За эту операцию руководство поощрило Соколова именными часами, на сорок рублей раскололось, но заслуги Толи отметило. Хотели еще в газете о такой уникальной операции рассказать, но нынешний господин губернатор в те годы стоял на совершенно иных позициях. В самом деле, как могла газета, этот предмет идеологического воспитания народа, рассказать о таком деле? Никак не могла, потому что происшествие явно не из практики народа, строящего коммунизм, оно больше под рубрику «Их нравы» просилось.
Разве мог Сокол даже предположить, что его судьбу изменят вовсе не те бандюги, которые в сердцах клялись ему — не жить тебе, мент поганый, век свободы не видать, выйдем из кичи — на нож возьмем. Уголовники бросались такими словами от отчаяния и не собирались мстить Толе, потому что он не нарушал правила игры, установленной рамками закона. Судьбу Сокола изменили его коллеги, которым он мешал брать в полную силу. Подставили менты Сокола, подрезали ему крылья и под такую статью подвели — дальше стенки некуда. Видимо, Толя прекрасно знал, чего стоит наше правосудие, хотя о его гуманности что-то и рассказывал подследственным. Улетел Сокол, чтобы переждать, доказать свою правоту, когда охота за ним поутихнет. Только не учел, что его коллеги — не бандюги, с которыми дело привык иметь. И погиб Сокол в перестрелке в Азербайджане, ушел на тот свет беглым преступником, а не честным ментом, и не играли над его могилой гимнов под торжественный салют.
Некоторых из тех, что устраивали соколиную охоту, потом повязали, уж слишком они нагло брали, даже для нашего города. Только главный загонщик в охоте на Сокола быстро подставил бывших подельников, и они отправились на перевоспитание в ментовско-партийную зону, а он — на повышение. И теперь этот деятель охраняет законность в Южноморске, именно его поставила на такой высокий пост команда Пенчука вместо прежнего прокурора, поддерживавшего конкурента нынешнего мэра. Теперь победителям нужно только сменить начальника южноморских ментов — и можно наводить в городе полный порядок, с их точки зрения.
Так что понял я сразу, кто мог подарить Ляхову этот пистолет. Хороший у него дружок в Южноморске, подумал я, и перешел к делу:
— Откровенно говоря, Анатолий Павлович, в янтаре я не силен. Другое дело, старинные награды, живопись.
— Не переживайте, — тут же успокоил меня Ляхов, — какой смысл обманывать партнера, если хочешь постоянно иметь с ним дело? Тем более с таким, как вы. Хочется отметить — лихо работаете.
— Но и ваши темпы не менее значительны, — я чуть ли не скромно потупился, отпуская ответный комплимент.
— Ну что вы, — не принял его этот красавчик, — найти современные произведения искусства было куда проще.
— А как насчет доплаты? — высказываю еще одну озабоченность по бартерному поводу.
— Не переживайте, — ответил Ляхов. — «Портрет старика» уже в Южноморске.
— С вами приятно иметь дело, — не скрываю, что поражен темпами работы коллеги, — однако, не побоюсь повториться — в янтаре я мелко плаваю.
Вместо ответа Ляхов выволок из соседней комнаты сундук, которому было бы самое место на средневековом талионе.
— Все ваше, вместе с упаковкой, — отдышался Ляхов. — Должен сказать — работы Башкирцевой, конечно, уникальны. Но и эти изделия если и уступают им в чем-то, то только в возрасте. Посмотрите, вот, к примеру, колье работы Паутинскаса, оно просто бесподобно. Мастер с высоким артистизмом применил филигранную технику гальваники, имитирующую заплавление янтаря в металл.
Я смотрел на уникальное изделие и почему-то вместо того, чтобы представить его на шее прекрасной женщины, словно наяву увидел моего клиента герра Краузе, сучащего ногами от нетерпения.
— В основном, как я догадываюсь, это работы современных мастеров из Прибалтики, — замечаю в ответ на совершенно ненужную рекламу со стороны Ляхова.
— Мой регион, — теперь уже пришла пора скромничать Анатолию Павловичу, — впрочем, здесь есть и работы питерских художников. В частности, интересующий вас Кленов.
— Тогда будем считать, сделка завершена. Но, чувствую, что все-таки немного вам обязан. Наверное, вы это делаете от того, что хотите работать со мной на постоянной основе. Поэтому позвольте сделать вам еще один сюрприз, чтобы уравновесить такой необычный обмен и исключить даже вероятность суждения, что кто-то кому-то делает одолжение. Учитывая ваше пристрастие к холодному оружию, в знак нашего дальнейшего плодотворного сотрудничества, примите этот скромный подарок.
Я протянул Ляхову кинжал в искусно украшенных ножнах.
— Такая вещь может вызвать только восхищение, — сказал Ляхов.
— Еще бы, — замечаю в ответ, — все-таки начало прошлого века.
— Спасибо, — проникновенным голосом сказал Ляхов, принимая подарок.
24
В антикварном салоне Дюк чувствовал себя гораздо увереннее, чем по месту своей прежней работы, когда был директором южноморского музея Западного и Восточного искусства и за его титанический труд государство обливало Дюка золотым стапятидесятирублевым дождем в месяц.
