– Поглядите-ка на эти снимки. Тут все мелкие и крупные злоумышленники, зарегистрированные в нашей картотеке и откликающиеся на имя Вилли. Вдруг физиономия или фамилия кого-то из них покажется вам знакомой?
Стараясь унять дрожь в руках, Людовик разложил на столе комиссара предложенные ему фотографии. Понимая, что полицейские внимательно наблюдают за его реакцией, молодой человек добросовестно изучал каждый снимок. Очень быстро он убедился, что фамилии Оттингер ни на одном из них нет. Слава Богу! Впрочем, вряд ли следовало ожидать, что организаторы кражи могли воспользоваться услугами человека, известного полиции. И Сенталло, расслабившись, продолжал внимательно разглядывать физиономии самых разнообразных бандитов. Теперь он мог не тревожиться, что кто-то встанет между ним и Оттингером. После того, что произошло с ним самим, Людовик не особенно доверял полиции. Не говоря уж о том, что правосудие, способное вынести обвинительный приговор невиновному, с тем же успехом может оправдать преступника. А Сенталло твердо решил заставить Вилли Оттингсра расплатиться за убийство Дженни.
– Нет, господин комиссар, честно говоря, все эти физиономии мне совершенно незнакомы. Я их в первый раз вижу…
– Жаль… Но вы, Вертретер, все-таки прикажите собрать всю эту публику и привести сюда. И мы разберемся, нет ли среди наших знакомых друга Мины Меттлер. А если, паче чаяния, таковой найдется, пусть выкладывает алиби понадежнее, не то ночевать ему в тюрьме прямо сегодня с хорошеньким обвинением в убийстве на загривке.
Все последующие часы Людовика не покидало ощущение, что Вертретер догадывается о его намерениях. Не раз он ловил недоверчивые взгляды Франца, но, заметив, в свою очередь, что его маневр разгадан, полицейский тут же отводил глаза. Сенталло тешил себя надежной, что, поскольку инспектор не знает, какие сведения он утаил, не может предвидеть и его планов. Однако, покончив со скудным ужином и отложив вилку, Франц неожиданно бросил:
– Я уверен, что вы скрыли от меня часть правды.
Людовик чуть не захлебнулся от удивления и, лишь выпив большой стакан воды, обрел прежнее хладнокровие.
– Что вы имеете в виду?
– Сам точно не знаю, но ваше поведение меня смущает…
– А что в нем такого необычного?
– Просто не соответствует тому, чего можно было бы ожидать.
– Объясните, я что-то плохо понимаю…
– Вы очень любили Дженни, точнее, Мину, не так ли?
– Думаю, да.
– Только думаете?
– Трудно выразить то, что я чувствую, словами. Но я так давно смирился с мыслью об исчезновении Дженни, что едва поверил ее внезапному появлению, да еще в новом качестве…
– Однако вы разговаривали с девушкой? И она вам кое-что рассказала…
– Да, конечно, но все это воспринималось почти как сон. Может, приди она вчера на свидание, все бы и изменилось, а так встреча вышла настолько короткой, что Дженни, в сущности, не вернулась из небытия и по-прежнему осталась для меня мертвой…
– Немного притянуто за уши, вам не кажется? Разве что ваши чувства к девушке оказались не настолько глубоки, как вы воображали.
Людовик с трудом подавил искушение сразу же ухватиться за протянутую соломинку.
– Возможно… От долгой разлуки воображение слишком разыгрывается и действительность выглядит несколько бледнее… Я думаю, такое случается со многими, и потом, тюрьма здорово меняет угол зрения. Там больше мечтаешь о покое, чем о романтических приключениях.
Сенталло чувствовал, что не вполне убедил инспектора, и решил сжечь корабли – в ближайшие несколько часов он слишком нуждался в полной свободе действий.
– С тех пор, как я познакомился с вашей сестрой и несколько раз имел удовольствие поговорить с ней по душам, у меня сложилось впечатление, что любви заслуживают не только хрупкие и таинственные женщины.
На сей раз хитрость Людовика явно сработала. Стоило заговорить об Эдит – и Вертретер перестал думать о Мине.
– Как вас понимать? Уж не хотите ли вы попытаться заново строить жизнь с моей сестрой?
– Пока я ни в чем не уверен. Эдит мне очень нравится, и, думаю, она тоже испытывает ко мне симпатию. Вот и все. И потом, когда тебя лишь условно отпустили на свободу, не стоит забивать себе голову слишком далеко идущими планами, верно? Могу вам сказать только, что рядом с Эдит я чувствую себя не таким несчастным и всеми покинутым…
Уже начав говорить, Сенталло с удивлением обнаружил, что не так уж далек от истины, как ему казалось, и Франц тоже, конечно, обратил внимание на несомненную искренность, звучавшую в его словах.
– Послушайте, Людовик… Вообще-то я парень не злой, но, когда речь идет об Эдит, способен черт знает на что… Даже не представляю, что бы я натворил, попадись мне в лапы ее Антон, а потому предпочитаю с ним не встречаться… Так лучше и для него, и для меня. Я многим обязан Эдит и в свое время дал клятву, что больше у нее не будет таких огорчений. И в эту историю я впутался не столько ради вас, сколько ради сестры и ее сынишки. Мы должны получить вознаграждение братьев Линденманн, чтобы мой племянник мог получить хорошее образование и забыть, что у него нет отца. Я никому не позволю играть чувствами сестры! Зарубите это себе на носу и помните, что мне довольно несложно отправить вас обратно в тюрьму. Только троньте Эдит – и для меня перестанут существовать честь, дружба, справедливость! Думайте обо мне что угодно, но это так!
