– Эрлангера тронуло мое отчаяние… он же видел, как я боюсь за Дженни…
– Когда везешь такую сумму, не до чужих печалей.
– Да неужели же этот мир прогнил куда больше, чем мне казалось?
– Проработай вы с мое в полиции, вряд ли бы у вас еще остались иллюзии на сей счет… И что бы вы ни думали, Сенталло, по-моему, мы приближаемся к цели, и, возможно, вознаграждение Линденманнов еще попадет к нам в карман! Таким образом, я сделаю доброе дело и не без выгоды для себя. Чего ж больше желать?
– Плевать мне на деньги! Я хочу только добиться отмены приговора и полной реабилитации!
– Ничего не поделаешь, одно невозможно без другого. А кроме того, подумайте, Людовик, вы смогли бы предложить Эдит не только руку и сердце, но и сделать вполне приличный вклад в семейный бюджет, а тогда мы могли бы хорошенько обсудить вопрос, не сумеет ли папа вроде вас воспитать Курта настоящим мужчиной…
Шауб… Эрлангер… Нет, Сенталло никак не мог смириться с подобным предположением! Мир не так отвратителен, как думает Вертретер! Людовик снова бродил по Люцерну, стараясь избавиться от этих мыслей и от призрака Дженни. Он не хотел думать ни о чем. Довольно хитростей, лжи, смертей и угроз!
Сенталло спустился к озеру и, облокотившись о парапет, посмотрел в воду. Здесь все так чисто, прозрачно… Внушительные массивы Риги и Пилата настраивали на торжественный лад. Над озером поднимался легкий туман, застилая горизонт прозрачной дымкой. Контуры берега расплывались в лиловатой дали. Вес здесь говорило о радости жить на свете, а все мерзости повседневного существования среди людей уходили далеко, бесконечно далеко. Людовик сел на скамью лицом к озеру и, закурив сигарету, стал наблюдать, как сгущаются сумерки. В этот странный час, когда день уже кончился, а вечер еще не настал, Сенталло мечтал, будто до сих пор ему просто снился дурной сон. Расслабившись и разнежившись, он почти уверовал, что Дженни была лишь порождением его собственных фантазий. Потому-то он, в сущности, едва узнал Мину. А лицо Вилли Оттингера и вовсе почти изгладилось из памяти – кошмарное видение вернулось в породивший его мрак, лишь ненадолго мелькнув перед глазами. Сенталло чувствовал страшную усталость: игра, в которой сама смерть как будто превратилась в его преданную спутницу, невыносимо тяготила его.
Пока Людовик Сенталло таким образом изучал глубины своего подсознания, комиссар Готфрид Лютхольд слушал доклад инспектора Вертретера о ходе расследования. Когда Франц умолк, комиссар потребовал уточнений.
– Значит, по-вашему, смерть Оттингера – прямое следствие убийства Мины Меттлер?
– Я в этом убежден. Впрочем, в обоих случаях почерк один и тот же.
– Да… И вы по-прежнему уверены, что Сенталло не виновен?
– Он не мог убить Мину, поскольку я за ним следил, правда, издалека, но все же заметил бы, подойди кто-нибудь близко. Уверяю вас, Людовик стоял совершенно один, пока я к нему не присоединился.
– Ладно, но, по вашему же собственному признанию, вы пропустили парня вперед. Кто вам сказал, что он сразу не встретил уже ожидавшую его девушку?
– Да, конечно, господин комиссар, но посудите сами: Людовик думал, что я иду по пятам. Кто ж будет так чудовищно рисковать? Да только сумасшедший мог бы решиться на подобный поступок!
– А кто знает, нормальный ли он? Допуская реальность этой Дженни Йост, мы основываемся исключительно на утверждениях самого Сенталло.
– Я живу бок о бок с Людовиком уже много дней, господин комиссар, и могу вас уверить: он вовсе не сумасшедший. Если Сенталло когда-нибудь совершит преступление, то вполне сознательно.
– В случае чего, Вертретер, я вам напомню эти слова.
– Я не стану брать их обратно, господин комиссар.
– Ладно, допустим, ваш Сенталло не виновен в обоих преступлениях. Но чья же это тогда работа?
– Это я и пытаюсь выяснить…
– Каким образом?
– Все получилось так, как я предвидел. Неожиданное появление Сенталло в Люцерне всполошило настоящих виновников налета, за который он получил срок. Убить парня они не решаются, понимая, что его отпустили раньше времени не без вмешательства полиции. Кроме того, к несчастью для них, Сенталло встретил мнимую Дженни и та то ли от страха, то ли из-за угрызений совести, а может, и из любви переметнулась на его сторону. Однако и девушке тоже не посчастливилось. Очевидно, она решила рассказать о встрече своему любовнику Вилли Оттингеру, а тому пришлось предупредить обо всем шефа. Отсюда – убийство Мины, а потом и Оттингера, поскольку тот, вопреки тому, чего следовало бы ожидать от подобного типа, любил свою подружку и не пожелал просто так смириться с ее гибелью.
– И что теперь?
– Я продолжаю теребить Сенталло и использовать его как подсадную утку. По-моему, решение нашей проблемы надо искать у бывших или нынешних работников банка Линденманн.
– Да, но если перебьют всех, к кому заглянет Сенталло?
