Последней из всех.
Он поднёс к глазам фигурку, придирчиво осмотрел её и покачал головой. Всё не то, всё не так. Есть только общий образ, сверлящий мозг с каждой минутой всё больнее, всё глубже, но точно вспомнить, как она выглядит, он не мог. Её лицо ускользало от внутреннего взора, из-за этого он злился всё сильнее. С каждой секундой его хватка становилась более ожесточённой, и он яростно обернулся к пропасти, а затем метнул в неё незавершённую поделку, мрачно наблюдая за тем, как она падает и растворяется в тусклой полумгле. В темноте за спиной в воздухе зажглась крохотная точка, а затем поплыла струйка тонкого сизого дыма.
Вакхтерон закончил вытачивать из бруса.
Он слишком устал за дни охоты, кажущейся короткой вылазкой из клетки, где его заперли без собственного согласия. Ожидание для него было подобно смерти. Лучше бы он бесконечно выслеживал жертв и убивал, как это делали счастливчики из Леса. Точно услышав его мысли, лес тихо зашумел, предвещая начало новой Жатвы. В небе разнеслись далёкие мерзкие крики тварей, населявших этот мир. После очередной охоты, напившись крови и наевшись плоти, возвращались тах-тах-кле-ах. Вакхтерон видел их силуэты вдали, на затянутом тьмой небе, и поёрзал, сидя на плече великана, некогда шагавшего по этой земле, а теперь тлевшего в ней. Каждый убийца чувствовал начало Жатвы нарастающей по телу дрожью. Каждый ощущал адреналин, вскипающий в крови. Вакхтерон не был исключением.
Он не знал своего настоящего имени – только прозвище убийцы, и не знал, как сюда попал. Мистер Буги говорил, что Иктоми сама выбирает охотника и забирает его в лучший из миров, где он может бесконечно выслеживать и убивать на своих угодьях. И с этой точки зрения мир Иктоми был лучшим из всех возможных. Вакхтерон смахнул носком ботинка стружку, оставшуюся от статуэтки, и растерянно подумал, что не знает и не помнит женщину, которую вырезал из дерева, но избавиться от её образа не способен.
Глава десятая. Сон в прерии
Солнце начало жарить ещё беспощаднее ближе к полудню. У меня были полностью открыты руки и ноги, топ и шорты совсем не спасали от зноя, и я предчувствовала, что в отель вернусь обгоревшей до хрустящей корочки.
Эдна подхватила меня под локоть, провела на третий ряд, усадила на свободный стул и села рядом, охотно указав на ограждённый просторный загон:
– Правила простые. Пока играет музыка, главное – не свалиться с лошади. Если удержишься в седле, проходишь на второй круг. Участники отсеиваются, пока их не останется двое. Как правило, это длится не дольше четырёх кругов, лошадки у нас бойкие…
Объездка оказалась крайне опасным делом. Первый седок не продержался на спине у лошади и десяти секунд, слетев в песок. Второй, в маске с черепом на всё лицо, показал себя почти блестяще, но очки с него сняли за то, что он один раз соскочил с коня, а затем снова запрыгнул в седло. Тем не менее он прошёл дальше.
Я с сомнением посмотрела на серую кобылу, которая в перерыве, пока на ней не сидели ездоки, ухитрилась цапнуть одного из сотрудников, и покачала головой. Ещё двое объездчиков попытались сесть на ретивого скакуна, но их уже отправили в нокаут самыми разными способами. Следом был Вик.
– Очень надеюсь, что этот день мы не закончим в травмпункте, – с надеждой сказала я.
– Вик – отличный наездник. – Эдна ухмыльнулась. – Но тебе ли это объяснять?
Я отвернулась, кашлянув в сторону, смущённая её намёком, и впервые задумалась над тем, что эти люди знают Вика совсем с другой стороны. Такое чувство, что он почти не скрывал от них своей более холодной, жёсткой стороны. О чём же ещё я не знаю?
Вдруг Эдна легонько задела меня плечом:
– Гляди, вот он.
– Ставлю двадцатку, этот в седле не усидит, – покачал головой парень в шляпе, сидевший впереди нас.
– С чего бы?
– Тут нужно быть быстрым и ловким, а этот, не знаю, выглядит так, словно коняшку завалить хочет, – хохотнул третий. – Ставлю десятку на то же.
Мне стало обидно. Что?! Это Вик-то не усидит?! Я, конечно, предпочла бы, чтобы он вообще не калечился и не участвовал в этом сумасшествии, но если говорить про ставки…
– А я ставлю тридцатку, что усидит до конца, – с вызовом сказала я. – И пройдёт в следующий раунд. Или как там у вас это называется?
– Да уж конечно, мечтай! – фыркнул парень в чёрной маске-черепе, тот самый номер два, который был единственным, кто усидел на лошади. – Этот лось вылетит без вариантов. Сорок на то, что продует с позором!
– Поддержу соплеменника и повышаю ставку, – вдруг сказал мужчина, сидевший рядом выше нас. Он протянул руку с купюрой в сто долларов тому, кто начал спор, и глаза у парня округлились. Мы с Эдной обернулись, чтобы взглянуть, кто там такой богатый уверовал в Вика… и я поперхнулась.
– З-здравствуйте, – пробормотала я, глядя на широко улыбающееся лицо одного из дядюшек Вика. Он был в простой белой рубашке. На смуглой груди красовалось широкое деревянное ожерелье. Другое такое же стянуло мощную шею, точно чокер. – Э-э… Теодор?
