Я посмотрела на него. Тени дрожали вокруг тёмно-серых глаз, делая взгляд почти ленивым, как у крупного сытого хищника. Я легонько потрепала его по загривку, и он ответил благодарной улыбкой, прикрыв глаза.
Некоторое время мы лежали молча. Потом он поднялся.
– Пойдёшь в душ первой?
– Не знаю. Хочешь, иди ты.
– Да можем вместе его принять. – Он приподнял бровь и засмеялся, искоса взглянув на моё вытянувшееся лицо. – Я шучу, шучу! Не смотри так на меня. Ладно, пора вставать. Принести тебе кофе?.. А сахара сколько добавить? Пока ополоснись, я всё устрою.
Меньше чем через минуту он снова был тем заботливым и предупредительным мужчиной, которого когда-то я и полюбила. Он надел шорты и толстовку, подмигнул мне и вышел из номера, оставив меня одну. Я не стала терять время и, неохотно поднявшись с постели, прошла в душ.
Тёплая вода была как нельзя кстати: тело, уставшее от ласк и прикосновений, быстро расслабилось под струями, и я не сразу услышала, как в номере хлопнула дверь. Почти сразу я вылезла из-под душа, встала на коврик, насухо вытерлась полотенцем и сразу надела то, в чём поеду на ранчо: свободные джинсы и рубашку-распашонку льняного цвета.
Когда я вошла в комнату, Вик уже сидел в кресле и пил чёрный кофе, читая что-то в телефоне. Его лицо было подсвечено голубым светом дисплея. Волосы, ещё встрёпанные, обрамляли лоб и выбритые бока головы. Я подошла к нему со спины и перебрала в пальцах косу:
– Не будешь против, если я тебя заплету?
Он вполоборота взглянул на меня и улыбнулся:
– Можешь делать со мной всё что захочешь.
Я взяла из рюкзака щётку и распустила его волосы, которые тяжёлой тёмно-каштановой волной покрыли лопатки. Какие густые и прямые, и ни одной спутанной пряди. Вик не отрывался от чтения, но порой – я замечала – косился на меня и ложился затылком в руки, ластясь. Если бы не поджимало время, я могла бы возиться с его волосами ещё очень долго. Я подхватила пряди с огненно-красного гребня на макушке, зачесала волосы со лба назад и вплела их в тугой колосок. Вик заметил:
– У тебя такие лёгкие руки, чикала.
– Просто мне нравится это делать.
Он притянул меня за руку к себе и усадил на колени. Потом, взяв ладонь, поцеловал её в самом центре и согрел дыханием.
– За какие заслуги и кем ты мне была послана?
Сердце пропустило удар. Я беспокойно посмотрела на Вика. Верю ли я, что встреча наша была странным образом предопределена судьбой, или думаю, что это случайность? Ответа я и сама не знала.
В девять мы были уже в машине и выехали на трассу. Вик выдержал много моих шуток по поводу своей одежды, но, к чести своей, сознался: с чувством стиля у него неважно. Он надел презабавные чёрные брюки для бокса. До самых колен по штанинам извивались белые осьминожьи щупальца. Поверх майки в рубчик в тон брюкам набросил нежно-голубую гавайскую рубашку в белый цветок. И, как изюминка – надел тёмно-коричневую замшевую куртку с бахромой, обшитую костяными украшениями и бисером.
– Они очень удобные, – отрезал он, заметив, что я смотрю на его брюки и улыбаюсь. – Перестань пялиться!
– Тебя кто учил так круто одеваться? Мне придётся заняться твоим стильным образованием.
– Индейцы вообще очень крутые, ты что же, не замечала? Все эти банданы, штаны смешные… – он подвигал бровями, заставив меня прыснуть со смеху, и вдруг указал на небо: – На фестивале, надеюсь, у всех при себе есть дождевики. Смотри, там уже вовсю льёт.
Низкие тёмные тучи набухшей ватой нависли над землёй, и небо позади нас заволокло сизой пеленой дождя. Рыжая прерия была прекрасным фоном для непогоды, и я залюбовалась видом, прислонившись лбом к стеклу.
Мы миновали милю за милей и держали путь западнее Биг Бэнда, к самой его границе. Там, на территории резервации, и находилось ранчо дядюшек Вика. Пару раз за нашими спинами гремел гром. Вик, глянув в зеркало заднего обзора, посерьёзнел.
– Нужно добраться до ранчо, пока не началась гроза, – сказал он. – Не хотел бы я, чтобы молнии настигли нас в прерии.
Заметив, что я притихла, он постарался отвлечь меня разговорами, но затем всё же замолчал: Вик не слишком болтлив в принципе, зато включил радио и настроил местный канал. Там играло кантри.
Вик бесшумно в ритм мелодии постукивал по рулю кончиками пальцев, будучи явно в хорошем настроении, несмотря на то что за нами шла полоса серого дождя. Гром прокатился снова и снова. По радио пели:
Нет, в земле меня не удержать…[21]
Вик тихо и хрипло мурлыкал под нос вместе с Джонни Кэшем:
Что же, гляди, кто это там, на берегу реки?
Это ангелы, и они идут за мной.
Им в земле меня не удержать…
Я прижалась лбом к стеклу, вслушиваясь в зловещие смыслы, кроющиеся в тяжеловесных словах. И голос Вика, который пел от имени неупокоенного мертвеца, с каждой строкой звучал всё более жёстко, всё более зловеще:
Ну, мать и отец, встречайте меня на том берегу реки,
Мама, ты знаешь, там я оставлю всю боль и грехи.