– Напрасно вы меня заподозрили бог знает в чем! Уж, кажется, за время нашего знакомства могли бы убедиться, что во мне нет ровно ничего от соблазнителя. Я сказал лишь, что присутствие вашей сестры действует на меня удивительно благотворно. И простите, если мои слова возмутили вас. А кроме того, теперь, после смерти Мины, убийцы и грабители, судя по всему, могут спать совершенно спокойно, так что я не вижу особой надобности и дальше мозолить вам глаза. Коли угодно, могу уйти, как только вернется Эдит.
– Вы останетесь, Сенталло. И не обижайтесь на меня за эту гневную вспышку. Просто ни за что на свете я не хотел бы еще раз пережить вместе с Эдит часы, когда уже не оставалось сомнений, что Антон ее бросил. Я дрожал за жизнь сестры. Но вам я доверяю, Людовик. Не будем больше об этом. Ложитесь спать и постарайтесь забыть этот день. А мне надо ехать в комиссариат: наверняка подозреваемых уже собрали. На них я и отыграюсь за все! Спокойной ночи и – до завтра.
Людовик решился выйти из дома лишь поздно вечером. Из телефонного справочника он узнал, что кафе «Золотистый Агнец» находится на Вонматтштрассе. Сенталло понимал, что его единственный шанс добраться до Оттингера – пойти туда, если, конечно, Вилли не скрылся сразу после убийства Мины. Теперь бешенство сменилось у Людовика спокойной решимостью. С прежними страхами навсегда покончено! Его больше не пугала даже перспектива вернуться в тюрьму. Людовик только хотел выиграть время и отомстить, прежде чем полиция снова упрячет его за решетку. На случай, если Франц вернется раньше, чем он предполагал, Сенталло оставил записку: «Я не могу уснуть и пошел прогуляться. Спокойной ночи, Людовик».
Он не торопился, а потому прогулка до Вонматтштрассе заняла почти час. Медленно двигаясь вдоль улицы, Людовик наконец заметил «Золотистого Агнца» – маленькое кафе с матовыми стеклами, и вошел. Глазам его предстала просторная комната с низким потолком, очень чистенькая и уставленная потемневшими от времени дубовыми столами и стульями. На главной потолочной балке, пересекающей весь зал, было выгравировано изречение: «Schaumt der susse Wein im Becher, winkt der liebe Preis dem Zecher!»[5] Сенталло устроился за одним из столиков и заказал пиво. Не желая привлекать к себе внимание, он не стал расспрашивать официанта об Оттингере, решив, что так или иначе сумеет опознать того, кто ему нужен. В воздухе висел густой табачный дым. Почти за всеми столиками играли в карты. Людовик потихоньку наблюдал за окружением. В основном здесь собрались работяги, но по крайней мере двое выглядели достаточно подозрительно. Либо один, либо другой вполне мог оказаться Вилли Оттингером. Во-первых, блондин лет двадцати с небольшим. Некоторая претензия на изыск явно указывала, что парень не любит утруждать себя грязной работой. И, во-вторых, развязный брюнет значительно старше, нацепивший галстук в американском вкусе – с нарисованной вручную красоткой. Сенталло сразу решил, что брюнет – и есть Оттингер, поскольку тот мгновенно вызвал у него живейшую антипатию. Попивая пиво, Людовик ждал каких-нибудь дополнительных указаний на то, что угадал верно. Когда блондин начал прощаться с приятелем, Людовик слегка встревожился – уж не упускает ли он Оттингера. Но колебания его были недолгими. Когда парень уже переступал порог, хозяин кафе от стойки бара крикнул: «Спокойной ночи, Макс!», и это разрешило все сомнения Сенталло. Почти сразу же после этого за столиком, где сидел брюнет в расписном галстуке, началась перебранка:
– Эй, да ты чего, Вилли! – набросился на брюнета один из партнеров. – Забыл посчитать козыри? Интересно, о чем ты вообще думаешь сегодня вечером?
– Ладно, Гуго… Ну, ошибся я… ошибся! И что с того?
Парень говорил грубо и зло, и это лишь подтверждало подозрения Людовика. Он больше не сомневался, что брюнет и есть Оттингер. Значит, можно расслабиться – теперь от него не нужно ничего, кроме терпения. Сенталло даже улыбнулся, подумав, что запросто мог бы рассказать партнерам Вилли о причинах внезапной рассеянности их приятеля. Только закоренелый бандит может с увлечением играть в карты, когда у него на совести только что совершенное убийство. Около одиннадцати Вилли встал.
– Что-то я нынче не в своей тарелке… Пойду-ка лучше спать.
Он пожал приятелям руки, кивнул хозяину «Золотистого Агнца» и ушел. Как только за ним захлопнулась дверь, Сенталло уплатил за пиво и двинулся следом. Оттингер успел отойти всего на несколько шагов. Друг за другом они миновали несколько улиц и в конце концов добрались до плохо освещенной улочки, выходящей на Брахматтштрассе. По тому, как Вилли внезапно замедлил шаг, Людовик понял, что они близки к цели, и заторопился, боясь, как бы Оттингер не скрылся в каком-нибудь доме, прежде чем он успеет его догнать. Тот неожиданно свернул в тупик, в глубине которого сто