I
Салон красоты, в котором работала Марина Резник, – назывался он «Чудесницей», – был не просто косметическим заведением, призванным помогать прекрасному полу сражаться с неумолимым, жестоким временем, он был своеобразным женским клубом, состоять в котором считалось верхом престижности.
Сюда приходили, как правило, нигде не работавшие дамы средних лет. Их уже не обременяли выросшие дети, их мужья, люди ответственные, отправляющие важные и серьезные обязанности, проводили время на службе, появляясь дома лишь для сна или вечера с преферансом. Душу мужья отводили, общаясь с приятелями на рыбалке, в охотничьих домиках либо в персональных банях с бассейнами. Но это уже иная тема. А пока события, начавшиеся накануне, приблизились вплотную к личности Марины Резник.
В креслах салона красоты, где воздух был густо пропитан запахами парфюмерии, в это послеобеденное время свободных мест не было. Да и в приемной уже собралось не менее полдюжины клиенток, и они обсуждали туалеты Аллы Пугачевой, продемонстрированные ею на последнем из концертов.
Марина Резник массировала плечи дородной Анны Афанасьевны, известной тем, что ее супруг занимал определенное служебное положение в сфере коммунального хозяйства, а Анна Афанасьевна рассказывала ей, как замечательно поставлена коммунальная служба в Австрии, куда муж ездил недавно в составе делегации.
– Вы можете себе представить, Мариночка, там даже дворники, ну те, кто метут улицы Вены, приезжают на работу на собственных машинах. Живут за городом, в коттеджах, нет, вы только подумайте – в коттеджах! – и ездят в Вену мести улицы на собственных машинах…
– Хорошо, видно, получают, – ответила Марина, продолжая трудиться над лицом Анны Афанасьевны. Она умела машинально поддакивать подопечным, а сама, меж тем, думала о своем. Сейчас ее беспокоило отсутствие радиограмм от Бориса. Как ушел в море, а с тех пор прошло уже около двух недель, так и не было от него весточки. На них доктор обычно не скупился, долго ли написать пять-шесть слов, а они так грели тоскующее Маринино сердце. И Андрея не было рядом, он торчал в своей тмутаракани, упирался рогом на какой-то стройке. А может быть, и в самом деле выйти за него замуж, как советует мама? Но как же Борис? Вдруг надоест доктору когда-нибудь море, осядет на земле. Они с мамой и местечко ему подыщут… Вон сидит в приемной жена медицинского начальника. Что стоит шепнуть ей словечко?
– Дело не в зарплате, – продолжала дворницкую тему Анна Афанасьевна. – Нашим хоть какую зарплату положи – мести улицы не станут. А уж если машину заведут… Муж говорит: студентов надо привлекать, пусть город подметают.
– У них и так хватает забот, – заступилась за бывших собратьев Марина. – И на целине строят, и картошку убирают… Опять же и учиться когда-то надо… Хотя бы и между прочим.
– Известно, как они учатся, – вступила в разговор дама из кресла Симы Гуковой, соседки Марины справа. – Моя Ляля второй год на биофаке. Чем же вы занимаетесь, спрашиваю, в университете? А балдеем, мама… Вот и ответ. Мы тут с отцом ночами не спим, все думаем, как сделать нашу действительность краше и содержательнее, а они, видите ли, балдеют!
– И не говорите, – подхватила тему клиентка Софы Пономарь, соседки Марины слева. В отличие от только что жаловавшейся на собственную дочь мамаши, которая была замужем за директором крупнейшего в городе Дома торговли, эта была супругой управляющего трестом ресторанов. – Мне мой муж рассказывал: организовали они курсы барменов и метрдотелей – так среди поступавших почти все с высшим образованием. Никто не хочет в инженеры – зарплата небольшая, говорят. Все им мало! А как же мы учились на медные гроши? Недоедали, недосыпали… Да и сейчас не можем себе позволить лишнего, хотя и заслужили, кажется. Все действительно стоящее – достань, переплати, услугу какую сделай…
Теперь дамы заговорили все разом, мешая работать, и угомонились несколько лишь тогда, когда Сима Гукова, самая старшая и самая опытная из косметичек, прикрикнула на них. Никто из нетитулованных представительниц этого «света» возмутиться таким обращением с ними не решился.
В приемной салона тем временем оставили в покое наряды Аллы Пугачевой и принялись выяснять истинные причины, по которым популярный артист театра и кино Икс развелся с балериной Игрек и женился на бывшей жене писателя Зет, отбившего в свою очередь подругу у знаменитого иллюзиониста Альфа.
– А что же он не загипнотизировал ее? – спросила недоуменно жена медицинского начальника. – Приказал бы: люби меня, люби меня – и делу конец!
– Им под страхом тюрьмы запрещают использовать гипноз в личных целях, – авторитетно заявила Татьяна Михайловна Форц, единственная работающая среди сегодняшних клиенток. Татьяна Михайловна заведовала плодоовощной базой, осуществляя в семье своей принципы официального матриархата, так как муж ее был рядовым инженером. – А то бывали случаи: приходит такой гипнотизер в магазин и говорит: «Я – инкассатор! Сложите выручку вот в эту сумку…» И представьте: никакого оружия у него нет, а завмаг складывает безо всяких яких. Так же и в сберкассе… А если он подойдет ко мне на улице и скажет: люби меня?! Я и стану тут, значит, его любить, прямо на улице? Нет, таких людей надо контролировать, возле них охрану следует держать!
– Они и так на учете, эти иллюзионисты, – авторитетно заявила Мария Степановна, муж которой был крупным функционером по части сбыта продукции предприятий Худфонда. – Ведь их можно и для шпионажа использовать… А что? Очень даже просто. Ведь он куда хочешь может проникнуть. Мне рассказывали, что даже к Гитлеру такого подсылали. Усыпи его, говорят, и пусть воевать перестанет.
– И что же? – разом повернулись к ней остальные дамы, и даже кассирша Капа подняла глаза от кроссворда в журнале «Огонек».
Мария Степановна вздохнула.
