букета, потом обернулась и обняла меня. – Спасибо, Сэм. Они просто великолепны.– Хм... да... знаешь ли... – О, непревзойденное мужское красноречие!– Если уж ты подарил такие потрясающие цветы мне, могу себе представить, какой букет ты приготовил для Керсти.Черт! Так я и знал. Я посмотрел на часы. Только бы палатка не закрылась.– Хм... да... Букет для Керсти... Да, конечно. Это уйма баллов.Аманда пару секунд помолчала, открыла рот, но очень быстро закрыла его. Она снова посмотрела на цветы и наконец сказала:– Они действительно... очень-очень красивые. Я кивнул и тоже пробормотал что-то насчетлилий. Но в душе шевельнулась тревога. Что она хотела сказать? Она хотела что-то сказать, когда я упомянул про баллы. Наверняка что-то про Кер-сти. Про Керсти, про меня и про мои шансы. О том же самом она думала в воскресенье в «Митр». Что она не решилась сказать?Нет! Только не это! И все-таки это так. Теория Рэя. Аманда согласна с ним. Мне никогда не заработать эти баллы. Керсти просто нашла предлог оставить меня. Поэтому Аманде так неловко об этом говорить. Рэй – бесчувственный как бревно, он вываливает все, что приходит ему в голову, не думая, что может причинить боль. Аманда не такая. Она щадит чувства других людей. Но это не меняет дела. Она с ним согласна.Господи! Я должен немедленно уйти. Пробормотав что-то про лилии, которые нужно опрыскивать водой, я, не разбирая дороги, бросился вниз по лестнице и немного успокоился, лишь рухнув в свое кресло. К счастью, Джордж в это время разговаривал по телефону и не заметил, в каком я состоянии. Я схватил со стола первые попавшиеся бумаги и попытался сосредоточиться. Но голова у меня кружилась, слова и цифры мелькали перед глазами. Потом они стали расплываться – должно быть, мои глаза застлала пелена слез. Давно у меня не было так тяжело на душе.Нет, это сказано слишком слабо: так гадко я не чувствовал себя никогда в жизни. Аманда разувери-лась во мне, и это лишило меня последних сил. Мои собственные сомнения нашли себе отличную компанию и пустились во все тяжкие. Неужели Керсти не любит меня?! Или любит недостаточно сильно? Неужели я знал ее слишком мало и не заметил, что она ко мне охладела? Рэй сказал, что Керсти хочет свалить вину на меня. Я буду считать, что все рухнуло из-за того, что я оказался недостаточно хорош. Пожалуй, он хватил через край. Впрочем, чего ждать от Рэя? Но, может быть, Керсти в самом деле не решается сказать прямо, что не так уж она меня любит, чтобы выйти за меня замуж. Может быть, за двенадцать недель она рассчитывала постепенно приучить меня к мысли, что все кончено? В ванной у нас дома стоит фотография, сделанная пару лет назад в Праге. На ней сняты мы с Керсти, смеющиеся и счастливые. Я сделал снимок сам, держа фотоаппарат в вытянутой руке, и каким-то чудом вышла отличная фотография. Удалось поймать и внешность, и настроение. Однажды перед сном я посмотрел на нее и сказал Керсти: «Этот снимок прямо-таки излучает любовь». Она улыбнулась, поцеловала меня, перемазав зубной пастой, и сказала, что тоже это чувствует. Тогда я понял, что ближе нее у меня никого нет. Это было восхитительное ощущение. И я твердо знал, что она любит меня так же сильно, как я ее. Но теперь я сомневался в этом. Может быть, тогда она и правда меня любила, но теперь... Я выронил документ, который силился прочесть, и перед глазами у меня появилась знакомая фотография. Она была разорвана посередине, и ее половинки, кружась, покидали нашу ванную и летели в разные стороны, всё дальше и дальше, чтобы никогда больше не встретиться...Прекрати немедленно, одернул я себя. Хватит. Ради бога, Сэм, перестань. Сделай хоть что-нибудь, поднимись, пойди и купи эти цветы. Не смей сдаваться! Аманда сомневается в тебе? Пускай. Ты и сам в себе сомневаешься, но это твоя битва, а не ее. Это твое счастье поставлено на карту. Не подавай виду, что ты в отчаянии. Сейчас ты снова пойдешь в цветочную палатку, купишь все оставшиеся там лилии, и у тебя все получится.