48
Саша, доказавший своим поведением, что Рябов не ошибался, называя его моим любимчиком, уже несколько дней живет в нашем доме. Вовсе не из-за того, что его перестала устраивать тихая семейная жизнь в небольшой двухкомнатной квартирке. Водитель гостит у нас исключительно по моей просьбе. Я всегда старался свести риск до минимума и вовсе не собираюсь даже допускать возможность того, что предположение Саши подтвердится. Так что в моем доме разживаться запчастями за счет водителя Рябову будет непросто. Вдобавок в последнее время средства нашей фирмы, в основном, на медицину уходят, для полного счастья не хватает, чтобы Саша без яиц остался.
Рябов ведет себя, словно вымер еще раньше неизвестно где шляющегося Ляхова. Я-то думал — после очередной вылазки мерзопакостной мафии, на сей раз по бесстрашную душу солдата правопорядка и его телохранителя, Сережа сходу в моем доме появится. И начнет свою старую песню о том, что я не имею права брать на себя функции других людей. Однако, по-видимому, Сережа действительно решил перестать меня воспитывать. И правильно, его словесные увещевания еще ни разу не дали желаемого результата.
Вместо того, чтобы будоражить раненого начальника, коммерческий директор передал ему небольшой сверточек. Гостинец приволок Воха, и о чем бы я не спрашивал заместителя коммерческого директора, он вел себя так, словно не в «Козероге» трудится, а в фирме Вергилиса. Но глухонемые хоть пальцами что-то лепят, а Воха и на это не пошел. Несмотря на плохое самочувствие, я решил приступить к своим непосредственным обязанностям и провести среди подчиненного воспитательную работу с помощью палки, на которую опирался, однако вовремя передумал.
Передумал не оттого, что Воха вряд ли стал бы всерьез отвечать на действия руководителя фирмы, пусть у него в руках такая замечательная антикварная палочка, с которой я передвигаюсь по дому. А потому, что заместитель коммерческого директора вполне предвидел мою реакцию на его молчание: Воха приперся в гостиную вместе с Трэшем. Собака настороженно следила за мной, явно не догадываясь о моих благих намерениях. Чтобы не уронить авторитет Вохи перед Трэшем, я, скрепя сердце, отказался от воспитания заместителя Рябова. Пусть Сережа его сам воспитывает, у меня посерьезнее дела есть.
Зря эта смолянистая тварь Трэш так спокойно на меня смотрела, с явной уверенностью в своем превосходстве. Может, и догадывался пес, что я не такой израненный, как все думают, но вот мою инвалидную палочку он явно недооценил. И вовсе не оттого, что при большом желании из нее выскакивает лезвие, а рукоять в течение доли секунды превращается в стилет. Внутри палочки перекатывается шарик, способный при хорошей постановке удара пробить череп слону, что тогда об овчарке говорить. Ничего, Трэш, я и твое наглое поведение не забуду, тоже мне еще один хранитель спокойствия домашнего очага выискался.
Очаг у меня прекрасный. Тихо потрескивают дрова в камине, возле которого я наслаждаюсь тишиной давно уснувшего дома и подарками Рябова. Да, Сережа явно перенимает мои методы работы. Пачка спортивно-охотничьих патронов «Юниор» и старинная книга. Может, бросить эти патроны в камин, а после всех последствий в виде стрельбы и ночного переполоха охраны объяснить Сабине, какой подарок нам Сережа прислал? Сабина на такое способна: она может столько крови у человека выпить, что пуля в груди покажется Рябову мелочью жизни.
Ну, Серега, плагиатор чертов, ты, оказывается, замашек не только у своих красноперых дружков нахватался, но и от меня кое-что перенял. Я чуть было не испугался, глядя на титульный лист старинной книжки — вдруг, кроме Ляхова, по свету еще один упырь бродит. У меня и без рябовского подарка — не жизнь, а мистика какая-то.
Книга называется «В джунглях Африки. Дневник охотника, главный склад у Л.Идзиковского в Киеве, 1914 год». И написал эту книгу не кто-нибудь, а В. В. Городецкий.
Неужто, этого В. В. зовут Виталий Всеволодович? Вот и не верь после всего в переселение душ, я ведь Городецкого в прошлом году застрелил, может, стоило еще осиновый кол в сердце вогнать? На что Рябов намекает? На мое пристрастие к охоте или это упрек — что я веду отстрел исключительно полковников.
Судя по подарку Рябова, он уже знает: нашли карабин, из которого застрелили прокурора и его телохранителя, экспертизу провели, которая тут же дала ответ, кому принадлежат отпечатки пальцев на прикладе, стволе и курке. Кому же еще, кроме господина Ляхова? Значит, Сережа совершенно верный вывод сделал и не решился меня воспитывать. Напрасно, что ли, он сам утверждал — Ляхов принадлежит исключительно мне. И зачем он презентовал при этом матрицы с отпечатками пальцев Ляхова, неужели только для того, чтобы я их Анатолию Павловичу вторым слоем к коже приклеил?
Взглянув на записку, лежавшую между титульным листом и первой страницей книги, окончательно успокаиваюсь. Слава Богу, дьявольщиной здесь не пахнет. Полковника госбезопасности Городецкого, которому я прострелил голову, звали Виталий Всеволодович, автора этой старинной книги — Владислав Владиславович. Так что можно спать спокойно. А зачем, интересно, эта историческая справочка?