– Плохо он языки знал, – сказала она. – Не твердо… Уже до самого кабинета Гитлера дошел, всех по дороге усыпил. И тут его итальянский фашист увидел, итальянцы тогда с Гитлером дружили. «Куда идешь?» – говорит. По-итальянски, конечно. А наш иллюзионист ему в ответ: «Шляфен! Шляфен!» Спи, дескать, голубчик. А тот по-немецки не знает и потому не спит. А как по-итальянски «спать» иллюзионисту неизвестно. Он и растерялся…
Тут охрана налетела. Всех он усыпить не мог. Он, гипнотизер, только на троих мог сразу работать. Вот они его и схватили…
То что произошло дальше, дамы узнать не успели. Зазвенел телефон на конторке рядом с кассой. Кассирша Капа цепко ухватила телефонную трубку.
– Салон красоты, – объявила она басом. – Марину? Ждите…
Она нажала кнопку на специальном табло, которое придумал и соорудил их шеф, Казимир Вячеславович, бывший инженер-электрик на заводе «Энергосила», а ныне заведующий салоном, и на столе Марины Резник зажглась зеленая лампочка: вызов к телефону.
Марина даже не стала извиняться перед клиенткой – про зеленую лампочку завсегдатаям было известно. Она быстренько закончила накладывание маски Анне Афанасьевне и направилась к телефону.
– У аппарата, – привычно сказала она. В свое время Марина услыхала, что так отвечает одна из ее посетительниц и это выражение показалось ей просто шикарным.
– Это Марина Резник? – спросил на другом конце линии мужской голос, в котором слышался явно нерусский акцент.
– Совершенно точно, – ответила Марина. – Согласно паспортным данным…
Ей показалось, что голос этот она уже слышала. «Кто-то из прибалтов, – подумала Марина. – Рудик Хинт из Таллинна? Или Алекс Ленберг из Риги?»
– Кто со мной говорит? – спросила Марина.
– Вы меня не знаете, – ответил голос. – Пока… Но я привез вам маленькую весть от Бориса. Надо встретиться.
– Да-да! – заторопилась Марина. – Конечно… Но где?
II
Академик Колотухин принял Николая Колмакова в точно назначенное ему время. До этого майор обратился в бюро пропусков НИИэлектроприбор, где ему, согласно всем правилам, выписали по предъявленному паспорту соответствующий пропуск, заказанный лично Василием Дмитриевичем.
Чтобы не обнаруживать причастности к определенному ведомству в некоторых ситуациях, вроде вот этой, только что возникшей, у Николая Колмакова, как и остальных его коллег, наряду со служебным удостоверением был и обычный паспорт.
На проходной института пропуск тщательно проверил строгого обличья вооруженный пистолетом вахтер, внимательно сличил фотографию на паспорте с наружностью одетого в гражданское платье майора и как бы нехотя нажал педаль, которая освобождала турникет, закрывающий проход вовнутрь.
На этаже, где размещался кабинет, академика Колотухина, у Николая Ивановича снова проверили документы. Посмотрела пропуск и паспорт Колмакова и секретарь директора, миловидная женщина лет сорока. По данным майора, ее звали Нина Григорьевна, фамилия ее была Минаева, и она давно уже работала с Василием Дмитриевичем
– К вам товарищ Колмаков, – сказала секретарь, повернувшись к пульту с тумблерами и разноцветными лампочками.
– Я жду его, Нина Григорьевна, приглашайте, – ответил голос Колотухина.
Он встретил майора на полдороге от письменного стола до входа в просторный кабинет, где все было обычным: стол хозяина, стол для совещаний, низенький столик с четырьмя креслами и торшером для приватных бесед, шкафы с книгами, средне-русские пейзажи хорошего современного письма и старомодный фикус в углу. Это доброе дерево сатирики несправедливо превратили в символ мещанства, и те, кто боялись прослыть мещанами, начисто повывели их из кабинетов и квартир.
Заметив взгляд гостя на фикус, академик Колотухин улыбнулся.
– Удивляетесь? – спросил он, пожимая Колмакову руку. – Могучее дерево… Мне оно нравилось с детства. Отец тоже любил фикус, говорил мне, что помнит его ребенком в гостиной деда. А я к деду отношусь с великим почтением. Пионер русского радио, с Александром Степановичем Поповым работал вместе, помогал ему, кстати, в организации дальней радиосвязи в 1901 году. Тогда предел приема-передачи был полтораста километров…
– Увлечение эфиром у вас наследственное, – сказал Николай Иванович в тон хозяину.
– Да, – согласился Колотухин, – только вот на мне эта линия и кончилась… Сын подался на философский. А ведь и он радиоприемники в Доме пионеров мастерил. Потом как отрезало… Я заметил: наши дети упорно не хотят следовать за нами, их не интересуют профессии отцов. А ведь так хочется, чтобы сын пошел за тобой и шагнул дальше тебя. – Академик вздохнул.
– У меня дочь, – сочувственно улыбнувшись, сказал Колмаков. – Сдает экзамены в художественное училище. Сам же я рисовать абсолютно не умею, а жена по профессии врач.
– Да-да, – промолвил Василий Дмитриевич и спохватился: – Давайте перейдем к делу, Николай Иванович. Сядем вот здесь, поудобнее, в кресла. Не возражаете против чашки кофе? Или лучше чай?
– Если можно, то чай, – сказал майор. – У нас в доме все водохлёбы. И я привык, хотя и вырос на Северном Кавказе, в Моздоке. Там больше компот пьют, или, как его называют терские казаки – узвар. А если чай – то калмыцкий, плиточный. С маслом, молоком и солью.
– Пивал я такой в Казахстане, – отозвался Василий Дмитриевич.
Он подошел к письменному столу и попросил Нину Григорьевну принести два стакана чая.
– Фирменного, – добавил академик.
Потом вернулся и сел в кресло, теперь их разделял с майором только низкий столик.
– У нас в доме и здесь, в институте, тоже предпочитают чай, – сказал он. – Сейчас попробуете чай «Наша марка». В нем разные сорта плюс особый набор трав.
Заметив, что Колмаков осматривается в кабинете, академик пояснил ему:
– Здесь я бываю редко. Совещания, встречи с людьми, звонки в Москву – телефон правительственной связи проведен сюда… Остальное время – в лаборатории. Она на этом этаже. Потом я покажу вам ее, познакомлю с ведущими сотрудниками.
