— Кому доверять? — спрашивает Элизабет.
— А это имеет значение? — ласково интересуется Стефан. — По твоим глазам я вижу, что это правда. В смысле я уже знаю, что правда, но все-таки рад видеть, что ты подтверждаешь. Позволишь мне продолжить? Письмо недлинное.
— Я должен написать это письмо сейчас, потому что если звонок уже прозвенел, Стефан, то мне нужно, чтобы ты сделал две вещи. Во-первых, прочитай это письмо вслух Элизабет, а во-вторых, я хочу, чтобы ты заставил ее пообещать, что она будет позволять тебе читать письмо каждый день, чтобы ты не забывал. Насколько я понимаю, ты так и поступишь.
Элизабет знает теперь, кто написал письмо. Конечно знает.
— Ты написал письмо самому себе?
— Да, выходит, написал, — отвечает Стефан. — Ровно год назад.
Уж чего-чего, а такого Элизабет совершенно не ожидала.
— Как ты это сделал? Отдал конверт своим адвокатам и попросил их отправить тебе письмо по почте через год?
— Наверное, да, — пожимает плечами он. — Должно быть, именно так. Но мне важнее знать: это правда?
— Чистая правда, — говорит Элизабет.
— Симптомы становятся хуже?
— Все очень плохо, Стефан. Сегодня на редкость хороший день. Мы цепляемся за каждый.
Стефан кивает:
— И что же теперь делать?
— Зависит от тебя, — отвечает Элизабет. — Это всегда будет зависеть только от тебя.
Стефан улыбается:
— Какая чушь. Почему зависит от меня? Решать нам обоим, и, похоже, остается совсем немного открытых окон. Буду ли я продолжать жить? Или это уже невозможно?
— Это трудно, — отвечает Элизабет. — Но не невозможно.
— Скоро все изменится.
— Меня не волнует, что будет скоро, — заявляет она. — Меня волнует то, что есть сейчас.
— Какой бы прекрасной ни казалась эта мысль, но я чувствую, что, кажется, не имею права на подобную роскошь, — говорит Стефан. — Я уверен, есть места, где мне бы оказали медицинскую помощь. Заодно тебе стало бы полегче. Надеюсь, у меня остались деньги? Я еще не все проиграл в карты?
— У тебя есть деньги, — кивает Элизабет.
— Недавно я продал несколько книг. Дорогих.
Стефан, должно быть, замечает что-то в ее глазах.
— Я не продавал книги?
— Нет, не продавал, — отвечает Элизабет. — Хотя ты помог раскрыть убийство с помощью некоторых из них.
— Я действительно это сделал? Мы же в полной глуши.
— Ты хочешь дочитать письмо?
— Да, — говорит Стефан, — с удовольствием.
Он снова берет страницу в руки:
— Стефан, что за жизнь ты вел! Ты наполнял смыслом каждую быстролетящую минуту, а что за женщину ты нашел в лице Элизабет, я даже выразить не могу! Можно сказать, ты любимчик Фортуны! Какая удача тебе выпала, какие возможности представились, какие достопримечательности ты увидел. Ты везучий сукин сын, и за это тебе, вероятно, причитается неприятная расплата. И вот она пришла. Ты должен распорядиться этим так, как решишь сам, и это письмо — мой подарок тебе, чтобы ты знал, с чем придется столкнуться, если все остальное потерпело неудачу. Сейчас я каждый день читаю о слабоумии, стараясь все учить, пока способен на это, но говорят, что со временем забываешь даже самых близких. Я снова и снова читаю о семьях, в которых мужья забывают жен, матери забывают детей, но после того, как имена и лица уходят из нашей памяти, дольше всего, мне кажется, сохраняется любовь. Поэтому, в каком бы положении ты теперь ни находился, я надеюсь, ты понимаешь, что тебя любят. Элизабет не оставит тебя, мы оба это знаем. Она не запрет тебя дома, как бы плохо тебе ни было и какой бы трудной ни стала жизнь с тобой. Но ты должен убедить ее, что есть лишь один правильный выход. Она не должна продолжать заботиться о тебе — ни ради себя, ни ради вас обоих. Элизабет тебе не нянька, она твоя любовь. Прочти ей письмо, а потом, я прошу тебя, проигнорируй ее возражения. Я оставил листок с планом действий внутри справочника Багдадского археологического музея, он на третьей полке справа от тебя. Надеюсь, найденное там окажется именно тем, что тебе нужно.
Стефан, я теряю разум. Я чувствую, как он ускользает с каждым днем. Я посылаю тебе свою любовь, дорогой, на целый год вперед. Надеюсь, мое письмо станет для тебя поддержкой. Я люблю тебя, и, если предположить, что ты выполнил мою просьбу и прочитал письмо Элизабет, то, Элизабет, тебя я люблю тоже. Искренне ваш, Стефан.
Стефан откладывает письмо:
— Такие, значит, у нас дела.
— Такие дела, — соглашается Элизабет.
— Кажется, теперь мы оба должны заплакать?
— Я думаю, нам обоим пока что понадобится хладнокровие, — отвечает Элизабет. — Поплачем позже.
— А мы уже беседовали о таком раньше? — спрашивает Стефан. — Мы разговаривали о слабоумии?
Элизабет кивает:
— Время от времени да. Ты определенно чувствуешь, что происходит что-то неладное.