Упрекает Сережа, оказывается, Владислав Городецкий был одним из немногих наших соотечественников, который охотился на львов, крокодилов, носорогов. А я почему-то к полковникам пристрастился, учитывая судьбу Прохорова. Неужели Сережа об этом знает? Кто бы сомневался, хотя его дружки-менты вряд ли свежие убийства между собой связывают.
Ну, Рябов, чего еще? Ага, оказывается, этот Городецкий, никому неизвестный, в свое время слыл легендарной личностью вовсе не из-за пристрастия к охоте на крупных хищников. Он еще и знаменитым архитектором был. В частности, построил один из лучших музеев Украины — Национальный музей древностей и искусства. Интересно, знает ли Рябов: теперь этот музей называется по-другому — Государственный музей украинского изобразительного искусства? Или он намекает, что музей снова как-то переименовали, а я об этом пока не ведаю? Да нет, это Рябов насчет Центра современного искусства резвится. Вот возьму и назову Центр светлым именем прокурора, тогда посмотрим на Серегину морду, она наверняка сразу красными пятнами пойдет.
Со следующим намеком — все ясно. Оказывается, в распоряжении архитектора Городецкого, кроме рейсшины и циркуля, были экспресс Голланда калибра 500/450, девятимиллиметровый «браунинг», две винтовки Маузера, прошу заметить, с оптикой и автомат Винчестера 22-го калибра. С таким арсеналом по тем временам Городецкий вполне мог развязывать мировую войну, тем более, что книга датирована 1914 годом. Только зря Рябов так беспокоится, «комбат» девятимиллиметровый я уничтожил, одежда вместе с матрицами в камине сгорела. Я даже руки лишний раз вымыл, чтобы пороховых следов не осталось. Так что о моем арсенале, который по сравнению с вооружением Городецкого может показаться складом диверсионного полка, переживать не стоит. И подобную рукописную справочку о моих боеприпасах и охотничьих пристрастиях вряд ли кто-нибудь сумеет составить.
Все-таки один дельный вывод я для себя делаю. Перед тем, как отправиться наверх, снимаю тугую повязку с совершенно здоровой руки и бросаю ее в пылающую пасть камина.
49
Поведение Гарика портному явно не нравилось. Не привык этот лучший в городе мастер, чтобы его клиенты так себя вели. Ничего, куда он денется, если у меня этот аспид на голове скакать привык, можно подумать, с другими людьми будет вести себя как-то иначе.
— Будешь крутиться, я тебя иголкой уколю. В попу, — сказал портной вполне серьезным тоном.
Сразу видно, не умеет с детьми общаться. Тем более такими, как мой отпрыск.
Это его первый костюм-тройка. Шафер начальника отдела снабжения не может быть одет как-то иначе. Я ограничился магазином готовой одежды, а у Сабины появился повод продемонстрировать на людях всего лишь одну из многочисленных обновок. Ничего, жена дорогая, я тебя в который раз обрадую. Есть возможность еще до свадьбы Константина пощеголять в новом платье. Естественно, не в том, которое ты наденешь перед бракосочетанием Гарькиного дружка Кости и моей Снежаны.
Я могу себе позволить менять костюмы каждый день. Однако этого не делаю, потому что к одежде равнодушен. Другое дело, когда приходится соблюдать правила приличия. Но, надевая даже костюм от Ургано, я помню свои первые брюки, сшитые по индивидуальному заказу. На костюм тогда у мамы денег не хватило. Мне было семнадцать лет и, конечно же, хотелось прийти на выпускной вечер одетым не хуже, чем другие ребята. Не вышло. Я так и не побывал на последнем школьном бале, после чего стремление красиво одеваться сгорело навсегда, потому что твердо решил — встречать меня будут вовсе не по одежке, о проводах — и говорить не приходится.
На проводах мы сегодня с женой побывали. Сабина постоянно жалуется — мы редко где-то вместе появляемся, отчего жене приятное не сделать, особенно с утра пораньше.
Я с удовольствием выпил морковный сок, собственноручно приготовленный супругой, и порадовал ее не только хорошим аппетитом.
— Дорогая, — сказал я, — сегодня у тебя есть возможность продемонстрировать один из новых туалетов. Мы идем на презентацию.
Сабина на мгновение задумалась и решила посоветоваться со мной:
— Как ты думаешь, стоит одеться лучше, чем на прием к губернатору?
— Ни в коем случае. Тогда, помнится, я говорил: на губернаторский прием не следует надевать платье темной расцветки. Сейчас все нужно делать наоборот.
— А где будет презентация?
— Тебе понравится, место тихое, на прекрасном пленэре.
— Какая фирма проводит презентацию? — продолжала любопытствовать супруга.
— Ее проводит не фирма, а частное лицо, — отрезал я. — Господин прокурор. Так что не вздумай на презентацию его гроба заявиться в своих бриллиантах. Скромнее нужно быть.
Сабина чутко прислушалась к этому совету, надев скромную черную широкополую шляпу, дешевенькое семисотдолларовое платье аналогичного цвета, которое выписала, как на заказ, к кстати подвернувшемуся случаю из Англии. Сабина уже давно привыкла отовариваться по каталогам в скромненьком магазинчике «Роджер». Туфли тоже наверняка из этой лавки, где регулярно делают покупки исключительно арабские шейхи и русские безработные.