– Вот этого не следует делать, Василий Дмитриевич, – мягко остановил Колотухина майор. – Ведь тогда вам придется сказать, кто я такой, а этого, кроме вас, никому знать не надо… Выдумывать мне иную ипостась – значит осложнить дело, поставить вас в неловкое положение.
– Но Лев Михайлович, который просил меня принять вас и побеседовать, дал понять, что вам поручено обеспечить…
– Совершенно верно, Василий Дмитриевич, именно мне, и моим коллегам поручено оградить вас лично и ваш институт от чужого любопытства… Но из этого вовсе не следует, что наши люди будут ходить за вами по пятам или торчать в каждом институтском углу. Мы постараемся все сделать так, чтобы никто ничего не заметил. Пусть ваши люди работают спокойно. Но вы другое дело, Василий Дмитриевич. Вы – глава этого института и кого-то из представителей нашего ведомства должны знать лично – для связи, координации мероприятий… Требуется защитить ваш НИИэлектроприбор от лазутчиков, которые, несомненно, в скором времени примутся окружать и лично вас, и ваших сотрудников, и сам институт плотным кольцом. Если уже не занялись этой работой.
– И вы считаете подобную опасность вполне реальной?
– Вполне реальной, Василий Дмитриевич, – сказал Колмаков. – Обычные люди, которые никогда не видели и, дай Бог, не увидят живого настоящего шпиона, даже вообразить не могут тех усилий и тех затрат, на которые идут ЦРУ и другие секретные службы разведывательного сообщества.
– И много их? – поинтересовался Колотухин.
– Много, – ответил Колмаков. – Могу просветить. Бюро разведки и исследований госдепартамента, Разведывательное управление министерства обороны, Агентство национальной безопасности, разведуправления сухопутной армии, военно-морского флота и ВВС, Управление аэрокосмической разведки, атомный разведотдел министерства энергетики, ФБР – старшая сестра ЦРУ по возрасту, английская Интеллидженс Сервис, разведслужбы стран НАТО.
– Да, многовато, – сказал Колотухин.
Колмаков добавил:
– Советские люди не подозревают о той войне, которую развернули против СССР эти организации изощренных профессионалов. Ведь мы не всегда можем рассказать о нашей работе – законы оперативной работы требуют в большинстве случаев держать в строжайшем секрете даже успешно проведенную контрразведывательную операцию.
– Я еще понимаю, – сказал академик, – тотальный шпионаж в годы войны. Тогда действительно требуются разведчики всех рангов – от лазутчиков до глубоко законспирированных агентов. Но в мирное время… Конечно, я не исключаю опасности, которая подстерегает наш институт. На Западе могут в принципе вычислить, для чего мы создали НИИэлектроприбор. Но мы у себя предприняли строжайшие меры к тому, чтобы предотвратить малейшую возможность утечки информации.
– Не сомневаюсь в этом, Василий Дмитриевич, – заверил Колотухина майор Колмаков. – Но боюсь, что вы неправы, считая, что тотальный шпионаж возможен только в годы войны. Я не могу поделиться с вами нашей статистикой, это служебная тайна, но вот официально обнародованные сведения наших польских коллег: за послевоенные годы, примерно, до восемьдесят второго года, органы государственной безопасности Польской народной республики обезвредили две тысячи сто сорок шпионов.
– Две тысячи с лишним! – воскликнул Колотухин.
– Представьте себе… Из них треть работала на Центральное разведывательное управление США. Семьсот тринадцать человек. Из Интеллидженс Сервис двести тридцать один агент. Двести с лишним человек из западногерманской разведки и столько же из французского «Второго бюро». Только за первую половину восемьдесят четвертого года зафиксировано триста сорок случаев особого интереса разведывательных служб стран НАТО к стратегическим оборонным объектам Польши. А в мае нынешнего года польские контрразведчики задержали дипломатов Англии и Соединенных Штатов, которые занимались шпионажем против ПНР. Вот вам факты, Василий Дмитриевич, вместе с цифрами. И, конечно же, политическая напряженность в этой стране усугубляется тоже не без помощи спецслужб.
– Да, это впечатляет, – задумчиво проговорил академик. – Поверьте мне, Николай Иванович, я с большим уважением отношусь к вашей профессии и хорошо понимаю степень обеспокоенности, контрразведки. Разумеется, я дилетант в специфичных вопросах вашей службы, но знаю, что один из принципов военной разведки утверждает: если нельзя доказать, что противной стороне неизвестен какой-либо факт – а это доказать почти всегда невозможно, – то разведка должна исходить из предположения, что противнику известно об этом факте. Так ведь?
– Совершенно верно, Василий Дмитриевич, – подтвердил Колмаков. – Поэтому нельзя рисковать, уверяя себя в том, что та сторона ничего не знает о существе ваших работ. Надо исходить из того, что им известно, по крайней мере, направление научных исследований НИИэлектроприбора. Значит, тем более следует ждать гостей из-за кордона. Возможно, они уже в Ленинграде. Возможно, по приказу ЦРУ, пробудились старые слиперы, получив приказ возобновить деятельность.
– Старые… Как вы сказали, Николай Иванович?
– Слиперы… Или еще консы. Так они зовут законсервированных агентов. Эти люди внедряются среди нас, живут, ничем не отличаясь от окружающих, и ждут сигнала.
– И долго ждут? – спросил Василий Дмитриевич.
– Порой десятилетиями… Чтобы потом в нужный для их хозяев момент и неожиданно для нас, контрразведчиков, начать действовать. Это самая опасная категория агентов.
– Мины замедленного действия…
– Вот-вот, – подхватил Колмаков. – Этих самых слиперов очень трудно обнаружить. Не занимаясь долгое время никакой шпионской деятельностью, они «следят» и становятся как бы вне подозрений. Зачастую их обнаруживают только после того, как они выполнили задание. Таких агентов держат в консервации столько времени, чтобы безошибочно и неотвратимо нанести удар… А термин «слипер» произошел от английского глагола «to sleep» – «спать»… Словом, эти спящие агенты – серьезная опасность, Василий Дмитриевич.