И никакой могилой им в земле меня не удержать…
Те грехи, о которых он пел, не смыть даже собственной кровью. Я глядела на однообразную прерию, задумавшись над наказаниями, прижизненным и посмертным, что грозят Вику. То, что мучило меня долгие месяцы – понимание, что его могут вычислить, поймать, догадавшись, что он и есть убийца, жуткий Вакхтерон, – догнало даже в пустыне. Да, он позволил полиции поймать вместо себя другого человека и всё тщательно продумал. Но не всё может пройти в его деле так гладко, как он запланировал…
В те ночи, что мы были с ним порознь, я часто просыпалась в холодном поту и с мыслью об его аресте. Я не смогла бы перенести суд и тем более приговор ему, а за те убийства, что он совершил, я знала, полагалось даже не пожизненное заключение: только смертная казнь. И как бы он ни был виновен, я любила его, видит бог, сильно любила. Со мной он-настоящий, он-без-маски был почти всегда добр. И я не хотела, чтобы ему в вену ввели катетер со смертельной инъекцией.
Сейчас Виктор Крейн ехал со мной рядом и был в безопасности и на свободе, но я знала, что всю жизнь обречена бояться за него. Прав он или нет, хорош как человек или плох, не мне решать – я просто любила его, такие дела, и молилась, чтобы никто и никогда не узнал, что он и есть тот самый Крик.
Он замолчал, будто почувствовал моё настроение. По радио заиграла другая песня, куда более весёлая и бодрая. Музыкант на гитаре причудливо перебирал аккорды, ритм бодрил, но в нашей тачке всё равно было невесело.
Вик мельком взглянул на меня и снова отвернулся, уставившись на дорогу:
– Чикала, что нос повесила? Грозы боишься? Ехать уже недалеко.
– Нет. – Я не знала, говорить или нет: так не хотелось поднимать тему. Ни разу мы с Виком не обсуждали это… но он начал первым, точно прочёл мои мысли.
Сжав губы и приспустив тяжёлые веки, он неотрывно смотрел на линию горизонта узкими точками зрачков. Взгляд стал непроницаемым и холодным. И в этот момент я снова ощутила присутствие Вакхтерона между нами.
– Знаешь, кто такой Логан? – спросил он вдруг.
Я улыбнулась:
– Какой-то конкретный Логан или любой Логан в принципе? Я знаю лишь одного, ну, – и я пошевелила пальцами, – мутанта с адамантиевыми когтями из комиксов.
– Его ещё в кино Хью Джекман играл, точно, – кивнул Вик. – Нет, я не про этого. Я про одного ирокеза.
– Прости, – пришлось виновато понуриться. – Я не сильна в истории коренных народов.
– Логан Тахнехдорус, Раскидистый Дуб, – Вик ничуть не злился, голос его был спокоен. – Жил в конце восемнадцатого века и был сначала главой в своей деревне, а во время конфликта с белыми стал вождём в Войну Данмора… Знаешь, что это за война, любимая?
Я смутилась, когда он так назвал меня, но не подала виду и покачала головой.
– Слышала, конечно, но так. Мельком.
– Был такой конфликт между белыми из Вирджинии и племенами шауни и минго, одними из ирокезов. Случилось это в тысяча семьсот семьдесят четвёртом. До этого Логан мирно жил рядом с белыми в деревне, в большом доме на Йеллоу-Крик, неподалёку от нынешнего Огайо. У него была семья: дети, внуки, братья – все поселились в одном доме, жили не разлей вода. Логан был из тех индейцев, которые считали белых своими братьями; он им часто помогал и не видел причин для ненависти, даже отдал дочь за белого мужчину, и она ждала от него второго ребёнка, когда случилась беда.
Вик плотно сжал челюсти. Помолчал. Затем продолжил:
– Вышло так, что на Йеллоу-Крик из-за глупых пересуд и сплетен местных жителей тридцать белых солдат убили двадцать одного индейца, посчитав, что те готовят заговор и хотят их убить первыми. Вот так они истребили всю семью Логана. Он потерял мать, дочь, братьев, племянников, сестёр и кузин и других соплеменников… И я солгу, если скажу, что их ждала лёгкая смерть. Нет, не ждала.
Прерия отвечала безмолвием, тянулась вдаль, и я слушала историю Вика, холодея от странного удушливого ужаса. То, что делал Вакхтерон, кажется, было связано с этой историей тоже. С любой из этих и подобных ей историй.
– Это была настоящая резня. Их безжалостно пытали, невзирая на возраст и пол. Пощадили только двухлетнюю девочку-метиску, она была больше всех похожа на белую. Над Кунай, беременной дочерью Логана, измывались особенно жестоко. Над ней поглумились, изнасиловав, а затем живую выпотрошили и вынули на глазах умирающей в агонии матери плод. С неё и с нерождённого ребёнка сняли скальпы и только после того успокоились, бросив тела на останках сгоревшего дома. Представь, что увидел Логан, вернувшись с охоты.
– Не могу представить и не хочу, – еле слышно выдавила я.
– Он решил мстить, – спокойно продолжил Вик. – По нашим обычаям, кровная месть – не преступление, а священн