е не испытывал… уборщики улиц тоже еще так отчаянно не сквернословили, убирая каждое утро засохшие цветы. Только засохшие, остальные король приказал беречь и поливать. И началось настоящее паломничество во дворец. С утра до позднего вечера к Лоре приходили, ее благодарили, ею восхищались. На пятый день сестра смогла встать и выйти на балкон, поприветствовать народ. Площадь, усыпанная цветами, стала для Лорианы потрясением, а потом народ начал восторженно скандировать ее имя…
Я оставалась единственной, кто так и не смог прийти и поздравить Лору с исцелением. Меня сочли неблагодарной! Причем все и сразу. Эта давящая атмосфера откровенно нервировала, и, сбегая по ночам к шенге, я иной раз украдкой тихо плакала, уткнувшись в шкуру. Шенге в итоге не выдержал. Подняв среди ночи, вывел наружу, повел в лес. Утирая горькие слезы, я молча шла следом, пока шенге не остановился и не показал мне цветок. Причем я его никогда раньше не видела, и цвел он ночью. То есть большинство цветов ночью закрываются, а этот расцвел, и над ним кружились светлячки.
— Красиво, — протянула я.
— Это Утыррка, — грозно сказал папа. — Редкий цветок.
— Утыррка не такая, как все? — догадалась я.
— Особенный цветок, — шенге кивнул. — Но глупый! Про лес думать, про цветы думать, о себе забывать!
— Шенге, когда Утыррка о себе думать, плакать хочется! — возразила я.
— Сердце болеть, — сказал папа. — Утыррка его не слушать, оно болеть.
Болеть или не болеть, на рассвете я явилась во дворец и сказала, что пропаду на три дня. Три дня в охт Лесного клана вернули меня к жизни. Мы с орчатами организовали три набега на земляных, потом рыбачили, ну и занятия магией никто не отменял. А вечером второго дня ко мне подошла Тай, жена Рхарге, показала снятую для стирки безрукавку, указала на вышивку и спросила: как? В ту же ночь во дворце была ограблена швейная комната моей матушки, где я оставила только записку, в которой говорилось, что ничего не верну, а утром мы с орчанками приступили к работе. Орчата подумали и решили нам помочь. В результате и обед не приготовлен, и в тиопи не убрано, зато мы расшили все, что только можно было, а малыши — даже широкие мясистые листья деревьев. Вот их-то шалость и стала самым чудесным подарком этого дня: когда солнце было в зените, его прямые лучи устремились к земле, но, преломившись о хрустальные бусинки, превратили все стойбище в сказочное царство бликов. И мы, забыв о вышивке, восторженно любовались красотой…
Потом с охоты вернулись мужчины, я решила, что королевская шея страдать не должна и сбежала в Оитлон. Зря! Самое удивительное ожидало меня именно в родном королевском дворце.
— Айсира Катриона, — придворные дамы склонились перед принцессой в меховых штанах и с колтуном на голове — из украшенных цветами волос. Это маленькие орчанки решили сделать меня красивой.
Несколько удивленно взглянув на восторженно взирающих собственно на меня же дам, я кивком ответила на приветствие и поторопилась к себе. А дальше было веселее:
— Ваше высочество, наконец вы вернулись! — служанки едва ли не попадали в стремлении выразить уважение своим реверансом.
Мне это уже не особо понравилось. Явно произошло какое-то событие, о котором я не ведала. Эти подозрения подтвердило и приглашение прибыть на королевский обед.
— А позовите-ка ко мне Райхо и Свейтиса, — скомандовала я.
Секретари, правда, были отпущены на несколько дней в качестве моральной компенсации за работу в сверхнапряженном режиме, но, надеюсь, им известно больше, чем мне.
А в спальне меня ожидало расстеленное на кровати платье… не в оитлонском стиле. Бордово-красное, расшитое серебром и золотом. Рядом с ним находился футляр, украшенный далларийской надписью, и надпись гласила: «Катриона». В футляре красовался роскошный даже по королевским меркам ювелирный гарнитур, причем он сильно превышал рамки допустимого: серьги, кольцо, колье, браслет и даже пояс. Все выполнено так, словно повторяло рисунок той самой оставленной Динаром аравири, Алые, словно огонь, рубины были центральными в этой композиции. Самый большой красовался в колье, чуть поменьше — на браслете, зато наиболее яркий украшал кольцо. Его я и надела первым, не задумываясь. Надела и поняла — мое. Даже если придется вспомнить о правилах приличия и вернуть весь гарнитур, кольцо не отдам. И только налюбовавшись кольцом, которое идеально подходило к моей руке, я заметила оставленную записку. В ней, опять же на далларийском, было написано:
«Кат, ты меня очень порадуешь, если это наденешь!»
Я подумала и решила порадовать рыжего.
— Ее королевское высочество наследная принцесса Катриона Ринавиэль Уитримана, — возвестил герольд, и я вошла в большой обеденный зал.
Так как я позволила себе задержаться, все уже сидели за столом. Мужчинам пришлось встать и стоять аккурат до того момента, пока я соизволю пройти к родителям и занять полагающееся мне место между отцом и… Динаром. Что там делал айсир Грахсовен, я так и не поняла, ему полагалось сидеть со стороны королевы и Лорианы.
