Герц помог ему. Только предусмотрительно вынул нож из стола.
– Девчонку за что, девчонку, падаль.
На него снова накатило. Он прижал лезвие к горлу Евгения Аркадьевича и основательно нажал. Кадык на шее мужчины дернулся. Из глубокого пореза выступила кровь.
Мужчина молчал.
– Пошел вперед, мразь, – прошипел Герц в ненавистное лицо.
Евгений Аркадьевич безропотно подчинился. Он первым подошел к двери, ощущая на своем горле холодную сталь лезвия. Шел ровно, старался не дергаться. Спускаясь по лестнице он споткнулся и лезвие прошлось по коже. Хрип вырвался из горла Евгения Аркадьевича, когда Герц сдвинул лезвие и прижал плотнее.
Евгений Аркадьевич заговорил в тот момент, когда они уже стояли у гермодвери комнаты. Той самой, где сидел Маугли. И той самой, которая послужила тюрьмой и склепом для Софии.
– Не убивай, Герц. Договоримся.
– Нет. Открывай дверь. Ответь мне только на один вопрос: где монета, Женя? И не заставляй меня обыскивать тебя. Потому что труп мне обыскивать удобнее.
– Зачем тебе монета, Герц? Ты! Ты ничего в этом не понимаешь. Тебе и не дано понимать!
– Разберусь. Пусть вернется назад. Под землю. Там ей самое место, подальше от таких ублюдков, как ты.
– Под какую еще землю? Ты идиот, Герц! Ты редкий придурок! Это не монета – это история! Не с твоими мозгами…
– Монету.
– Я не отдам. Ты… быдло…
– Прощай, Женя. Ублюдком ты был, по-ублюдочному и сдох.
То ли что-то в его голосе заставило Евгения Аркадьевича поверить в серьезность намерений, то ли он надеялся на то, что поведение Герца изменится после того, как он обретет утраченное сокровище. Так или иначе, дрожащими руками он стал рыться в карманах, доставая оттуда бумажник, визитные карточки, ключи. Все это впоследствии Герц выбросил в мусорный бак далеко за городом.
Монета никак не хотела находиться. Герц не выдержал: он коротко провел лезвием по коже. Горячая кровь, полившаяся за шиворот, убедила Евгения Аркадьевича. Перепачканными в крови руками, он достал из нагрудного кармана золотую монету.
– Бери… дурак, идиот… что ты понимаешь.
Он вдруг всхлипнул.
Герца не волновали эмоции. Он положил монету, буквально вырванную из скрюченных пальцев Евгения Аркадьевича, в карман.
– Открывай дверь, – спокойно сказал Герц и дождался, пока трясущиеся руки Евгения Аркадьевича повернут рычаг. Дверь открылась ровно настолько, чтобы пропустить тело мужчины, пинком пониже спины влетевшее в темноту.
В ту же секунду Герц захлопнул дверь и повернул рычаг по часовой стрелке. В положение «закрыто».
Установилась тишина. Ни единого звука не доносилось из комнаты, скрытой за дверью.
Некоторое время Герц постоял, прижавшись лбом к железу. Если он оказался слабаком, найдутся силы, способные завершить начатое им дело.
5
Как волна во время прибоя, сознание – то надвигалось, и тогда София находила себя лежащей на холодной земле в подземелье, то отступало, и тогда она снова погружалась в глубину небытия. И так же, как волну, сознание невозможно оказалось удержать.
Когда в очередной раз в голове прояснилось, девушка рывком села. Глубоко вдохнула спертый воздух. Тут же закашлялась и ее едва не стошнило: теперь к сырости примешивался запах гниения. Тошнота подкатилась к горлу, встала комом, не давая вздохнуть.
Понемногу придя в себя, София достала зажигалку. Странно, но у нее даже не возникло мысли, что она могла потерять ее во время падения. Зажигалка, холодная на ощупь, удивила девушку. Ей казалось, что не далее чем пять минут назад, она положила ее в карман, обжигающе горячую.
Пальцы отказывались ее слушаться. Несколько раз попытавшись включить зажигалку, девушка оставила попытки. Поднесла руку ко рту и подула на руки, стараясь согреть. Тепла она не почувствовала.
Софию потянуло в сон. Он сулил избавление от всех неприятностей. Она заснула бы, зная наверняка, что это будет ее последний сон. И ей не грозит проснуться от голода и жажды, чтобы долго, временами теряя сознание от страха, умирать в темноте.
Назло себе стала щелкать зажигалкой, уже не надеясь на успех. К ее радости, затрепетал огонек. Когда девушка подняла его повыше, кромешная тьма отступила.
Хорошо, что огонек был маленьким и разглядеть все подробности не представлялось возможным. Потому что первая мысль, возникшая у Софии, была: почему же я никак не могу проснуться? Скорее всего, в реальности не существовало всех этих сгнивших тряпок, из которых торчали кости – такие неожиданно белые, черепов, с такими безобразно огромными желтыми зубами и черными дырами вместо глаз, в которых что-то копошилось. Ей, никогда в жизни не видевшей мертвецов, просто не повезло – она не могла самостоятельно выбраться из того кошмара, в который погрузилась.
Однако запах, холод, зажигалка, которая опять обожгла пальцы – все это, вместе взятое, внушало девушке обратное. Во всяком случае, любая реальность, со склепом, полным разложившихся трупов, предпочтительнее собственной смерти. Наверное.