Их было двадцать восемь. Увидев букет, Керсти просияла Я внимательно изучал выражение ее лица, просто не мог удержаться. Ее глаза светились счастьем и любовью. Вне всяких сомнений, ее радость была неподдельна. Я мог дать голову на отсечение, что Керсти не притворялась. Любовь тоже была очевидна. Насколько сильная? Трудно сказать. После двух месяцев борьбы и потерь мой разум слегка помутился, а этот день окончательно сбил меня с толку. Но теперь я видел, что пламя не угасло. Может быть, я могу по неведению затушить его, но пока оно никуда не делось.Лишь в воскресенье вечером я понял, насколько оно было слабым. Разворачивая листок, я подумал, что в эту минуту Керсти наверху, ожидая, пока наполнится ванна, стоит перед нашим снимком, сделанным в Праге. Когда я увидел цифры, перед моим внутренним взором опять поплыли обрывки фотографии: пятьсот восемьдесят пять. За неделю я снова получил пятьдесят баллов.Сначала я почувствовал гнев. На прошлой неделе это уже было, но сейчас я твердо знал, что злюсь на Керсти. Где логика? Почему цветы ничего не изменили? Почему она так непоследовательна? Где я ошибся? В чем? Увидев, что мои попытки повлиять на результат тщетны, я чувствовал настоящую ярость. Я с трудом сдержался, чтобы не броситься наверх. Мне хотелось посмотреть в глаза Керсти. И все же я решил не делать этого. Не потому, что спрашивать, за что я получил баллы, запрещено. Это меня больше не трогало. Я видел достаточно спортивных передач, чтобы понять – игра ведется по правилам далеко не всегда. Но я знал – это не поможет. Показывать Керсти, что я испуган и встревожен, недопустимо. Для того, чтобы делиться сомнениями, у меня есть Кабинет.– Опять только пятьдесят? – удивился Пит.Я кивнул и заметил, что губы Джорджа начали двигаться. По-видимому, он подсчитывал, каковы должны быть темпы теперь. Однако на сей раз у него хватило ума промолчать. Я оценил его такт. Я и так знал итоги его выкладок. Двести семь с половиной в неделю.– Так нечестно, – сказал Пит. – Это просто бред какой-то. Ладно, Сэм, не переживай. Ты помнишь, что мы для тебя приготовили?Я был в таком состоянии, что не помнил, какой день недели идет за понедельником.– Что?Пит затрубил в воображаемые фанфары.– Трум-пурурум-пуруум! – Он хлопнул в ладоши. – Настало время представить результаты фундаментального широкомасштабного исследования жизненно важного вопроса: что в мужчине раздражает женщину! – Он сунул руку под стойку и извлек кипу бумаг. Джордж пошарил в пластиковом пакете, который он принес с собой, и положил на стол еще одну стопку листков.– Как только мы проработаем материал, – жизнерадостно провозгласил Пит, – твоя оценка поднимется выше крыши.– Выше крыши? – поднял брови Джордж. – Да она просто вылетит на околоземную орбиту. Сэм, я собирал это всю неделю (что правда, то правда, он всю неделю не отходил от принтера) и узнал массу вещей, которые раньше мне и в голову не приходили.Я натянуто улыбнулся. Несмотря на скептическое отношение к этой затее (я твердо знал, что моейпроблемы она не решит), я не хотел выглядеть неблагодарным. Мои друзья старались изо всех сил, а сам я зашел в тупик. Аманда вновь излучала свои вибрации: «К сожалению, я не решаюсь сказать то, что думаю», и, чтобы не зацикливаться на этом, я всей душой отдался исследованию. Джордж с Питом и не могли стронуть дело с мертвой точки, но, в отличие от Аманды, они верили, что это возможно.– Мы никак не рассчитывали на такой горячий отклик, – объявил Пит. – Когда я прочитал все ответы этих женщин, я был удивлен, что человечество до сих пор продолжает размножаться.Джордж кивнул:– Я разделяю мнение Пита, Сэм. С раннего утра и до позднего вечера практически все, что мы делаем, выводит женщин из себя.– На самом деле всё еще хуже, – сказал Пит. – Не менее трех раз упоминался храп. Расслабиться нельзя даже во сне.