Сегодня он не только трепется по прежней специальности, но и зарабатывает пятнадцать процентов от каждой проведенной сделки. Поэтому Дюк вполне искренне считает, что выбрал совершенно правильный для истории мирового искусства путь и поднял торговлю на такую высоту, о которой даже не мог мечтать, торгуя из под полы, будучи директором музея.
Хотя антикварный салон принадлежит мне, Дюк немного высокомерно качнул головой в знак приветствия и продолжил свою производственную деятельность. Дюка стоит ценить только за это — клиент превыше всего. Со мной он еще успеет пообщаться, тем более, что, как он прекрасно понимает, это общение может не принести ему пресловутых пятнадцати процентов.
Дюк показывал какому-то молодому человеку набросок, попутно тихим голосом продолжая высказывать свои сокровенные мысли:
— Жаль расставаться… Уникальная работа Бориса Григорьева… Самый престижный портретист России начала века… Только для вас.
По внешнему виду клиента я сразу определил, что его больше бы заинтересовал комплект журналов «Пентхауз», нежели рисунок Григорьева. Хотя он вряд ли догадывался, что этих самых набросков к портретам своих замечательных современников Григорьев делал больше тысячи для одного. Наконец клиент открыл рот и по достоинству оценил старания Дюка:
— Мне бы чего заграничного. Подарок все-таки, а он только иностранное любит.
— Поэтому я и предложил вам работу Григорьева. Он самый дорогой портретист Америки, — снова сказал чистую правду Дюк. — И стал известен именно как американский живописец, в нашей стране до сих пор о нем мало кто знает.
— И больше того, — позволяю себе вмешаться в беседу. — Извините, конечно, если помешал, но именно Борису Григорьеву заказал свой портрет Авраам Линкольн, выбрав его среди тысяч других художников.
Уважение клиента к личности замечательного живописца возросло прямо на глазах. Наверное, потому, что он видел изображение Линкольна на пятидолларовой купюре.
Однако парень оказался настырным. Несмотря на старания Дюка и мою поддержку, клиент уперся рогом и стоял на своем — хотя Григорьев и американец, и хороший художник, эстетический вкус клиента не устраивает исключительно фамилия. Был бы Григорьев Брауном — тогда совсем другое дело.
Клиент всегда прав. Дюк с радостью заметил, что предлагал работу Григорьева только из уважения к такому респектабельному человеку, но теперь, быть может, этого Григорьева для себя оставит, а затем нырнул в подсобку. И через минуту он поражал любителя иностранных подарков такой откровенной мазней, которую и я при большом желании за пару часов создам.
— Сюрреализм, переходящий в гиперреализм… необычное видение мира… уникальность постановки модели и философского восприятия жизни, — нес белиберду Дюк, демонстрируя полотно. Такое повесь на стену вверх ногами — и содержание от этого, быть может, только улучшится. — Джероми Кэмбелл, в нашей стране, как и Григорьев, практически неизвестен… Уникальная работа на любителя…
Клиент очень быстро созрел приобрести этот шедевр живописи, от вида которого у коровы вполне могло бы навсегда пропасть молоко, и щедро расплатился с Дюком. Директор антикварного салона победно посмотрел на меня, а я отчего-то вспомнил, как, будучи директором музея, Дюк, готовя выставку финского художника Мякиля, повесил одну из его работ вверх ногами. Живописец чуть с ума не сошел, когда увидел на открытии выставки, как обошлись с его творчеством. Может оыть, именно поэтому с тех пор Дюку импонирует современная живопись. Иначе зачем ему понадобился пресловутый Центр современного искусства?
— С такими клиентами тебе легко работается, Дюк, — как можно небрежнее замечаю вместо того, чтобы хвалить подчиненного, чтобы он не драл нос выше застекленного потолка салона.
— А сейчас других нет, — отрезал Дюк. — Ему не все равно, что брать? Того же настоящего Григорьева или этого Кэмбэлла, что Антоновский рисует.
Дюк чуть было не сплюнул, но вовремя спохватился, вспомнив: его положение обязывает быть достойным искусства, которым торгует.
— Ладно, Дюк, это все хорошо. Однако мне срочно нужна оценка одной небольшой коллекции: Так что тебе придется поработать.
— У меня и так дел невпроворот, — сходу стал отбиваться от незапланированного объема работы директор салона.
— Ну, тогда с Центром современного искусства ты явно поспешил, — замечаю я, однако Дюк вместо того, чтобы возразить, отстаивая свою идею, тут же делает вид — эта мысль не лишена логики. Придется на него другим методом воздействовать, таким, который меня еще ни разу не подводил.
— Если увеличивается объем работы, значит, оплата не должна оставаться прежней, — рассуждаю вслух, и Дюк тут же расплывается в довольной улыбке, как бы мгновенно соглашаясь с такой здравой мыслью. — К тому же величина гонорара зависит от скорости выполнения задания.
Всем своим видом Дюк уже наглядно доказывал: ему стали до барабана все бесценные произведения искусства и постоянные клиенты. Несмотря на огромный объем работы, он был готов тратить для выполнения моей просьбы даже личное время.