– Значит, все они замешаны в этом деле, господин комиссар, и, таким образом, с одной стороны, мы сбережем деньги на судопроизводство, а с другой – каждая смерть будет приближать нас к разгадке.
– Если я вас правильно понял, последний оставшийся в живых тем самым выдаст себя как организатора ограбления?
– Да, примерно так.
– Не очень-то я уверен, что это законно…
– С подобными бандитами наша единственная забота – не нарушать закон слишком откровенно, а в остальном…
– Вы меня немного пугаете, Вертретер!
– Почему, господин комиссар? Сколько лет я тут работаю, и всякий раз негодяи, с которыми мы обязаны бороться, по сути дела, оставляют нас с носом. Им предоставлены все права, они могут наносить любые удары, короче, полная вседозволенность. А мы практически бессильны. В крайнем случае нам предоставляется лишь одна привилегия – быть убитыми. И уж коли нам хоть раз удалось найти верный подход…
– Но Сенталло? Вы ведь уверены в его полной невиновности, не так ли?
– Да, господин комиссар.
– А вы думали, что, навязывая парню подобную игру, вы заставляете его постоянно рисковать собственной шкурой?
– А господина судью Арнольда Оскара хоть сколько-нибудь заботило, что он приговаривает невиновного к семи годам тюрьмы с одобрения присяжных и к полному удовольствию господина прокурора? Сенталло знает, чем рискует, и идет на это сознательно: для него лучше смерть, чем полная невозможность восстановить свое доброе имя.
– Ладно… в таком случае мне почти нечего возразить. Действуйте, как считаете нужным, и да будет угодно Небу, чтобы это приключение поскорее окончилось!
Выйдя из своего магазина, Эдит не без удивления обнаружила у входа Людовика.
– Это случайность или что-то другое? – откровенно спросила молодая женщина.
– Нет, я хотел вас видеть.
– Но мы бы все равно увиделись дома, Людовик…
– Я хотел побыть с вами вдвоем, Эдит…
– Зачем?
– Просто мне хорошо с вами, Эдит.
Они молча пошли рядом. Сенталло считал, что раз они вместе, этого вполне достаточно. Через некоторое время Эдит небрежно, словно разговаривая сама с собой, пробормотала:
– Интересно, куда это все нас заведет…
– Я еще не думал об этом.
– А надо бы…
– Без вашей помощи я не сумею разобраться в себе, Эдит.
– Сложная ситуация… У меня был Антон, у вас – Дженни… Сумеем ли мы когда-нибудь совершенно избавиться от воспоминаний?
– Мне кажется, если бы мы захотели…
– Очень сложно… – повторила Эдит. – Из-за Антона вы не посмеете пригласить меня посидеть на скамейке в Веттштейнпарке, а предложи вы мне это – я бы не согласилась из-за Дженни… И потом, существуют слова, которые мы уже не сможем произнести, не устыдившись про себя хоть самую малость, Людовик. Вы отдаете себе в этом отчет?
– Значит, раз нас обманули, мы больше не имеем права на счастье?
– Нет, конечно. Но вот ошибиться еще раз нам и в самом деле никак нельзя. А кроме того, есть еще Курт.
– Я уверен, что полюблю его как родного сына!
Эдит посмотрела на него с улыбкой.
– Я вам верю, но надо ведь еще, чтобы и он вас признал и согласился.
– Ну что ж, в свое время я поеду просить у малыша руки его матери!
Оба рассмеялись, и общее веселье сблизило их еще больше. Людовик и Эдит медленно шли теперь по Ауф Музегг-штрассе. В нескольких шагах от дома Эдит остановилась.
– Начинать жизнь сначала – это очень серьезно, Людовик…
– Я знаю.
– И надо очень верить друг другу.
– Я верю вам, Эдит.
– Но вы так же доверяли и Дженни…
– Это совсем другое… Дженни была такой хрупкой, мне хотелось защитить ее от всего на свете… А с вами мне почему-то кажется, что я сам защищен.
– Вам придется никогда не напоминать мне об Антоне.
– Он последовал за Дженни. И эти две тени не должны омрачать нашу жизнь.
Молодая женщина взяла Сенталло за руку.
– Я тоже доверяю вам, Людовик, но прежде всего вы обязаны очиститься от висящих на вас подозрений. Я хочу, чтобы мы поженились открыто, на глазах у всех, ничего не стыдясь. А потому, если вы не против, отложим этот разговор до тех пор, пока вы не станете совершенно свободным человеком… И все-таки, должна признаться, я очень рада, что вы мне открылись.
– И я могу надеяться…
– Разве вы не сказали, что верите мне?
ГЛАВА VIII
В тот вечер Франц Вертретер встретил Сенталло и сестру не особенно ласково. По правде говоря, у него было преотвратное настроение.
– Почему, когда я пришел домой, никого не оказалось на месте?
– Ты отлично знаешь, что я не могу уйти с работы раньше времени, – очень спокойно отозвалась Эдит.
– А вы, Сенталло?
– Я гулял.
– Виделись с Шаубом?
– Нет…
– Вы, что ж, к нему даже не ходили?
– Я не знаю адреса.
– А я дважды звонил сюда, чтобы вам его сообщить. Шауб сейчас на пенсии и живет вдвоем с женой в Лампердингене. Думаете, мы можем тянуть с этим делом до бесконечности?
– Я чувствовал себя страшно усталым…