– Признаю свою ошибку, – вставил Джордж. Пит кивнул, принимая поправку, и вновь повернулся ко мне:– Начнем с самого элементарного. Многие жалобы не дают ничего нового, и думаю, для тебя это пройденный этап. Полагаю, все это тебе знакомо: пролитая на стул или на пол вода, сырые полотенца на кровати, немытая посуда, щетина в раковине после бритья... Все это мы слышали сотни раз.– Тогда почему вы продолжаете всё это делать? – спросила Аманда.Пит сделал вид, что не слышит ее.– Поэтому я пропускаю начало и перехожу к менее тривиальным позициям. Я имею в виду тонкости, которые ты мог упустить из виду. Здесь есть определенный потенциал. – Он разложил бумаги на стойке, и я увидел, что отдельные строчки отмечены зеленым маркером. – Скажем, вот это: «Известный трюк: чтобы не менять рулон туалетной бумаги, оставить нетронутым последний клочок». Это тебе ничего не говорит?Это давно учел даже я при всей своей лени. Но мне не хотелось огорчать Пита. Его участие было ужасно трогательным, а кроме всего прочего, это было довольно забавно.– Вообще-то нет. Но я возьму это на заметку. Что еще у тебя есть?Он порылся в своих записях.– Ага, вот это тоже ценно: «Если ты готовишь слишком много еды, мужчина не позволяет убрать ее в холодильник. Он стремится уничтожить всё сразу и наворачивает несколько порций кряду, после чего два дня страдает коликами в желудке и лежит в постели, стоная и жалуясь».Пит вопросительно посмотрел на меня, но прежде чем я успел ответить, Джордж взволнованно подскочил.– Это напоминает мне кое-что другое. Где же это? Погодите... а, вот: «Отправляясь за продуктами, он непременно приносит нечто несъедобное».Мы втроем озадаченно переглянулись. Что значит «несъедобные продукты»? Аманда, глядя в сторону, неохотно сказала:– Однажды я послала своего парня за покупками. Он купил четыре кило пастернака и четыре оленьих колбаски.Догадываясь, что остальное будет еще больше оторвано от жизни, я попросил Пита продолжать.– Кое-что повторяется многократно. Я прочту одно из типичных высказываний: «Патологическая аккуратность при расстановке на полках собственных компакт-дисков, книг и прочего барахла Если ты осмелишься нарушить образцовый порядок, он ведет себя как настоящая задница».– Ага! – воскликнула Аманда. – Под этим я готова подписаться обеими руками! – Ее прежнее безразличие исчезло без следа. Этот ответ явно задел ее больное место.– «Задница»? – переспросил Джордж. – Что она хочет этим сказать? Ну и словечко! Могла бы выразиться и помягче.– Может быть, звучит грубовато, но лучше не скажешь, – сказала Аманда. – Что есть, то есть. Мужчины просто звереют, когда притрагиваешься к их книжным полкам.– Я нет, – запротестовал Джордж. – Мои книги стоят как придется.– И мои, – сказал я. – Все книги лежат у меня в отдельной комнате, и никакой особой системы там нет. Естественно, книги в твердых переплетах стоят на одной полке, а в мягких обложках на другой. Но ставить их вперемешку просто нелепо. Правда, биографии и художественная литература тоже стоят отдельно.– Но ведь это совсем другое, – понимающе кивнул Джордж. – Я, например, держу все романы про Джеймса Бонда вместе, но это еще не значит, что я задница.– А что же это значит? – поинтересовалась Аманда.– Ну... это... просто это разумно. – Джордж немного растерялся.– А случалось ли кому-нибудь из твоих девушек поставить какой-нибудь роман не на место?– Нет. – Он задумался. – Хотя Мартина однажды поставила «Бриллианты навсегда» перед «Мунрейкером».– Ну и что?– «Бриллианты» вышли после «Мунрейкера». Аманда расхохоталась.– Так ты расставил их по году издания? Джордж кивнул.– И ты находишь это нормальным?– Ну конечно. Так уж получилось. Первыми были «Казино „Руаяль"» и «Живи и дай умереть другим». Я купил их у букиниста по пять пенсов за штуку. Они мне очень понравились, я стал собирать остальные и чисто случайно узнал, что романы, которые попались мне первыми, были и изданы первыми.