Академик Колотухин передернул плечами и откровенно поежился.
– Прямо скажем, ваши слова благодушному настроению не способствуют, Николай Иванович. Да, не способствуют… И к оптимизму не располагают. – Колмаков сдержанно рассмеялся и, как бы снимая напряжение, вызванное его жестким рассказом, медленно взял в руки стакан чая, отпил глоток.
– Но ведь на то и щука в море, чтоб карась не дремал, Василий Дмитриевич. Справимся и на этот раз. Главное, что вы сами хорошо понимаете опасность, которая может угрожать вашему столь важному делу. А уж что касается щита, то мы его вам обеспечим. В этом наш долг, Василий Дмитриевич.
– Спасибо, Николай Иванович, – просто сказал академик. – Мне думается, что коль контакты в этой области мы будем осуществлять, общаясь друг с другом, вам полезно будет знать, хотя бы приблизительно, чем мы тут занимаемся… Думаю, некоторое знание поможет точнее представлять направление удара, который затевают наши противники.
– Наверное, вы правы, – согласился Колмаков.
– Тогда, видимо, не надо говорить, что сам я являюсь специалистом по лазерам…
– Это мне известно, – кивнул Николай Иванович.
– Так вот сейчас мы работаем над созданием принципиально новой системы противоракетной обороны. Использование антиракет – это неэффективно, связано с большими затратами, не дает гарантии предохранения территории от поражения. В Соединенных Штатах, например, стоимость обороны городов оценивается почти в сто миллиардов долларов, но специалисты не могут гарантировать, что эти города действительно будут прикрыты.
Американские стратеги давно вынашивают идею создания спутниковой системы, которая была бы в состоянии перехватывать и уничтожать межконтинентальные баллистические ракеты вскоре после их запуска, то есть до того, как они приблизятся к их территории. Один из проектов такой системы, зашифрованный словом «Бэмби» – это аббревиатура выражения «Ballistic Missele Boost Gutecept», – предусматривает запуск антиракет либо с орбитальных платформ, либо в виде серии кассетных боеголовок с земли. Содержание этой весьма ненадежной системы обходилось бы в полсотни миллиардов долларов в год
Существует проект системы «Ника-Экс» с антиракетой «Спринт», которую американцы хотели еще оснастить и ядерной боеголовкой. Эта система позволяет межконтинентальным баллистическим ракетам пройти большую часть участка пикирования на цель. В этом случае плотные слои атмосферы помогут отсеять ложные цели от фактической ракеты. Но подрывать чужую ракету, когда она близко подошла к цели, опасно. Этот взрыв причинит ущерб территории, которая находится рядом с целью. Словом, идей и проектируемых систем противоракетной обороны предостаточно.
Колмаков улыбнулся:
– Я перед тем, как прийти к вам, Василий Дмитриевич, проштудировал отчет специальной группы изучения оборонной техники, которую возглавляет доктор Джеймс Флетчер, с предисловием Ричарда Делауэра, заместителя министра обороны США по научно-исследовательским и опытно-конструкторским работам… Кроме того, ознакомился с текстами интервью, которые дает направо и налево генерал-лейтенант Абрахамсон, шеф управления по делам стратегической оборонной инициативы.
– Тогда вы подготовленный собеседник, Николай Иванович, – в свою очередь улыбнулся академик. – Впрочем, и без этой специальной информации вы, конечно, знаете, что мы всякому новому виду наступательного оружия, а оружие «звездных войн» наступательное, что бы ни утверждали Рейган и его команда, противопоставляем оружие оборонительное. Вот и в данном случае разрабатываем установку, особый луч которой подстережет ракету противника еще до того, как она проникнет на советскую территорию, исследует электронную схему системы наведения этой ракеты в цель, а затем так перестроит эту схему, что та направит ракету в обратную сторону. Короче, как у Александра Невского: «Кто с мечом к нам придет, тот от меча и погибнет». Добавим только: от собственного меча…
– Но это же фантастика, Василий Дмитриевич! – воскликнул Николай Колмаков.
– Ничуть, – ответил академик. – Электронные боевые средства – давно реальность нашего времени. Еще в годы второй мировой войны был разработан, например, неконтактный взрыватель, оснащенный микрорадаром, который размещался в головной части снаряда. На заданном расстоянии от цели по сигналу радиолокатора производился взрыв. И вот для того, чтобы нейтрализовать такой взрыватель, в Соединенных Штатах разработали портативный передатчик, создающий помехи в работе микрорадаров. Передатчик помещался в солдатский ранец, с его помощью можно было либо заранее подорвать взрыватель, либо вообще предотвратить взрыв.
– Значит, с помощью подобного устройства можно подрывать ракеты в воздухе? – спросил майор.
– В принципе можно, – подтвердил Колотухин. – Но мы ставим задачу шире и перспективнее. Не подрывать, это опять-таки ненадежно, а отправлять вражеские ракеты туда, откуда они прилетели.
Американские политики и пентагоновские генералы всегда исповедовали идею «первого удара». Наша установка любой первый удар превратит в последний. Они погибнут от собственного оружия.
– Да будет так! – торжественно-шутливо заключил майор Колмаков. – Работайте спокойно, Василий Дмитриевич. Думайте о щите для Отечества, а мы организуем защиту для вашего института. Как говорили когда-то: «Но пассаран!»
III
– И вы думаете, Джон, что Викингу удастся завербовать эту вашу бывшую пассию? – спросил Стив Фергюссон нового заместителя, майора Джона Бриггса, который еще недавно был известен, как судовой врач теплохода «Вишера» Борис Кунин.
– Я просто уверен в этом, – сказал Джон Бриггс. – Она влюблена в меня, как говорят в России, до потери пульса. А любовь – самое уязвимое в психике женщины. Влюбленную в тебя женщину можно заставить делать все, что угодно. Обокрасть родного отца, выдать брата, предать родину… Все, дорогой мистер Фергюссон!
– Но в этом и слабость женщины-агента, – возразил Стив Фергюссон. – Если контрразведчик будет обладать такими же мужскими данными, какими обладаете вы, Джон, то он влюбит в себя нашу сотрудницу и легко перевербует, сделает из нее двойника. Тогда она и вас продаст с последними потрохами.
