– Ты не держишь на него зла за раздевалку?
– Лесли. – Он ласково боднул меня лбом в висок. – Если бы этот д-дурачок не отметелил меня, мы бы не п-познакомились. Я благодарен Джонни-чтоб-его-Палмеру.
– О, раз так, мистер Крейн, это всё объясняет!
Ближе к обеду Вик отобрал у мальчишек купленные шницели, не в силах смотреть на тщетные попытки приготовить их. Видимо, он был из тех, кто не терпел, когда на его глазах переводили еду. Он взял сумку-холодильник, поставил её на дощатый стол и велел принести все овощи и приправы, которые мы купили. Затем хорошенько помыл руки, снял куртку, оставшись в тёмно-зелёном джемпере с высоким воротником и молнией на груди, и разложил на гриле шницели и колбаски. Я возилась с продуктовым пакетом, исподтишка подглядывая за ним. Нетрудно догадаться, что готовить он умеет, и очень даже неплохо.
– Нарежь перец, – попросил он, заметив, что я наблюдаю. – И баклажан.
– Кулинар из меня неважный. – Я почувствовала, как кровь прилила к лицу, потому что он легко поймал меня на слежке. Опять.
– С этим ты справишься, – хмыкнул Вик и притянул за запястье к себе. – Давай. Бери нож и работай, чикала: видела «Женщина идёт впереди»? Могавки тоже любят трудолюбивых.
Мы готовили бок о бок, неторопливо разговаривая. Раскладывали колечки овощей на гриле и наслаждались аппетитными ароматами, исходившими от гриля. Смеялись и не вспоминали ни о чём плохом. Даже о проклятом шерифе Палмере, хотя Вик понимал: я слышала почти каждое слово, произнесённое в тот день.
Когда всё было готово, мы в полном составе сели за стол и насладились обедом. Цейлон грызла лакомую косточку и ворчала, довольно хлеща себя хвостом по бёдрам. Дафна уплетала барбекю за обе щёки; Бен уточнил – а разве она не сидит на диете? – и получил затрещину.
После еды Джесси осталась под пологом с Адсилой. Она с интересом наблюдала, как та вяжет, и, позаимствовав крючок и клубок, попробовала научиться. Джонни предложил остальным перекинуться в карты, и мы, расстелив на песке два больших пледа, сев в круг, играли на коробку сливочной помадки, но боролись за неё с остервенением, хотя Джонни и подначивал сыграть на поцелуй. Тогда Бен пригрозил: может статься, что в игре останутся он и Джонни, и тогда они будут вынуждены целоваться. Джонни сразу смолк и согласился на помадку.
Чудесный день, каких было мало в моей жизни, перевалил за половину. Я ни о чём не беспокоилась: наврала матери, что пойду с ночёвкой к Дафне. По случаю дня рождения Вика обман был жизненно необходим: с точки зрения моей матери, школьный уборщик Виктор Крейн из трейлера – сплошной красный флаг, и неважно, каким именно человеком он оказался: с таким, как он, у меня не может быть прекрасного благополучного будущего. Потому я лгала, лгала и лгала напропалую, боясь даже думать, что будет, если однажды попадусь. Я беспечно отмахнулась от этих мыслей: сейчас у меня есть дела поважнее, и от судьбы нужно брать то, что она даёт. Отец говорил: трус умирает всю жизнь, храбрец – лишь единожды.
Очень скоро на рано потемневшем небе показались звёзды. Они светили очень тускло и рассеивали едва заметный слабый свет, готовый вспорхнуть за тучи, как стайка светлячков, но озеро всё равно чутко отражало их в зыбкой ряби, возникшей из-за ветра. Пахло водой и песком. С приходом темноты пришёл и холод, и мы вспомнили про куртки. Вик, поискав в сумке, достал ветровку и чёрную бейсболку: их и нацепил на меня, напоследок шутливо щёлкнув по козырьку. Потом заботливо накрыл пёстрым индейским одеялом плечи Аделаиды. Она мирно покачивалась в кресле и вязала, постукивая спицами и напевая что-то на родном, не знакомом никому из нас, кроме внука, языке.
Мы с Виком сели на старый топляк бок о бок, наблюдая за ребятами. Они разбились по парам, словно так и задумывалось. Бен и Дафна тихо разговаривали и танцевали в тишине. Джесси решила пройтись вдоль полосы прибоя: я проследила взглядом за Джонни. Он свистнул Цейлон и поспешил за ней. Вик устало сгорбился, с прищуром глядя на озеро. Интересно, сколько лет он приходил сюда в одиночестве, чтобы посидеть у воды, помолчать и подумать?
– Спасибо за п-праздник, чикала, – сказал он. – Я не д-думал, что будет так хорошо.
– Я тоже.
Он обнял меня за плечи, привлёк к своей груди и задумчиво положил подбородок на макушку. Помедлив, я призналась ему, взяв длинную каштановую косу и перебирая её в пальцах:
– Только мне неспокойно.
– Что так? – мягко спросил он, очевидно, и так догадываясь обо всём.
Я пожала плечами. Говорить об этом – значило вспоминать плохое и страшное. Из мира грёз, тепла и доброты мне пришлось бы вернуться обратно в реальность. Теперь мне казалось, этот пляж существует вне места и времени, как самое безопасное место в мире. И ещё казалось, стоит покинуть его, как обязательно случится что-то нехорошее.
Могу ли я довериться Вику и рассказать о Крике? Я помедлила, колеблясь, потому что недавно и так едва не потеряла его.