— И как долго… Это невозможный вопрос, я понимаю… Но как долго мы сможем поддерживать беседу? И сколько окон вроде этого у нас осталось?
Элизабет больше не может обманывать себя, не может держаться за Стефана. Пришел день, который, как она знала, рано или поздно бы наступил. Она теряла его абзац за абзацем, и вот очередная глава закончена. Вся книга теперь близка к завершению.
Стефан, полностью одетый и выбритый, стоит среди своих книг. Здесь же вазы и скульптуры, привезенные из путешествий, и многие другие вещи, которые он находил значимыми и прекрасными, которые собирал всю жизнь. Рядом награды и фотографии со старыми друзьями, улыбающимися из лодок, или мальчиками-школьниками, одетыми как юные мужчины. Вот Стефан в горах, на раскопках в пустыне. Вот он поднимает бокал в безвестном баре или целует жену в день их свадьбы. Эта комната похожа на кокон, в каждом дюйме которого отражен его интеллект, его улыбка, его доброта, его способность дружить и любить, его шутки… Его разум, полностью выставленный на всеобщее обозрение.
И он знает, что все это практически потеряно.
— Не так уж долго, — отвечает Элизабет. — Хорошие дни приходят все реже, плохие становятся хуже.
Стефан надувает щеки и выдыхает. Похоже, для него остается все меньше вариантов.
— Ты должна отправить меня куда-нибудь, Элизабет. Туда, где мне будут оказывать круглосуточный должный уход. Составь список мест, я посмотрю.
— Я могу заботиться о тебе, — говорит Элизабет.
— Нет, — качает головой Стефан. — я этого не потерплю.
— Надеюсь, в этом вопросе у меня будет право голоса?
Стефан тянется через стол и берет ее за руку.
— Пообещай мне, что не уничтожишь это письмо.
— Я не стану давать обещаний, которые не сумею сдержать, — отвечает Элизабет.
«Господи, его рука и моя рука, — думает она, — как же они подходят друг другу!»
— Мне нужно, чтобы ты показывала мне это письмо каждый день, — продолжает Стефан. — Понимаешь?
Элизабет смотрит на мужа. Затем на письмо, которое этот умный человек написал самому себе ровно год назад. Через что ему пришлось пройти? В один из тех дней, когда в кабинете стучала шумная клавиатура, он печатал это письмо. А потом он, наверное, вернулся в гостиную с широкой улыбкой на лице: «Чайку, моя старушка?»
Показывать Стефану письмо каждый день означает потерять его. А не показывать — предать.
Так что у нее вообще нет выбора.
— Я обещаю, — говорит Элизабет.
Теперь слезы проливаются из глаз Стефана. Они встают и обнимают друг друга. Стефан дрожит и всхлипывает. Он говорит:
— Прости.
Она отвечает:
— Прости. — Но кого прощать и за что, не понимают оба.
Теперь Элизабет знает, чем пахло, когда она вошла в квартиру пятнадцатью минутами ранее, то есть целую жизнь назад. Она много раз сталкивалась с этим запахом.
Это был страх. Пропитанный по́том, леденящий душу страх.
Часть втораяЧто бы вы ни искали, это обязательно найдется здесь!
Глава 17
В теории Рон был согласен последить за крупным центром по ввозу героина и попытаться найти убийцу.
Однако на практике это свелось к тому, что он битый час торчал на заднем сиденье своего «Дайхацу», через купленный в супермаркете бинокль разглядывая склад, в котором за все это время не мелькнуло ни признака жизни.
— Работать шпионом всегда так скучно? — спрашивает он Элизабет. На фоне Ибрагим читает Джойс статью об Эквадоре из журнала «Экономист».
Элизабет сегодня нехарактерно молчалива.
— На девяносто процентов — да, пять процентов бумажная волокита, и еще пять — убийства людей, — объясняет она. — Ибрагим, эта статья когда-нибудь кончится?
— Мне нравится, — говорит Джойс.
— Джойс статья нравится, — отвечает Ибрагим и продолжает читать абзац о давлении, которое испытывает Кито, технологический сектор столицы Эквадора.
Черный «Рейнджровер» останавливается перед ними на стоянке, перегораживая выезд.
— Ай-яй, — говорит Рон, опуская бинокль.
Рука Элизабет инстинктивно тянется к сумке. С водительского места «Рейнджровера» вылезает мужчина и подходит к «Дайхацу». Он стучит в окно Ибрагима. Ибрагим опускает стекло.
Мужчина просовывает голову внутрь и разглядывает четыре фигуры — одну за другой.
— Я смотрю, у кого-то выходной? — говорит он с ливерпульским акцентом.
— Наблюдаем за птицами, — отвечает Рон, подняв для убедительности бинокль.
— Какое прекрасное пальто, — замечает Джойс. — Хотите «Перси Пиг»?
Она протягивает мужчине пакетик со сладостями. Мужчина берет одну конфету и засовывает в рот.
— Вы уже час таращитесь на мой склад, — говорит он, жуя. — Заметили что-нибудь?
— Ничего особенного, мистер Холт, — отзывается Элизабет.
Услышав свое имя, Доминик Холт на мгновение замирает:
— Зовите меня просто Дом.
— Ничего особенного, Дом, — повторяет Элизабет, — ни намека на героин. Это похвально с вашей стороны. Хотя, полагаю, отгрузки бывают нечасто и далеко друг от друга?
— В большинстве случаев вы просто держите все под контролем? — спрашивает Джойс.