– Адам, – и он похлопал по сиденью рядом с собой. – А Тео ушёл за воздушной кукурузой.
Я повернулась к Вику очень вовремя: он взглянул на меня, облокотившись на заграждение, и улыбнулся, помахав перетянутой бинтом рукой. «Номер два» стянул с себя маску, тряхнул чёрными кудрями и озорно улыбнулся:
– Так вы что, знакомы?
– Это её парень, – любезно откликнулась Эдна.
– И мой племянник, – прибавил Адам. – Мик, не советую его недооценивать.
– Ну, – пожал плечами «номер два», – как бы там ни было, на выезд это слабо повлияет. Если он не профи, надеяться не на что.
– И то верно, Мико, – поддержали его смехом с разных сторон.
Я скривилась, но повернулась к загону, когда с трибун засвистели, приветствуя нового седока.
Вик надел куртку, повязал на лицо бандану в цвет американского флага, поглядел на трибуны. В тот момент, как он скрыл себя под повязкой, я вздрогнула. Пластика тела, шаги и движения – всё враз переменилось, точно Вик, спрятав лицо, по привычке моментально изменил поведение. Прежде спокойно стоявшая лошадь метнулась вбок, ударившись боком об узкий загон, и покосилась на Вика шальными глазами. Она точно почувствовала, что подле него совсем не безопасно. Вик легко поставил ногу в стремя и сел на серую спину с широкой чёрной полосой вдоль хребта.
Прозвучал первый гудок, второй. Вик был спокоен и, как полагалось, не касался лошади нигде, кроме поводьев, слабо стянув их руками в чёрных коротких перчатках.
– Ну давай, Шикоба, – выдохнула Эдна, – только не подведи. И не разбей башку, как в прошлый раз…
– Чего?! – я в ужасе расширила глаза, и тут дали третий гудок.
Воротца открыли, лошадь рванулась вперёд и вышибла их грудью. Храпя и подкидывая задние копыта, она попыталась взбрыкнуть и столкнуть с себя Вика, но тот не поддавался. Куда-то исчезло ощущение его немалых габаритов: на лошади он смотрелся очень гармонично, быть может, ещё и потому, что сама она была крупной. Она вставала на дыбы и тут же легко подскакивала на передние копыта, остервенело брыкаясь. Вик прижался грудью к её холке, распластавшись вдоль шеи, и плавно двигался вместе с ней, балансируя в седле и слабо сжимая серые бока коленями.
Лошадь бесновалась и плясала, фыркая, и наконец поскакала вдоль забора, притираясь к нему боком, и левая нога Вика стала задевать забор. Тогда-то я и поняла: плотные джинсы вкупе с ноговицами отлично защищали его от травм. Мико явно досадовал, скрестив на груди загорелые руки: друзья уже подтрунивали над ним, подталкивая в бока. Пока что Вик неплохо держался, но я не спешила с выводами и скривилась, когда лошадь вновь врезалась боком в ограждение, протащив по нему Вика.
Кто-то охнул, Вик не сдержался и, когда зверюга взяла забор на таран в третий раз, привстал в стремени, быстро убрав ногу и едва удерживая равновесие.
Лошадь снова брыкнулась, и Вик едва не упал. Я испуганно поднялась с места, когда он выскользнул из седла. На трибунах засвистели, зашумели. Кто угодно бы давно слетел, но Вик был явно самым упёртым, мать его, мужчиной из всех, кого я знала. Одной рукой он крепко сжал поводья, другой – ухватился за длинную гриву, намотав её на ладонь. Почуяв, что седок так просто не сдаётся, лошадь взвилась на дыбы. Длинная коса Вика и бахрома на его куртке так и плясали в воздухе. А потом прозвучал длинный гудок. Всё!
Вик спрыгнул с кобылы и отбежал в сторону, пока она бешено брыкалась. К ней уже подбежали сотрудники, держа в руках лассо. Я аплодировала так, что заболели ладони.
– Это мой племянник! – с гордостью снова сообщил кому-то Адам за моей спиной. Тотчас послышался второй голос, куда более меланхоличный:
– Я что-то пропустил?
– Вика пропустил. А что, сладкой кукурузы не было? Только солёная?
Я с усмешкой наклонилась к мрачному как туча Мико и толкнула его в плечо:
– Не хочу быть навязчивой, но кажется, парни, вы продули.
Весело посмотрев на меня и на дядюшек, Вик помахал рукой и сдёрнул с лица бандану. Я залюбовалась им: таким – счастливым, потным, загорелым, с сияющими глазами – я его и запомню. Каким он был в первую нашу встречу и здесь, так это два совсем разных человека. Один – загнанный и усталый, другой – настоящий, сильный, свободный. Он поднырнул под ограждение, поздоровался с кем-то за руку, а потом поднялся к нам по рядам.
– Подвинулись бы, – возмутился он.
– Некуда, – отрезала Эдна.
На лице у Вика отразилась вселенская скорбь, но Адам дёрнул его за косу, привлекая к себе внимание:
– Давай к нам, есть свободное место.
– Иди-иди, – одобрила я, – там и остынешь. От тебя жарит, как от печки, а тут и так душно.
Состряпав самое грустное лицо, на какое был способен, Вик уселся между дядюшек. Я услышала их речь на индейском: кто-то что-то сказал, другой засмеялся, третий недовольно проворчал… непонятно ни черта, но Вик постоянно улыбался и явно шутил, так что я заулыбалась тоже – мне нравилось видеть его таким довольным и оживлённым.