– Что тебя тревожит? Ну же, – он стиснул мою руку в своей. – Я всё п-постараюсь понять. И если ты про ту историю с П-палмером…
Но даже мне было сложно себя понять. Сердце тревожно ёкнуло. Вот сейчас я откроюсь ему, и он сочтёт меня сумасшедшей. А ещё хуже – поверит, и тогда будет в опасности. Конечно, Крик не умер. Жители Скарборо, больше любого маньяка боявшиеся лишиться спокойного уклада размеренной жизни, выдохнули, поверив этому: но я знала, что изловить его гораздо труднее и он точно не тот человек, которого с маской убийцы отыскали в чужом городе. Крик говорил мне однажды, в густой мгле, что убивает только тех, кого сочтёт виновным. Виновен ли Вик? И если да, в чём: только в своей привязанности ко мне или в том, что случилось в его прошлом, за которое так ухватился шериф Палмер, готовый оболгать Вика и сбросить на него всю вину за убийства, если тот не поддастся шантажу и не примет деньги? Где в этом клубке ниточка, которая привела бы меня к правде, понять пока сложно, но одно я знала, как святую молитву: мой Крик не пытался убить Вика Крейна, иначе он довёл бы всё до точки. Мой Крик не оставил бы после себя живых свидетелей. Мой Крик не был продажным копом на побегушках у шерифа Эрика Палмера. Кто бы ни скрывался там, под окровавленной маской, он был злодеем не большим, чем многие люди вокруг.
«Разве что… экстремально справедливым?» – шепнул внутренний голос, и я испугалась этих слов.
Мир сейчас казался таким ярким и прекрасным, что даже воздух пьянил, и я не хотела всё портить. Но нечто незримое уже отравило это место. Я знала, что Крика не поймали, потому что он не был тем человеком, Чарльзом Колчаком. Даже не так.
Чарльз Колчак не мог быть им. И отчего-то это меня ободрило.
– Лесли? – Вик осторожно приподнял моё лицо, взяв за подбородок. Его глаза были такими светлыми и добрыми, окружёнными мягкими лучистыми морщинками от сотен улыбок, которыми он улыбался целую жизнь. Я полюбила эти глаза всей душой… но помнила и другие, обжигающие тёмной волнующей жаждой, голодные глаза хищника. Я ощутила странное волнение в груди. В тот миг мне казалось: в объятиях любимого мужчины я изменяю, вспоминая того, другого, кому обещала отдать себя без остатка.
– Просто думаю, в безопасности ли мы здесь, – медленно сказала я. – И можешь ли ты рассказать мне о том разговоре с шерифом.
Вик с облегчением улыбнулся и крепче прижал меня к груди, покачивая так, словно баюкал.
– Чикала. П-пока я здесь, никто тебе н-не навредит. Будь спокойна. – Он вздохнул. – И пусть п-пройдёт немного времени: тогда я всё объясню. Не хочу п-подвергать тебя хоть какому-то риску, тем более т-ты мне в этом деле не помощник.
– Но я волнуюсь за тебя…
– Всё наладится, – настаивал Вик и мягко растёр моё плечо. – Н-не о чем б-беспокоиться. С шерифом я справлюсь, а убийцу уже нашли, т-так ведь? Поверь. Всё кончилось.
– Да, – солгала я, обняв его за талию и обратив лицо к небу. – всё кончилось.
Когда совсем стемнело, Дафна и Джесси захватили сумку-холодильник из машины Бена. В ней мы спрятали небольшой торт, отчаянно надеясь, что он не испортился за целый день втиснутым между пакетами с сухим льдом. Мы с Беном тем временем зажгли бенгальские огни, и Цейлон залаяла, сунув любопытный нос к дрожащим в воздухе снопам белых искр. Вик, до этого безмятежно болтавший с Аделаидой, обернулся. Дафна несла торт с зажжёнными свечами. Все мы держали в руках по бенгальскому огню. Вик с удивлением покачал головой:
– Н-ну вы даёте…
Потом Джесси затянула «С днём рождения тебя», и мы дружно подхватили. Цейлон завыла, наверное, думая, что это будет очень кстати. Мы поставили торт на стол перед именинником, чтобы он задул свечи, однако Аделаида категорично придвинула тарелку к себе:
– Нет, нет и нет. Ты глупый и не знаешь, чего конкретно хочешь, так что бабушка задует свечи за тебя.
Тогда мы грохнули со смеху, и Вик, улыбнувшись, смиренно развёл руками. На пляже стало очень, очень тихо, пока Аделаида, повозившись в кресле, улыбнулась самой себе и что-то прошептала. Одно дуновение – и тридцать один огонёк погас. Все захлопали в ладоши, Джонни засвистел; он уселся рядом с Джесси, а после небрежно положил руку на её плечо. Джесси выглядела очень спокойной. Бросив на неё быстрый взгляд, я подумала, что она очень изменилась за последнее время, хотя внешне выглядела как всегда и одевалась так же. Но что-то в выражении её лица и – самое главное – глаз стало другим. Гораздо, гораздо более уверенным. Эта новая Джесси мне определённо нравилась.
Вдруг Аделаида жестом остановила нас и медленно встала. Мы замолчали. За её спиной чёрным зеркалом поблёскивало озеро Мусхед, небо раскинулось беззвёздным покровом над головой. Она казалась уставшей, но очень довольной; волосы, заплетённые в тугие косы, немного растрепались от ветра. Она опиралась на свою трость, налегая на неё всем весом. И, как следует присмотревшись, я поняла, что она выглядела гораздо хуже, чем месяц назад.