были заметить.
— Да, видела…
Девушка окинула взглядом пустую аллею и расположенный неподалеку холм с декоративной мельницей.
— Слушайте, Эммануил Венедиктович — а не жутко в таком безлюдье жить?
— Почему — в безлюдье? — удивился Быстрицкий. — Четверо слуг в особняке, отец Даниил частенько заходит… Соседей в центре, и правда, пока немного. Красные петушки только в этом году нормальный вид обрели. Время нужно, чтоб богачи присмотрелись. Однако есть уже и те, кто постоянно тут поселился. Генеральская чета Смолиных, например. Вы про них за обедом слышали — для них кухарка пирог испекла. Вечером придут, познакомитесь. Наиприятнейшие люди!
— Охотно верю, — улыбнулась Вика. — А эти Смолины случайно не родственники графам?
— Нет, что вы, — отмахнулся старичок. — Мало ли Смолиных в России? Они просто однофамильцы. Правда, сам генерал мечтает отыскать у себя графские корни. Но Семен Семенович и Долохов только смеются над ним.
— Долохов? А это еще кто?
— Компаньон банкира. Он тут каждые выходные появляется. Из Москвы прибывает — в гольф поиграть.
— Как же надо любить игру, чтобы тащиться несколько часов по деревенским дорогам, — поразилась девушка.
Эммануил Венедиктович вытаращил на нее глаза.
— Вы чего, милочка — какие дороги?! Долохов, как и другие обитатели особняка, добирается сюда из столицы на банковском вертолете. Для этого возле дома специальная посадочная площадка имеется. Очень удобно, знаете ли.
— Я смотрю, тут вообще все удобно, — буркнула Виктория, вспоминая свое вчерашнее многострадальное путешествие на «крокодиле».
Быстрицкий, впрочем, не заметил Викиной досады.
— Конечно, тут все удобно! — радостно поддакнул он. — И быт, и досуг, и в плане безопасности. Вокруг особняка камеры слежения понатыканы. А в самой деревне полицейский участок организован. Там отличное оснащение, супер-спецы работают. Правда, они все больше без дела сидят — преступности-то в Красных петушках нет…
Коротышка запнулся.
— Почти нет, — неохотно поправился он.
Вика заподозрила неладное.
— О чем это вы, Эммануил Венедиктович?
— Не знаю, говорить ли… Да ладно, все равно ведь узнаете. В общем: месяц назад у нас убийство произошло. Студенточку одну укокошили, — Быстрицкий скорбно вздохнул. — Приехала из города на похороны бабушки, и вот такое горе случилось. Убийц, кстати, до сих пор не нашли.
Старик помолчал, а потом тихо добавил:
— Может, поэтому Семен Семенович в последнее время такой раздражительный. Меня постоянно одергивает, а сегодня, сами видели — и кухарке нашей, добрейшей Ольге Михайловне, ни за что ни про что досталось. Ох, тяжело…
За разговорами они вернулись к особняку, и Виктория поспешила в архив — работать.
ГЛАВА 5Прошлое и настоящее
Девушка вынула из сундука целую кипу бумаг и, усевшись за стол, углубилась в их изучение. Несколько часов прошли весьма продуктивно. Закончив сортировку последней на сегодня партии документов, Вика глянула на мобильный. Восемь вечера. До ужина еще далеко, а возвращаться в комнату совершенно не хочется. Рука сама собой потянулась к тетради в кожаном переплете. Раскрыв ее на первой странице, Виктория с интересом начала читать графские записи.
29 мая 1830 года
«Вот и весна на исходе, а я впервые отмечаюсь в новом дневнике. Есть в этом, право слово, нечто примечательное: одно заканчивается в нашем мире, другое начинается. Ничто не стоит на месте. Таков вселенский закон — он для всех непреложен, и всяк ему подвластен.
Между тем, начать дневник я хочу с наиприятнейшего известия. Скоро намечается приезд дорогого гостя — разлюбезный мой дядюшка, Григорий Иванович, явится к нам собственной персоной. Возвестил письмом, чтоб встречали и готовились к его присутствию в доме на три недели. Ох уж эта его немецкая сдержанность. Три недели… Я надеюсь уговорить старика задержаться месяца на полтора, не меньше. Мы все с нетерпением ждем его прибытия. И я, и Лизонька. И даже маленький Илюша, чистая душа, кажется, предчувствует удивительную встречу. Так веселится в последнее время, так смеется-заливается. Несмышленыш еще совсем, едва на ножки встал — а вот поди ж ты, вроде как все понимает и радуется. Надо думать, эта веселость ему от матушки, от Лизоньки, передается. Мать счастлива — так и дите радостное.
Уверен я, что не зря мы пребываем в таком чудесном волнении. Дядюшка непременно приедет с какими-нибудь диковинными сюрпризами. Уж я прекрасно знаю этого чудака. И без того он затейник, каких свет не видывал, а тут и повод есть уважительный. Уж пять лет, как дядя в Россию из далеких краев воротился, а только сейчас к племяннику своему в гости собрался. Слыхал я, что он страну заморскую, Бразилию, исследовал. Даже и не знаю, где это. Вот как приедет Григорий Иванович, я у него непременно о том путешествии выспрошу! А для этого надобно удержать его подольше в Петушках…»
Вика закончила первую страницу дневника. Почерк у графа был аккуратный, слог легкий — читать его записи, не смотря на двухсотлетнюю разницу во времени, не составляло никакого труда. И все же на последней строчке она запнулась. «Почему «в Петушках»? — подумала девушка, с недоумением вглядываясь в четко выписанное слово. — Ведь деревня называется Красные петушки. Или два века назад название было другим? Возможно, граф просто сократил его? А может, речь идет вовсе не об этой деревне?» Решив при случае расспросить отца Даниила, Виктория перевернула страницу и вновь углубилась в чтение.
31 мая
«Ах, какой же сегодня был замечательный день! Пишу эти строки глубокой ночью, так как мыслей полна голова. Боюсь, что к утру хоть малая доля из них, да забудется. А сие было бы весьма прискорбно. Потому как хочется сохранить этот день во всех мельчайших подробностях — пусть не в памяти моей, так хоть на бумаге. Лизок давеча зашла в кабинет и выказала недовольство, что я до сих пор не ложусь. А я не могу сдержаться, чтоб не написать тотчас же в дневнике обо всех новостях.
Итак, начну с самого начала. Рано поутру я отправил на перекресток мальчишку-дозорного — чтоб немедля сообщил, как только вдалеке покажется дорожная карета. Около половины третьего пополудни прозвучало заветное «Едут!». Дядюшка прибыл в поместье аккурат к обеду. Мы с Лизонькой осыпали его горячими поцелуями и тотчас перешли в столовую, где и продолжили наше живое общение.