– Не исключено, – спокойно согласился Джон Бриггс. – Поэтому я, лично инструктируя Викинга, рекомендовал ему не торопить события, не раскрываться перед Мариной Резник раньше времени. У него хорошая крыша, у Викинга… Сначала он передаст ей записочку от меня, которую я, якобы, написал, когда заходил еще в прошлый раз в Ухгуилласун. Этого уже достаточно для первого знакомства… Марина любит рестораны, шикарные автомобили, заграничные тряпки, словом то, что их поэт называл иронически «изячной жизнью». Наш Викинг в состоянии вести именно такой образ жизни. Главное, Марина не знает пока о моем исчезновении. По нашим сведениям, русские молчат об инциденте с теплоходом «Вишера».
– Им просто некому предъявить претензии, – заметил Стив Фергюссон. – Но все-таки вы поступили легкомысленно, Джон, прихватив с собой русского штурмана. И эта потопленная шлюпка… Наверняка были жертвы, а их в подобном случае следовало бы избежать.
– За шлюпку спрашивайте с вашего Рекса! – огрызнулся Джон Бриггс. – Я еще толком не успел прийти в себя, как он развернул катер и протаранил русских. Его самодеятельность испортила все дело!
– Ну-ну, – примиряюще заговорил Стив Фергюссон. – За шлюпку Рекс свое получил… Но все-таки он был прав, когда предлагал вам ликвидировать штурмана. Теперь этот штурман живой свидетель.
– Он мертв! – возразил Бриггс. – Я убежден в этом. Иначе бы Давыдов объявился… Не может же он находиться в чужой стране и ничем не проявить себя? Давно бы пришел в полицию… Или попытался проникнуть в посольство. Но там мы повсюду расставили сети. Ему ведь нужно что-то пить-есть, необходимы деньги, какой-то кров… Нет, Стив, как ни жаль мне этого парня, но его больше не существует. Он наверняка утонул тогда у пирса.
– Я посылал туда наших аквалангистов, – сказал Стив Фергюссон. – Они не сумели обнаружить тела.
– Вынесло течением в открытое море, захватило потоком из озера Фелар… Да, жаль Давыдова. Но умер он как моряк. Ушел навсегда в море…
– Мир праху его, – подыгрывая Джону Бриггсу, в тон произнес Стив Фергюссон. – И вы по-прежнему настаиваете на необходимости подбросить полиции труп с документами этого человека?
– Конечно. Его паспорт я предусмотрительно прихватил с собою с «Вишеры». За сходную цену приобретем в морге труп какого-нибудь неизвестного бродяги, наши специалисты обработают его так, будто над ним усердствовали волны w прибрежные скалы, и аккуратно оставим в подходящем месте на берегу. С советским паспортом моряка заграничного плавания на имя Олега Давыдова… Чего проще.
– Вы думаете, что после выдачи русским останков, они успокоятся?
– А что им останется делать? Зароют моего друга Олега Давыдова где-нибудь на Волковом кладбище – и делу конец.
– Гм, – хмыкнул Стив Фергюссон, – в логике вам не откажешь, Джон. Кстати, вы мне позволите задать вопрос, так сказать, личного свойства? Поверьте, мною движет не праздное любопытство, а исключительно профессиональный интерес…
– Задавайте, Стив, – усмехнулся бывший судовой врач. – Теперь мне до конца дней отвечать на «профессиональные» вопросы коллег.
– Я просто восхищен вашей столь длительной миссией в России, Джон… Продержаться столько времени! Я уже не говорю о вашей столь необычной и отлично проведенной легализации… Представляю, как вам было трудно в первые дни, недели, месяцы!
– Трудно было все эти годы, Стив, – перебил Фергюссона его заместитель.
– Не сомневаюсь, – согласился Фергюссон. – Но я хотел спросить о другом. Что заставило вас, Джон, так срочно просить руководство об экстренном вывозе? Возникла реальная опасность провала? Впрочем, если вам не хочется, не отвечайте. Я не обижусь, Джон.
– Нет, отчего же… Мне известно, Стив, что вы первоклассный специалист нашего ведомства, не раз бывали за кордоном нелегально и знаете, что такое жить под чужим именем. Я вас тоже как-нибудь попрошу поделиться своими собственными впечатлениями…
Джон Бриггс взял из пачки тонкую коричневую сигарету, прикурил от протянутой Стивом Фергюссоном ронсоновской зажигалки.
– Я попросту устал, дорогой Стив, устал… И до этого накатывало, но в этот раз, когда ждал выхода «Вишеры» в море, почувствовал: до такой степени исчерпал силы, что выйду на Невский проспект и заору изо всех сил: «Люди! Вяжите меня! Я американский шпион!»
– Совсем в русском духе, – понимающе улыбнулся Стив Фергюссон. – По Достоевскому…
– Верно, – согласился Джон Бриггс. – Впрочем, за эти годы я, наверное, стал более русским, чем был по происхождению. Ведь у меня есть русские корни… Да… Вот я и струсил… Конечно, заявлять о принадлежности к ЦРУ на Невском проспекте я не стал бы, но тот факт, что стал думать об этом, пусть и с мрачным юмором, напугал меня. А тут еще узнаю, что заход «Вишеры» в Ухгуилласун отменен.
– Это мы перестарались, – пояснил Стив. – Организовали Балтийскому пароходству слишком крупный фрахт.
– Тогда я и потребовал забрать меня по аварийному каналу… Понимаете, Стив, это накатывает сразу. Еще вчера ты был первоклассным агентом: хладнокровным, расчетливым, невозмутимым, логически мыслящим, рассчитывающим каждый шаг. И вдруг сегодня ты неожиданно превратился в выжатый лимон. Многие разведчики потеряли голову, когда не сумели остановиться у крайней черты! Психику нельзя напрягать беспредельно. Разведчик, если чувствует приближение срыва, должен немедленно уходить.
«Он прав, – с горечью подумал Стив. – И у меня тоже чувство приближения срыва… Только страх ко мне пришел уже здесь… А что будет, если меня отправят в Россию?»