София судорожно всхлипнула и не выдержала: когда запах гнили достиг ее желудка, ее вывернуло наизнанку. Она вытерлась рукавом и некоторое время старалась не дышать, чтобы не допустить повторения.
Все тело болело. Саднило затылок. Руки, ноги, спина – создавалось впечатление, что на ней не осталось живого места.
Девушка решительно поднялась, одной рукой держась за стену. У склепа должен быть ход, ведущий на поверхность. София посмотрела все экспонаты «пещеры ужасов» и сыта ими по горло. И если трупы – это все, что осталось в запасе у подземного мира, настала пора сказать ему «до свидания». Нет, «прощай».
Дождавшись, пока зажигалка остынет, София включила ее и подняла над головой. В крохотном помещении нельзя было поставить ногу, чтобы не наступить на сгнившую ветошь, превратившуюся в жирную грязь, или на кости, белевшие среди черноты. На некоторых трупах кожа отсутствовала и капли влаги блестели на обнаженных костях. На других сохранилась – темная, рыхлая, изрытая дорожками, оставленными червями.
Все подробности София отмечала вскользь – она занималась поиском выхода. Казалось бы, для выхода из каменного мешка можно использовать вход – ведь как-то же она сюда попала. Однако, осмотр ничего не дал. На уровне ее глаз отсутствовали как двери, так и нечто, куда можно протиснуться. Ни щелей, ни дыр.
Потолок пропал в темноте. Как бы высоко София ни поднимала зажигалку, вверху царила тьма.
Выход нашелся после того, как девушка, оставив надежду, в изнеможении опустилась на колени. Лаз, скрытый за кучей гнили, у самой земли. Черный зев манил. Слабый огонек осветил узкий ход – только-только протиснуться. То тут, то там, торчали камни, на полу лежали кучи осыпавшейся земли, но София не колебалась ни минуты.
Просто чудо, что ее не засыпало землей. Рукотворный ход змеился, огибая крупные валуны. Сверху сыпался песок, когда София задевала потолок головой. Она ползла, зажатая со всех сторон пластами земли. Останавливалась только для того, чтобы на секунду осветить дальнейший путь: тогда перед глазами проявлялись вросшие в землю камни и черная тьма хода. Мешала сумка, то и дело бьющая ее по спине – даже мысли не возникало ее снять. Девушка старалась не думать о том, что ход может закончиться тупиком и тогда все, что ей останется – умереть.
К счастью, огонек зажигалки, скользнув по узким стенам хода, потерялся в глубине большого помещения.
Когда впереди обозначился выход, София не сразу выбралась наружу. Выставив перед собой руку, она тщетно старалась осветить то место, куда ее привел ход. Она медлила бы дольше – ее поторопил шум осыпавшейся за ее спиной земли.
Тихий шорох стал угрожающим. На голову посыпалась земля. Мысль о том, что в любой момент ее может засыпать, мелькнула в последнюю очередь. Софии вдруг почудилось, что нечто огромное, разрывая землю, ползет за ней по пятам.
Девушка выскочила из хода. Поднялась в полный рост, с трепетом прислушиваясь к тому, что творится в том месте, из которого она только что выбралась. Она стояла у стены, чувствуя за спиной могильный холод камня. Ее трясло. Не от холода – животный страх снова нашел путь к ее сердцу.
Шорох усиливался. Он выполз из своего убежища вслед за девушкой.
С замиранием сердца, София прислушивалась к тому, как звук приближался к ее ногам. И только после того, как шорох резвым насекомым пробежал по стене, рядом с ней, она не выдержала. Дрожащей рукой включила зажигалку, искрами предупредившую о том, что век зажигалок недолог.
Как только затеплился слабый огонек, звук прекратился. Буквально сразу София погасила зажигалку. Нескольких секунд ей хватило на то, чтобы картинка отпечаталась в памяти.
Каменный мешок, в котором она оказалась, отличался от предыдущего только одним: на полу, привалившись спиной к стене, сидел мертвец. И умер он не так давно. Еще было нечто, что заставило Софию плотнее прижаться к каменной стене.
На полу сидела мертвая женщина. Женщина – диггер. Капюшон прорезиненного комбинезона был откинут. Прямо на Софию смотрели глаза – высохшие, маленькие, почти скрытые за выступающими надбровными дугами. Серая кожа, на которой отпечатались подобно замысловатой татуировке черные трупные пятна. Длинные светлые волосы, отливавшие серебром, опускались на плечи. Спецкостюм был разрезан выше колена и перетянут тряпкой. Из пореза на штанине торчал обломок кости.
Мертвая женщина с прекрасными, даже после смерти волосами, слишком маленькая для огромного костюма, ставшего ее саваном.
Острый приступ жалости оттеснил на второй план все остальные чувства. Как завороженная, рассматривала София золотую сережку, блестевшую в сморщенном, высохшем ухе, тонкие, бесконечно длинные пальцы, сжимавшие снятую с головы каску. Насколько девушка знала, на такие головные уборы диггеры крепят фонари, но это была только каска – кусок пластика.
Не обращая внимания на ожог, София держала зажигалку включенной. Сбоку, ближе к углу обнаружилась дверь, обитая железом. Она заинтересовала девушку в последнюю очередь. Как любое, что вело из одного каменного мешка в другой.