Он присел возле меня так близко, что я совсем не видела, что происходило за его спиной. Но, когда он встал и прикрылся рукой от удара острым камнем, я поняла, что незнакомка пыталась вырубить его. Он перехватил её запястье и сжал с такой силой, что она застонала.
– Если я не могу тебя убить, не думай, что не покалечу, – яростно сказал он. – Или ты думаешь, что я не знаю, чего именно ты хочешь? Попасть к своему дружку туда, за Топи. Я слышал, что кричат птицы. Я слышат, что говорят вороны.
Незнакомка переменилась в лице, побелела. Мельком с сожалением посмотрев на меня, она перевела взгляд на Палача, а затем едва выдавила:
– Ты ублюдок.
– Я ублюдок, который обо всём догадался, – спокойно заметил Палач. – А теперь уходи, пока цела. И запомни, что кости в этом мире заживают ничем не быстрее обычного. Разве что бегать по лесу со сломанной рукой – сомнительное удовольствие, и ты ещё будешь умолять, чтобы я убил тебя и ты возродилась в новом, здоровом теле. Только вот я тебе такой услуги оказывать не собираюсь.
Он резко разжал пальцы, и она едва устояла на ногах. Попятившись, снова посмотрела на меня – теперь уже прямо в глаза – и горько сказала:
– Прости.
Я ничего не ответила, смерив её долгим пристальным взглядом. Было много вопросов. Почему один из самых жестоких убийц отпустил её? Почему он не может её убить? И кто тот таинственный друг, из-за которого сам Палач обходит её стороной?
Но все эти вопросы занимали меня недолго. Вернувшись ко мне, Палач весело улыбнулся, и его глаза озарило странным внутренним огнём. Ведь он действительно получал удовольствие от того, что делал.
– А теперь, крошка, – произнёс он, – я расправлюсь с тобой раньше, чем шпионы Иктоми донесут о том, что ты видела. Видела ты много того, чего не должна была бы видеть.
– Я так просто не сдамся, – предупредила я и оскалилась. – За мою жизнь тебе придётся побороться.
– Поверь, эта борьба будет недолгой, – сказал он. Улыбка его стала шире. – Надо же. Казалось бы, новенькая, сколько новых жатв мы могли бы развлекаться друг с другом, а нет – уже нужно с тобой прощаться. Но, думаю, ещё одного раза хватит, пока Она не решит расправиться с тобой. Так сказать, перерезать нить твоей жизни. Потому что все мы, крошка, за долгие годы бываем и охотниками…
Лёгким, отточенным движением он вытащил из-за пазухи плаща кожаную перчатку, а затем – острую колючую проволоку. Он медленно намотал её на ребро ладони, демонстрируя мне острое лезвие и длинные шипы, которые жаждал вогнать под кожу. И, подавшись ко мне ближе, Палач тихо закончил:
– И жертвами.
– Выходи и иди в дом к бабушке, а я пока припаркую машину. Ну? Что сидишь? Живее.
Он послушно покинул машину. В салоне царило гробовое молчание. Он взял у красивой темноволосой женщины за рулём свой рюкзак и осторожно покосился на неё.
Он кожей чувствовал, что это неправда. Она не это хочет сделать. Но у него не было выбора: хорошие дети слушаются своих родителей. Поэтому худенький, смуглый, коротко стриженный мальчонка с лицом, который он-взрослый не мог разглядеть, поплёлся к невысокому старому домику, теряющемуся в зарослях дикой розы. Стояла середина очень тёплого октября. Розы отцветали среди плотной тёмно-зелёной зелени.
Он услышал за спиной шум мотора, который улавливал с улицы каждый вечер в надежде, что мама приехала с работы пораньше, и испуганно повернул голову. Рюкзак полетел на землю. Одно долгое мгновение мальчик смотрел вслед уезжающему джипу. А затем отчаянно рванул следом за ним.
– Мама! Мама… подожди!
Его скорости явно не хватало, чтобы догнать машину. Мальчишка лет семи, высокий для своего возраста, бежал так, что в боку закололо. Он задохнулся, но сделал ещё попытку и крикнул:
– Мама! Стой!
Она не остановилась. Машина подпрыгнула на кочке и повернула за пляж, теряясь из виду за группой деревьев.
Он знал, что она не вернётся. Всем своим отчаянным сердцем чуял, что никогда больше она не придёт. Судорожно вздохнув раз и другой, словно пытаясь заплакать, он скривился. Остановившись на дороге, долго глядел машине вслед, всё ожидая, когда мама одумается.
– Нет! Мама! Погоди, не уезжай!
Это ошибка. Она вернётся. Она за ним обязательно приедет.
Он сжал руки в кулаки, больно вонзил ногти в ладони, оставляя на смуглой коже отпечатки в виде белых полумесяцев. В глазах наконец вскипели слёзы, задушили грудь, легли в горле вязким комом. Мир из-за них стал нечётким, неясным. И мальчик быстро вытер мокрые щёки, понимая, что его надежды враз рухнули. Больше она никогда не придёт.
Никогда. Какое страшное слово.
Вся его жизнь вмиг рухнула в пропасть. Всё переменилось, и он знал, что уже никогда не будет таким, как прежде.
– О чём задумался?
