— Господи! Неужели ты за всю свою жизнь еще не наоралась? Сказала, переночую здесь, потом в бабушкином доме жить стану.
Мать размахнулась и влепила ей пощечину.
Кровь прихлынула к лицу, но Людмила уже научилась сдерживать себя. Раньше она готова была ночевать на холодной скамейке, в подъезде, где угодно, только бы родственничков не видеть.
— Будешь орать, дом без моего согласия не продашь.
— Да я…
— Сожгу, а вам не достанется.
Мать подавилась криком.
— Что ты на самом деле разоралась, — подал голос отчим. — Пусть переночует. Не под забором же ей спать.
— А по мне хоть на помойке! Не дам ей постель чистую, пусть на коврике, как собака, валяется.
— Ладно, пусть на коврике. — Людка уже снимала кроссовки, потом прошла в комнату.
Здесь ничего не изменилось. Она медленно обводила глазами залу. И стоило всю жизнь рваться, чтобы заработать денег на покупку этого барахла!
— Что, не нравится? — мать следила за ней взглядом.
— Я очень устала, посплю немного.
Поесть ей не предложили.
Спала она крепко, но чутко. Ночью проснулась и услышала, что в каморке разговаривают.
— Ты не тирань ее, — тихо учил отчим. — Надо дом бабкин продать, без ее подписи не обойдешься.
— А если не захочет?
— Уговори, ты мать.
— Мать! Видишь, как она со мной разговаривать научилась? Меньше года до совершеннолетия осталось, и тогда сама все решит. Ее еще старуха соседка мутит, стерва старая.
— Не сказала, где была все это время?
— Черт ее знает. Спрашивала, молчит. Не изработалась.
— Ты к ней завтра как-нибудь подойди, — продолжал наставлять отчим. — За дом деньги хорошие дают. Я опять недавно покупателя видел. Квартиру мы и так, и этак получим, наши дома под снос идут, а там деньги светят.
— Подойду, — вздыхала мать.
Людка лежала и молча плакала. Приехала к родственничкам. Вдруг слезы сами собой высохли. А на что она надеялась? Что ее встретят с распростертыми объятиями? Как бы не так. Мать, живя с этим ублюдком, совсем образ человеческий потеряла. Раньше хоть какое-то слово доброе от нее услыщишь. Ну их, хуже чужих! Одна бабушка у нее была. Завтра к ней на кладбище сходит. Засыпая, она думала про Сашу и Вадима. Ей стало тоскливо и неуютно.
Утром ее ожидал новый скандал.
Мать сидела в тесной кухоньке и пила чай.
— Иди, пока горячий, — позвала она дочь.
Людмила быстро умылась и привела себя в порядок, мать так и не дала постельного белья. Она уже отвыкла спать в одежде, тело с непривычки ныло.
За чаем мать начала атаку прямо с места в карьер, опять заговорила о продаже дома.
— Нам уже ничего не светит, — завела она жалобным голосом и подперла голову ладонью. — Самим о себе приходится заботиться, а ты молодая, устроишься, замуж выйдешь.
— Кто же меня возьмет, если я и проститутка, и зараза, и тварь подзаборная? — невинно спросила Людмила. — Бабушка мне дом обещала завещать, да не успела.
Мать завелась с пол-оборота.
— А-а-а… — завизжала она.
Людка со стуком поставила жидкий стакан чаю на стол.
— Господи, как же вы мне надоели! Твой кобель еще не всех баб перетрахал? — наглым голосом спросила она. Раньше такие слова наедине вымолвить бы постеснялась. — Я когда уезжала, мне соседка Валька хвасталась…
Мать чуть удар не хватил.
Людка быстро накинула куртку и выскочила из квартиры от греха подальше.
Она шла и плакала. Очень хотелось есть. Она дрянь, дрянь, специально мать из себя вывела, ничего ей Валька тогда не говорила. Про нее и так весь город знал, что подстилка, под любого подлезет, кто стакан нальет. Плакала Людмила с наслаждением. Эти слезы как бы оплакивали ее прежнюю жизнь. Она сейчас чувствовала себя сильной, а не убогой уродиной, как считала раньше. Она многому научилась. И быть жесткой тоже.
Вспомнился случай, услышанный в то время, когда скиталась по вокзалам. Его рассказала одна из товарок.
Девчонка, закончив школу, устроилась на службу в контору. Проживала она то ли с бабушкой, то ли комнату снимала. Людка не помнила всех подробностей. Мать с отчимом жили отдельно. Получилось так, что она забеременела и одновременно потеряла работу. Аборт был тяжелым, началось заражение крови. Она выкарабкалась, но похудела килограммов на пятнадцать. Из больницы выписалась, ветром шатало. Денег не было совсем. Она пришла в гости к матери, худющая, как скелет. Мамаша сделала вид, что не заметила состояния дочери, и болтала о том, о сем. Перед уходом угостила яблоком. Провожать ее пошел отчим. На автобусной остановке он выгреб из кармана все деньги, которые у него были, и протянул падчерице: возьми, тебе пригодится.
Подобных историй Людка наслушалась немало.
Она направлялась к старой соседке, чей дом находился рядом с бабушкиным. По дороге купила два пирожка с капустой и с наслаждением стала их есть. Хорошо… И денек вроде разгуливается. Она остановилась и стала наблюдать за стайкой воробьев, потом бросила им крошки. Ишь, разгомонились. Она весело смотрела на снующих туда-сюда воробышков. Не унывают, молодцы!