Додумать эту неотвязную теперь мысль шефу «Осьминога» и экономическому директору морской агентской конторы «Эвалд Юхансон и компания» не удалось. В кабинете появился сотрудник фирмы, один из тех, кто пришел сюда вместе с ним и числился одновременно в кадрах ЦРУ.
– Извините за беспокойство, мистер Фергюссон, – сказал сотрудник, – но чрезвычайные обстоятельства вынуждают.
– Что случилось, Фред?
– В контору явился посетитель. Он требует встречи с руководством фирмы. Мистер Юхансон здесь, но я решил доложить об этом именно вам.
– Что за посетитель, Фред? Выкладывайте!
– Этот русский, мистер Фергюссон! Второй штурман теплохода «Вишера» Олег Давыдов…
IV
В тот день, когда Андрей Колотухин вернулся в Ленинград из Оренбургской области, в городе было непривычно жарко.
Из Пулкова, едва Колотухин-младший оказался в зале ожидания аэропорта, он позвонил домой, но там никого не было. По случаю воскресенья отец наверняка уехал на дачу и сидит сейчас на озере с удочкой в руках. Василий Дмитриевич считал рыбалку лучшим отдыхом для человека, занимающегося интеллектуальным трудом. Для него самого этот отдых заключался в том, что академик настраивал две-три удочки, запускал их в воду и тут же вынимал блокнот, черкал в нем, занимаясь сложнейшими расчетами, и не замечал, как рыбы объедали червяка или вообще отгрызали крючок вместе с наживкой.
«Баба Палаша, наверно, уехала в Брест, – подумал Андрей. – А может быть, подалась с отцом на дачу…»
Ему не терпелось сделать еще один звонок, той, ради которой он сорвался в Ленинград прежде срока, хотя это и стоило ему больших трудов. Хорошо что поддержали его просьбу Стас и Рафик. Но сейчас звонить Марине Андрей не решался. Он доберется до дома, примет душ, побреемся, ведь летел уже вторые сутки, переоденется и тогда позвонит Марине, которая так взбудоражила его телеграммой.
Добравшись до дома, Андрей вошел в подъезд и увидел молодого человека лет тридцати, в полотняных брюках, легкой свободного покроя куртке и белой кепочке с большим козырьком. Он как будто ждал кого-то, но едва Андрей появился в подъезде, сделал шаг к лифту и первым нажал кнопку вызова.
– Вам высоко? – благожелательно спросил незнакомец в лифте, с готовностью протягивая руку к панели с кнопками.
– На седьмой, пожалуйста, – попросил Андрей, благодарно взглянув на попутчика – у него самого руки были заняты дорожными сумками.
– А мне повыше, – бодро сказал незнакомец и нажал кнопку у цифры «семь».
Когда Андрей выходил из кабины лифта, он почувствовал, как в спину ему пристально смотрят. «Чушь какая», – подумал он и заставил себя не повернуться.
Захлопнулись позади двери лифта, кабина поехала дальше и, уже открывая дверь квартиры ключом, Андрей начисто забыл об этой встрече.
Через полчаса он звонил Марине домой. Трубку взяла Бронислава Иосифовна.
– А кто это говорит со мной? – спросила она. – Ах, это вы, Андрюшенька! Какая радость, что приехали… А Мариночка за городом, на даче… Повезла младшую сестренку на свежий воздух… Она вас так ждала! Да-да, Андрюшенька, ей было очень плохо, просто извелась. Вы из дома звоните? Знаете, я ведь сижу в городе по ее просьбе… Она чувствовала, что вы сегодня приедете. Вот вы и приехали! Какая радость для всех нас! Очень хорошо сделали, Андрюша… Вот что. Оставайтесь дома, а я сейчас вызову такси, это быстро, у нас таксопарк рядом, и диспетчеры меня знают, вызову машину и подъеду к вашему дому. Заберу вас и махнем в Кавголово. Там с Мариной встретитесь. В общем, ждите меня через полчаса у подъезда! Вызываю машину…
Положив трубку, Бронислава Иосифовна шумно вздохнула и только сейчас сообразила, как удачно она впервые в жизни назвала Маринину дочь ее младшей сестренкой.
«Значит, судьба, – подумала Бронислава Иосифовна, – значит, так тому и быть… Завтра же начну хлопотать об удочерении Яночки. А что? Такая доченька только омолодит новую мамочку… Может быть, и я найду академика».
А взволнованный разговором и близкой встречей с Мариной Андрей так и не спросил Брониславу Иосифовну, знает ли она, к какому подъезду ей подъехать.
Когда через четверть часа – ждать больше в огромной пустой квартире было невмоготу – Андрей спустился вниз и вышел из подъезда на улицу, он даже не заметил за кустами справа того тридцатилетнего молодца, который совсем еще недавно поднимался с ним вместе в лифте.
V
«Негативный опыт зимней кампании 1939—1940 года и участие во второй мировой войне на стороне Гитлера заставили правящие круги Суоми, национальную буржуазию, либеральную общественность резко изменить курс в сторону налаживания дружеских отношений с Россией. Немаловажное значение имело то обстоятельство, что в Финляндии, единственной из стран-союзниц Германии, не был введен режим оккупации. Кроме того, русские сочли возможным не воспользоваться правом победителей по вопросу возмещения ущерба, нанесенного им военными действиями Финляндии, выдвинув имевший большой политический резонанс принцип частичной компенсации…»
Майкл Джимлин ударил по клавише, которая ставила точку, и крутнулся на вертящемся стуле, отворачиваясь от стола с пишущей машинкой.
Советник американского посольства сочинял политический отчет о положении страны, где он был аккредитован в качестве дипломата, занимая по совместительству должность резидента ЦРУ. На этот раз Майкл Джимлин выполнял задание не Лэнгли, а ведомства, к которому официально принадлежал: справка о причинах добрососедских отношений между Советским Союзом и Финляндией потребовалась для бюро разведки и исследований государственного департамента США. Государственный департамент, выполняющий функции министерства иностранных дел, всегда был связан с разведывательной деятельностью за границей, ибо его лидеры считали, что разница между шпионом и дипломатом лишь в одном: разоблаченного лазутчика вешают, а провалившегося дипломата объявляют «персоной нон грата» и высылают из аккредитовавшей его страны.