Присаживаясь на отведенное мне место, я дождалась момента, пока все прекратят на меня взирать и уделят должное внимание блюдам, после чего обратилась сначала к Динару:
— Спасибо.
— За что?
Рыжий, судя по всему, был настроен миролюбиво.
— Удивительное кольцо, — призналась я, — это первый перстень, который мне снимать не хочется.
Добрая улыбка Динара заставила, забыв об остальных, уставиться на далларийца.
— Кат, на нас смотрят, — шепотом напомнил он.
Я вздрогнула, кажется, даже покраснела и решила побеседовать с отцом.
— По какому поводу собрание? — спрашивала шепотом.
Король Оитлона чуть наклонился ко мне и недовольно произнес:
— Где ты пропадала?
— У папы, — да, я злая, — который меньше ругает, но значительно больше внимания уделяет моим заслугам.
Зеленые глаза Ароиля Астаримана едва ли не прожигали меня насквозь, но его величество был королем, соответственно умел держать себя в руках.
— Сегодня указом кесаря во всей Прайде объявлен день Матери Прародительницы.
— Ого, — не удержалась я. — В честь чего наш великий решил чествовать храм, коего избегает?
— Произошло великое чудо, — сообщил отец. — Дух Матери Прародительницы покарал влюбленных, дозволявших себе вольности до брачного обряда. Илери женился, кстати.
Вот теперь все стало понятно.
— И кесарь решил его простить, раз Мать Прародительница связала любящее сердце лорийца с любовницей кесаря?
— Откуда ты знаешь, что с любовницей?
— Просто предположила, — у меня был донельзя невинный вид. — И что, кесарь его простил?
— Да, как это не удивительно.
— Это не только удивительно, это еще и паршиво, — была вынуждена признать я.
И тут в разговор вступил Динар:
— Мать Прародительница явила чудо и спасла айсира Илери с возлюбленной, перенеся их из горящего дома.
— Что?! — Я была потрясена.
— Дом у лорийца сгорел, — коварно усмехнувшись, сообщил Динар, — ничего не осталось…
Я смотрела на рыжего, и по его ухмылке поняла гораздо больше, чем хотела узнать… Грахсовен наклонился ко мне и на далларийском поведал:
— Дело было так: на рассвете начался пожар, слуги, что ночевали на первом этаже, выбежали, а вот Илери не смог и воззвал к богине. Мать Прародительница старушка добросердечная, и она перенесла влюбленных в собственный храм. В благодарность за спасение Илери женился на девушке, что случайным образом попала в его дом. А одежда… она сгорела просто. — Он хмыкнул. — Кат, ты думала, что лориец не выкрутится?
— Ну, фактически победа за нами, — я взяла кубок с вином и отсалютовала Динару. — За это и выпьем.
— Да-а, поговаривают, он отчаянно ищет заклинание, способное возродить утраченное из пепла…
Вот теперь коварно усмехнулась я — пусть ищет!
— После обеда выйдем на балкон поприветствовать народ, — поделился следующими новостями Динар.
Матушка не выдержала, перегнулась через отца и ласково произнесла, причем на родном нордванском:
— Катриона, будь столь любезна говорить за столом на том языке, который здесь принят в обращении. И… чудесное платье, откуда оно?
Я бросила взгляд на Динара, тот ответил мне хитрой улыбкой, и мы включились в общую светскую беседу за столом. Придворные открыто обсуждали предстоящий летний бал, чудо, произошедшее в главном храме Матери Прародительницы, и скрыто обсуждали меня. Как я это поняла? Они шептались, украдкой бросая красноречивые взгляды в мою сторону.
— Что происходит? — Я занервничала.
— Сказки, Кат, у тебя всегда выходят идиотские, — задумчиво и на далларийском начал Динар. — И с тем рыжим орком. Я тебе нормальную интерпретацию предоставил, в меру веселую, в меру пошлую, а ты во что все превратила?
— Во что? — чувствую, тут три дня были насыщены событиями.
— В идиотизм, — он строго смотрел на меня. — И эта сказка про красавицу и чудовище… Чем ты думала, когда карябала сей опус? Я тебя просил зайти и поговорить с сестрой, а не делать из нее героиню современности!
Хорошо, что окружающие нас не понимали, потому что говорил правитель Далларии далеко не шепотом, а его низкий и чуть рокочущий голос и вовсе был отчетливо слышен.
Но признаваться я не собиралась:
— По-твоему, я сказки сочиняю?
— По-моему, ты идиотские сказки сочиняешь, о чем я тебе только что и сказал! — невозмутимо произнес Динар.
Помолчав, я решила, что отпираться глупо, он выводы явно не на основе логических рассуждений сделал, недаром оба секретаря так и не соизволили явиться пред мои черные очи.
— По-моему, быть всенародной любимицей не так уж и плохо.
— У тебя будет шанс проверить это на собственной шкуре!
И Динар прервал общение со мной, чтобы уделить внимание сидящему слева от него лорду Армори.
До конца обеда я терялась в сомнениях и догадках. Айсир Грахсовен меня игнорировал, на отца я злилась и не могла понять за что, а Лора и мама были далеко. Вдоволь наслушавшись пустой болтовни, я с радостью встретила завершение торжественного обеда.