Подошла большая собака и уселась рядом.
Людмила вдруг почувствовала себя свободной и независимой. Она перестала страдать от черствости и жестокости матери. Ее это уже не трогало. Если с ней так поступают, почему она должна плакать день и ночь от обиды и несправедливости? Если бы не мать, она не подалась бы в Москву, не попала бы в лапы Сусанны. Но и с Вадимом и Сашей тогда тоже не познакомилась бы…
Собака доверчиво ткнулась носом в колени.
— Нет ничего, домой иди, — сказала ей Людка.
Собака не уходила.
— Бедняга, у тебя тоже нет дома, — пожалела она псину. — Погоди, я сейчас.
Она снова подошла к лотку с вкусно пахнущими пирожками и купила еще.
— Ешь, не бойся, — она погладила животное по голове.
Старая соседка встретила ее с радостью.
— Хорошо, что объявилась, а то твои совсем обнаглели. Мамаша с Анатолием, сожителем своим, все себе захапать норовят.
— Не захапают, руки коротки. Я им так и сказала.
— Никак, у них уже побывала?
— Да, — нахмурилась она. — Отчим, как паук, мать под себя подмял. Только со мной уже не удастся, как раньше… — Она сжала губы. — Ну их в задницу.
— Молодец, девка! — похвалила соседка. — Тебе за себя самой постоять надо, никто не поможет.
«Может, и поможет», — подумала Людмила, но промолчала.
Вдвоем они сходили на бабушкину могилку.
— Работать пойду, деньги будут, обязательно оградку поставлю, цветов весной насажу, — пообещала она бабушке.
Когда возвращалась с кладбища, на душе было легко. С родным человеком поговорила. Никакая она не тварь и не проститутка. Ей это совсем не надо. Она опять вспомнила о Саше Грабневе и о Вадиме. Как они там?..
Глава 29
Гребень гнал машину на максимальной скорости. Время темное, вечернее, движение по Москве небольшое, но приходилось подолгу торчать на каждом светофоре.
— За окружную выедем, задержки не будет, — сказал Геннадий, парень из бригады Артема, которого Беглов отправил вместе с Гребнем.
Саша сам сел за руль, бездействие угнетало хуже всякой работы.
В город они приехали в половине двенадцатого ночи.
— Теперь куда?
Гребень припоминал. Он знал название улицы. Двухэтажный деревянный дом на Лесной, помнил он, наискосок, через небольшой сквер должен быть кинотеатр.
Он подъехал к железнодорожному вокзалу. Здесь можно получить справку у дежурного.
— А-а, — задумался тот, — это не близко. Не доберешься сегодня, автобус, не знаю, ходит ли.
— Мы на машине. — Гребень смотрел на дежурного. — Очень надо, папаша.
— Ну, если на машине, это просто. Там еще на этой улице кинотеатр небольшой есть.
— Точно! — обрадовался Гребень. — Спасибо, отец, — он протянул ему деньги.
— Да ты что, — замахал тот руками. — Зачем?
— Бери, бери, — Гребень сунул ему деньги в руку. — Пивка попьешь, заработал.
— Только там два деревянных дома стоят, и оба напротив кинотеатра.
Они ехали по темным улицам. Дежурный объяснил все толково. Они ни разу не сбились с пути. Когда подъехали к двухэтажным домикам, часы показывали полночь.
— С какого начнем, начальник? — спросил Геннадий.
— С того, что глянется.
Гребень вылез из машины.
— Игорь пойдет со мной, а ты, Геннадий, здесь посиди.
Почти все окна были темными, но в двух окошках на первом этаже горел свет.
— Вот сюда и попробуем сунуться.
В подъезде со старыми деревянными скрипучими полами пахло кошками и еще какой-то дрянью.
Дверного звонка не было, Гребень громко постучал.
— Кто? — раздался за дверью мужской голос.
— Вы не подскажете, где здесь живет мать Людмилы Петровой? начал Гребень, приготовившись долго объяснять и уговаривать жильца, чтобы тот дал нужную справку, а не поднял с перепугу на ноги весь подъезд.
Неожиданно дверь открылась. На пороге стоял дед в стареньких тренировочных штанах и в майке.
— А на что она тебе? — он с удивлением смотрел из-под очков на ребят.
— Дело есть, очень срочное.
— К этой стерве-то? — еще больше удивился дед. — Может, к ее сожителю? Тоже гад будь здоров.
— Нет, признался Гребень, сообразив, что лучший выход удовлетворить любопытство старика. — Мы саму Людмилу Петрову разыскиваем.
Старик молчал, внимательно изучая нежданных посетителей, потом вздохнул.
— Сбежала от них Людка-то. Вчера объявилась. Мать орала, как бешеная, на весь дом. И как у нее только язык не отсохнет, у заразы? Была нормальная баба, как со своим кобелем снюхалась, как мигера стала. Девка от них в бега подалась. Весь дом их осуждает. От людей никуда не денешься, здесь все про всех знают. На виду живем. Людка добрая, они ее обойти хотели. Ты знаешь?
— Да, — вздохнул Гребень. — Скажи, где мамашина квартира, будь человеком.
— Я-то буду, — продолжал изучать парней старик, словно решая, стоит ему говорить что или нет. — Вы зачем девку-то разыскиваете, натворила она чего?