В нынешнем виде бюро разведки и исследований госдепартамента было создано под руководством Джорджа Маршалла, который был госсекретарем США в 1947—1949 годах. Позднее, 3 февраля 1968 года, газета «Вашингтон пост» опубликовала документ, составленный Джорджем Маршаллом, своего рода директиву, где прямо говорилось:
«Основным элементом работы госдепартамента должно стать проведение наступательной активной разведки, не ограниченной в средствах. Это позволит США достичь внешнеполитических целей и исключить возможность провалов».
В обязанности бюро разведки и исследований включили сбор, анализ и распространение политической, экономической и социальной информации для остальных разведслужб, особенно для ЦРУ и, конечно же, для самого госдепартамента. Директор бюро по своему положению причислен к рангу заместителя государственного секретаря.
Откуда же черпает бюро нужную информацию? До шестидесяти процентов сведений, подлежащих затем квалифицированному анализу, выуживается из докладов, справок и отчетов трехсот с лишним американских посольств и зарубежных миссий. Сбор этих данных возложен прежде всего на политические и экономические отделы посольств. В штате самого посла имеются атташе по торговле, финансам, труду, науке, сельскому хозяйству – они отвечают за сбор и подачу сведений из сферы собственной деятельности.
Глава бюро разведки и исследований является представителем госдепартамента в национальном совете по вопросам разведывательной деятельности за рубежом, в других межведомственных организациях, связанных с разведкой, и таким образом при оценке политических, экономических и социальных фактов, собранных всем «комбинатом шпионажа», отражает точку зрения госдепартамента. При бюро существует и группа специальных исследований, которая проводит аналитическую и исследовательскую работу в области политики. Она вырабатывает рекомендации по секретным внешнеполитическим вопросам и контролирует некоторые виды тайных операций.
Информационную продукцию в бюро разведки и исследований выпускают семь исследовательских отделов. Шесть из них закреплены за определенными регионами планеты: Западная Европа, Латинская Америка, Африка, Ближний Восток и Южная Азия, Дальний Восток, СССР и Восточная Европа. Седьмой, функциональный, занимается специальными экономическими вопросами по направлениям человеческой деятельности транспорт Земли, мировая торговля, судоходство, трудовые ресурсы мира и тому подобное. Седьмой отдел занимается также составлением географических карт.
Особое место в бюро разведки и исследований госдепартамента занимает отдел текущей разведывательной информации. Этот отдел непрерывно занимается изучением и оценкой военно-стратегической обстановки в мире, он творчески перерабатывает массу сведений, которая идет от других членов разведывательного сообщества Соединенных Штатов, и аккумулирует их в оперативном центре. Этот оперцентр, созданный в начале 60-х годов, обязан срочно извещать государственного секретаря о возникновении критических ситуаций и предупреждать о назревающих кризисах, представляющих угрозу «жизненным интересам» Америки.
Майкл Джимлин вспомнил слова заместителя директора бюро разведки и исследований госдепартамента Джона Денни. Тот с предельной откровенностью заявил в палате представителей конгресса: «Для определения внешнеполитического курса правительства США должно располагать данными о положении дел не только в странах потенциального противника, но и в дружественных странах»
Политический советник усмехнулся.
«Ну, если так считает один из моих официальных боссов, то можно считать: я получил отпущение грехов. И тех, что уже есть, и тех, которые предстоит совершить мне в будущем».
Он подробно описал позиции членов правительства, парламентариев, высших чиновников, которые стоят за дальнейшее укрепление дружбы с Советским Союзом. Высветил и тех, кто не отказался от националистических убеждений, придерживается прозападной ориентации. Отметил трудности, которые возникают при работе именно в этой стране, а также рост пацифистских и нейтралистских тенденций в различных слоях финского общества, особенно среди представителей творческой интеллигенции.
«Мауно Койвисто, – написал далее Майкл Джимлин, – сменивший в 1982 году Урхо Кекконена на посту президента Финляндии, в выступлениях внутри страны и при встречах с советскими руководителями неизменно подчеркивает, что Финляндия будет непоколебимо идти по пути, который определили его предшественники. За время пребывания Мауно Койвисто у власти новый президент подтвердил твердое намерение прибавить к политическому термину „Паасикиви – Кекконена линия“ и третью, собственную фамилию.
…Современная «Паасикиви – Кекконена линия» – это упрямая позиция финнов на поддержание и развитие широкого сотрудничества со всеми государствами, независимо от их политической ориентации, на принципах невмешательства. Общественность Суоми одобрительно относится к активному участию их страны в деятельности Организации Объединенных Наций и других международных организаций, поддерживает конструктивное выступление собственных лидеров в пользу разрядки и разоружения. Финляндия прилагает крупные усилия к разрешению многих общеевропейских проблем, она способствовала успеху Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе, и сейчас активно формирует «дух Хельсинки», содействует росту пацифистских настроений в Западной Европе».
Напечатав эту фразу, Майкл Джимлин остановился.
«Объективно оценивая то, что я здесь написал, – подумал он, – эту страну не отнесешь к числу настоящих друзей Америки… Но если честно – мне линия финнов по душе».
Он вздохнул, поднялся со стула, достал из холодильника лед, бросил два куска в высокий стакан с недопитым виски «Уайт хорс», долил туда из бутылки, отпил глоток и снова уселся за машинку.
Предстояло самое трудное сочинять мероприятия, имеющие целью дестабилизировать русско-финские отношения.
«Сорок лет, – подумал Майкл, усмехаясь, – сорок лет никто ничего не мог поделать с их дружбой… Надо обладать гипертрофированным самомнением, чтобы надеяться, будто мои усилия или фокусы нашего Стива, который еще и Рутти, могут что-нибудь изменить».
VI
Николай Колмаков пришел в тот день на службу за полчаса до официального срока, ему хотелось сделать кое-какие выписки для своей картотеки, составление которой было своеобразным увлечением майора.
Он коллекционировал самую разную информацию о деятельности мирового масонства, во всех его тайных и явных ипостасях.
Вчера вечером Тамара, знавшая об оригинальном хобби супруга, впрочем, оно было скорее профессиональным, преподнесла ему новый сборник материалов о масонстве – «За кулисами видимой власти», недавно выпущенный издательством «Молодая гвардия».