Вакхтерон медленно поднял взгляд на Мистера Буги. Тот стиснул в крепкой хватке черноволосую бледную девушку с руками, увитыми татуировками, изображавшими шипастые ветки и алые розы на них. Вакхтерон с трудом смог оторвать от них глаза. Он вспомнил тот домик, близ которого росли такие же розы, и женщину, которая там жила. Её звали…
Он нахмурился, потёр затылок, но больше ничего нового в голову ему не приходило. Он не помнил её имени, но помнил руки и глаза – тёплые, любящие. И взгляд, печально-мудрый. Её глаза были немного похожи на глаза Дыма. (Быть может, поэтому Дым и вправду ему очень нравился.) Он помнил ту, что оставил где-то далеко до того, как оказался здесь, в месте без времени?
– Вакхтерон? – друг внимательно взглянул на него. – Ты в порядке?
– Почему спрашиваешь? – глухо спросил тот.
Мистер Буги лишь пожал плечами. Его светлая одежда – белая тонкая футболка с длинным рукавом, вся рваная, серая куртка и такие же брюки – теперь забрызгана кровью. В его руки уже попалась очередная жертва. Пока что она брыкалась и сопротивлялась, трепыхалась себе, пичужка, но всё это было бесполезно. Он никого никогда не щадил. Впрочем, Вакхтерону впору было самому спрашивать, в порядке ли он, потому что видел – Мистер Буги уже давно не был в порядке.
Тот взял девчонку за горло и поднял её на уровень своего лица, так, чтобы она смотрела в его бледные глаза, горящие потусторонним мёртвым светом. Она забарахталась, забилась в его руках и умерла, когда он сломал ей шею, а затем оставил тело на земле.
Земля всегда забирает своё. Земля должна пить много крови.
– Мы убиваем их, – произнёс Вакхтерон, небрежно глядя на неё сверху вниз, – а они вновь бегут сюда в надежде выбраться. Что это, если не глупость?
– Такова их натура, – просто сказал Мистер Буги, пожав плечами. Его очень короткие волосы были такими светлыми, что казались почти белыми, и такими же были глаза – с мутными молочного цвета радужками. – Но я могу их понять. Им обещали свободу, к ней они стремятся. Достойное желание. А тебе никогда не хотелось узнать, что там, за равниной?
И он поставил ладонь козырьком, поглядев на север, в сторону топей. Вакхтерон пожал плечами и пинком свалил в низину мужчину, зарубленного насмерть томагавком. Своё оружие – чёрный топорик из металла – он вложил в кожаные ножны на бедре и, хлопнув мистера Буги по плечу, побрёл обратно к месту, которое они избрали своим логовом. Там, на бескрайних просторах равнины с алыми и ржавыми скалами, Вахтерон, мистер Буги и Дым, третий из охотников, поджидали добычу в тени огромного человеческого скелета, размеров таких исполинских, что издали он казался выбеленной меловой горой.
– Я и так знаю, что там, – равнодушно произнёс Вакхтерон. – Там – болота.
– Это знает каждый дурак, – улыбнулся Мистер Буги. – Но вопросов у меня всё равно больше, чем ответов. Не весь же мир – этот лес, равнина и топи? Должно быть ещё что-то.
– Горная гряда с другой стороны, – подсказал тот.
Мистер Буги покачал головой.
– Нет-нет, я не о том. Я о мире, из которого мы пришли. О настоящем мире.
– Его вспомнить трудно.
– Хотя бы немного, – настаивал Мистер Буги, перекинув через плечо длинную цепь, которой сбивал жертв с ног во время погони. Ею же он душил и мучил их, но кажется, не получал от этого никакого удовольствия, хотя так было не всегда. Когда-то давно жажда крови, пробудившаяся здесь, была сильнее. – Я помню: тот мир был огромен. И что это место кажется таким маленьким по сравнению с ним.
– Наша бескрайняя равнина – маленькая? – под маской Вакхтерон улыбнулся, точно друг сморозил глупость. – Ты можешь пройти в любую из сторон и идти так долго, пока не устанешь. Тебе понадобится не один день, чтобы преодолеть эту равнину.
– Но здесь нет смены дня и ночи, – возразил Мистер Буги. – И ты не знаешь, сколько времени это заняло бы, потому что у нас нет часов. А если бы и были, уверен, они бы здесь не шли. Или шли задом наперёд. Или что-нибудь в этом же духе. И потом… мы даже не пробовали уйти отсюда.
– А зачем, если мы можем вечно охотиться в этих вечных сумерках? – равнодушно сказал Вакхтерон и не заметил, как мистер Буги покосился на него.
У него был свой секрет, о котором никто не знал: секрет, который роднил его с одной из беглянок – и теперь, как и в любую из Жатв, он наблюдал за границей леса, чувствуя, как в широкой груди ворочается неизбывная тревога за неё. Он пока не понимал, отчего так, но вспоминал одну деталь жизни за другой по мере редких встреч с рыжеволосой девушкой Конни: когда-то давно она была ему бесконечно дорога.
Они уже подошли к гигантской костлявой кисти, по которой и начали взбираться. Небо почти полностью закрывала тень от огромных наростов на черепе, черневшем бездонными глазницами, похожими на пещеры. Наросты эти были перьями, венчавшими чело некогда живого великана, и напомнили Вакхтерону о головном уборе вроде тех, какие носили его предки. В подобные моменты, вскользь думая о том или ином предмете или вещи, он видел перед глазами новые детали той жизни, которой жил до того, как оказался здесь. Какие-то из них пугали его, какие-то злили, но всегда он чувствовал необъяснимую, давящую на грудь тяжесть. Словно пытался отчаянно вспомнить что-то очень важное, а что именно – не знал.