Поблагодарив жену, Николай тут же принялся изучать книгу, сразу отметив интересность собранного в ней материала. Сейчас он достал картотеку, которую держал в служебном кабинете, и стал просматривать списки членов так называемого Бильдербергского клуба – одной из масонских лож. Сюда входили президент США Гарри Трумэн, президент Джералд Форд, генеральный секретарь НАТО Манлио Брозио, основатель и директор ЦРУ Аллен Даллес и недавно скандально прославившийся Личо Джелли – магистр итальянской ложи П-2 или «Пропаганда сионизма-2», тесно связанной с ЦРУ.
Интересен был список членов масонской трехсторонней комиссии. Его украшали фамилии миллиардера Дэвида Рокфеллера – крестного отца этой ложи, советника президента Джеймса Картера по национальной безопасности Збигнева Бжезинского, самого президента Картера, бывшего госсекретаря Генри Киссинджера, еще одного бывшего госсекретаря С. Вэнса, был тут и бывший министр финансов США М. Блюменталь, и министр обороны Г. Браун…
Николай Колмаков развернул на письменном столе лист ватмана, где им самим была вычерчена схема контактов Личо Джелли через генерала Биранделли, заместителя главнокомандующего НАТО в южной Европе, с масонскими ложами офицеров НАТО в Вероне, Ливорно и Неаполе, принялся рисовать новые кружочки. Но тут зашуршал динамик внутренней связи, и голос полковника Митрошенко произнес:
– Доброе утро, Николай Иванович… Это хорошо, что вы уже здесь. Лев Михайлович просит нас подняться к нему.
– Сейчас буду, – сказал майор и принялся быстро прибирать стол. При этом из бумаг выпала фотография – ее Колмаков еще не успел приобщить к делу. На фотографии улыбался в объектив бывший американский астронавт Джон Гленн, ныне сенатор Соединенных Штатов и масон самых высоких степеней посвящения.
По дороге на шестой этаж, где располагался кабинет генерала Третьякова, Колмаков вспомнил, как невинно определил суть этого тайного общества Энциклопедический словарь Брокгауза и Эфрона.
«Франкмасонство или масонство задается целью нравственно облагораживать людей, – говорилось в словарной статье Ю. Гессена, – и объединить их на началах братской любви, равенства, взаимопомощи и верности…»
Это определение потянуло за собой воспоминание о том, как клюнул на удочку рассуждений о человеколюбии Пьер Безухов у Льва Толстого…
«По части ханжества и лицемерия масоны поднаторели изрядно», – подумал Колмаков и стал, прикидывать, отчего он понадобился в такую рань генералу.
Митрошенко тоже был у генерала.
– Вы давно из отпуска? – улыбнулся Лев Михайлович, поздоровавшись с майором.
– Еще не был, – ответил Колмаков. – Собираюсь в сентябре… Если товарищ полковник отпустит.
– Отпущу, – махнул рукой Митрошенко. – Я к своим офицерам добрый…
– Я тоже, – сказал Третьяков. – Хочу вас, Николай Иванович, поощрить дополнительной неделей-двумя отдыха… Не возражаете?
– Слушаю вас, – серьезно сказал, внутренне собираясь, Колмаков. Он понимал, что все эти байки начальство заняло неспроста.
– Ладно, давайте к делу, – сказал генерал. – Кое-что прояснилось по части происшествия со шлюпкой «Вишеры». Или запуталось еще больше. Это как посмотреть… Словом, нас официально известили, что неподалеку от порта Ухгуилласун на морском берегу обнаружены останки штурмана Давыдова.
– Он погиб? – спросил Колмаков. – Кто его опознал?
– Никто. Лицо обезображено… Долгое пребывание в воде, прибрежные скалы, волны… Но полиция нашла при нем документы.
– Паспорт моряка, – угадал майор.
– Совершенно верно. Тот самый, что исчез из ящика четвертого помощника капитана. Паспорт тоже пострадал от морской воды, но фамилию и название судна эксперты полиции прочитали. Через агентскую фирму «Эвалд Юхансон и компания», которая взяла на себя организацию похоронного обряда, они связались с нашим посольством. Сейчас принято решение: доставить тело Давыдова, оно уже заключено в цинковый гроб, на родину для погребения
– Родители знают?
– Пока нет. Об истории со шлюпкой «Вишеры» пока вообще никто в городе не знает. Я имею в виду широкий круг лиц. Мы ждали прояснения судьбы Кунина и Давыдова. Наши люди, как вам уже известно, сумели нам сообщить, кем был Кунин на самом деле, хотя подробности его двойной жизни еще уточняются. А вот с Давыдовым… Дело это весьма и весьма темное, Николай Иванович. Пишите рапорт на отпуск и заявление в городское бюро «Интуриста» с просьбой выделить вам путевку за собственный счет… А что? Посмотрите Скандинавию. Совсем не лишнее. А ваш законный отпуск мы вам с Анатолием Станиславовичем продлим. Так что Тамара Ивановна не будет в обиде.
– Я еду в Ухгуилласун?
– Не только. Программа круиза предусматривает там трехдневное пребывание. Теплоход будет ждать туристов в Ухгуилласуне, пока они осматривают страну. В это же самое время там будут находиться представители Балтийского пароходства. Вам надо встретиться заранее, еще здесь, в Ленинграде. А там вы продолжите знакомство. Через них поинтересуйтесь фирмой «Эвалд Юхансон и компания». Вас, мол, занимает организация международной морской торговли и, пользуясь случаем, захотелось узнать, как действует морская посредническая контора, в чем смысл ее работы, каковы функции по контракту с пароходством.
– Понимаю, – кивнул Николай Колмаков.
– Пока оформляйте поездку, готовьтесь в дорогу, – сказал генерал Третьяков. – За это время придет кое-какая информация, мы ждем ее, тогда и состоится предметный разговор.
– «Отпуск» ваш будет трудным и по всей вероятности опасным, – вступил в разговор Митрошенко. – Вы улавливаете, что я имею в виду, Николай Иванович?
– Волков бояться – в лес не ходить, – улыбнулся майор.