Но Сенталло перебил управляющего:
– Простите, господин директор, но то, что я должен вам сообщить, не терпит отлагательств…
– Вот как?
И Людовик рассказал обо всем, что с ним произошло с тех пор, как он вернулся в Люцерн, не забыв упомянуть о смерти Мины и Оттингера. Сенталло объяснил, что полиция сама ему помогает и он даже живет в доме инспектора Вертретера. Не удержавшись, молодой человек тут же нарисовал самый восторженный портрет Эдит Вертретер, так что на губах господина Шмиттера мелькнула улыбка. А когда Людовик наконец закончил рассказ, в глазах управляющего стояли слезы и, чтобы скрыть смущение, ему пришлось шумно высморкаться.
– Людовик, если все, что ты мне рассказал, – правда (а у меня нет никаких оснований сомневаться в твоих словах, тем более, что ты ссылаешься на вполне доступные источники), – могу честно признаться: это одно из самых счастливых известий в моей жизни! – заявил господин Шмиттер, справившись наконец с волнением. – Твоя реабилитация докажет, что я не ошибся, когда-то поверив в тебя! И с каким же безграничным удовольствием в свое время я оповещу об этом господ Линденманн!
– А ведь вы сами считали меня вором, не так ли, господин Шмиттер?
Управляющий персоналом смущенно отвел глаза.
– Факты есть факты, Людовик… Не стоит на меня обижаться… Все во мне противилось этой мысли, но и твое поведение на процессе, и все свидетели доказывали, что ты виновен… Сам я не очень хитер, и чужие хитрости меня всегда обезоруживают… Я всю жизнь уважал Правосудие, считал его непогрешимым и, невзирая на мои собственные ощущения, когда тебе вынесли приговор, я невольно пришел к выводу, что суд прав, а я ошибся. Ты на меня сердишься?
– Нет… Раз все объединились против меня, то почему бы вам вести себя по-другому? К счастью, нашелся полицейский, который меня совершенно не знал, не был моим другом и нисколько не волновался о моей судьбе, но зато у него хватило мужества предположить, что суд недостаточно прояснил дело, рискнуть собственным положением и добиться моего условного освобождения из тюрьмы…
– Мне понятна твоя горечь, Людовик… и этот полицейский, сам того не подозревая, дал мне хороший урок. Надеюсь, ты сумеешь меня простить. Во всяком случае, хоть теперь я постараюсь тебе помочь… Но сначала скажи, на чем остановилось ваше расследование.
Сенталло объяснил, что после смерти Оттингера и проверки Херлеманна, чья непричастность к делу совершенно очевидна, полиция пришла к выводу, что виновных следует искать среди служащих банка. Шмиттер подскочил.
– Послушай, этого просто не может быть! Суди сам, я тысячу раз проверяю личное дело каждого и, можешь не сомневаться, ни за что не беру человека на работу, основательно не изучив все его прошлое.
– Но в мою-то виновность вы поверили!
– Прости еще раз, Людовик, но ты единственный из всего персонала банка, у кого было… трудное прошлое.
– Прошлое не всегда соответствует настоящему.
– Согласен, но, честно говоря, думаю, полиция опять ошибается. Скажи по секрету… кто у тебя под подозрением?
– Рудольф Шауб.
– Ты с ума сошел? Шауб двадцать два года проработал у нас и ни разу не получил ни единого взыскания.
– А почему он ушел?
– Почему он… Насколько я помню, Шауб получил небольшое наследство и, поскольку здоровье его с годами ослабло, предпочел уйти в отставку, получая сокращенную пенсию.
– Может, все и так, но не наверняка.
– Вспомни, как ты сам страдал от несправедливых обвинений, Людовик! И не веди себя так же по отношению к другим…
– Но, господин директор, раз деньги украли и это сделал не я, то кто-то же должен был придумать и осуществить весь план?
– Но почему папаша Шауб?
– Если бы не он, мне бы не пришлось сесть в фургончик рядом с Эрлангером, и я бы не попал в беду.
– Но нельзя же считать человека преступником только потому, что с ним произошел несчастный случай?
– Зато как вовремя!
– Ладно-ладно, я вижу, желание оправдаться – вполне, впрочем, законное и естественное, – заставляет тебя подозревать кого угодно и в чем угодно. Но в доказательство того, что и в самом деле хочу помочь, я все же затребую из архива дело Шауба и сообщу все сведения тебе. Где живет твой инспектор?
Сенталло назвал адрес Вертретера.
– Скажи, Людовик, а эта особа, которая живет вместе с братом… по-моему, она произвела на тебя очень сильное впечатление…
– Я бы очень хотел, чтобы, когда вы познакомитесь, господин директор, у вас сложилось такое же.
– Правда?
– Да… потому что, если я сумею добиться оправдания, сразу же попрошу ее стать моей женой!
– Браво! Это как раз то, что тебе нужно, мой мальчик! Как только ты снова станешь белее снега, вернешься на прежнее место, и мне наверняка удастся убедить братьев Линденманн выплатить тебе компенсацию за все потерянное время. Это самое меньшее, что я готов сделать, лишь бы ты меня простил…
– Я никогда не сомневался в вашей доброте, господин директор, и верил, что рано или поздно вы узнаете о своей ошибке и первым же согласитесь, что были не правы. Но, если я найду грабителей и помогу отыскать похищенные деньги, то получу еще и половину премии, обещанной господами Линденманн.
– Почему только половину?
– Потому что я должен поделиться с Францем Вертретером, без которого у меня бы никогда ничего не вышло.
– Справедливо и к тому же лишний раз доказывает, что ты честный и порядочный мальчик. Но тебе не кажется, что за два с лишним года эти деньги могли потратить?
– Полиция придерживается иного мнения.
– Что ж, будем надеяться, так и есть. А кстати, насчет денег… Тебе хватает на жизнь?
– Да, спасибо, все в порядке.
– Но ведь не мог же ты заработать в тюрьме кучу денег?
Энрико Шмиттер достал бумажник и вытащил из него все содержимое.
– На-ка вот, возьми…
– Уверяю вас…
– Если откажешься, я подумаю, что ты все еще на меня в обиде!
– Ну хорошо… только я вам все это обязательно верну!
– Ладно, я вычту из твоих первых зарплат…
Как и накануне, Сенталло решил подождать Эдит у выхода из магазина. Ему не терпелось рассказать молодой женщине о разговоре с Энрико Шмиттером и поделиться переполнявшей его радостью. В ознаменование счастливого события Эдит предложила устроить праздничный ужин. Они купили вяленого мяса по-гризонски – любимого блюда Франца, а заодно две бутылки вина «Мейнфилдер» и огромный черничный торт.
Инспектор сначала воздал должное необычайно вкусному ужину, а уж потом поинтересовался причинами такого торжества. Сенталло рассказал, как, не найдя Шауба дома, решил воспользоваться отсрочкой и сходить в банк к Энрико Шмиттеру. И не зря. Людовик описал, с каким участием принял его управляющий, и объяснил, что в конечном счете это его душевной широте они обязаны таким замечательным ужином. Подобрав с тарелки последние крошки черничного торта, Франц задумчиво покачал головой.
– Уж не знаю, хорошо или плохо то, что вы отправились к господину Шмиттеру, Сенталло. Во всяком случае, теперь он знает о наших намерениях. Понадеемся, что ваш благодетель не из болтливых. Но меня беспокоит одна вещь… Шмиттер насквозь проникнут корпоративным духом…
– Что вы имеете в виду?
– Поставьте себя на его место! Сама мысль о том, что кого-то из служащих можно заподозрить в краже, кажется Шмиттеру чуть ли не личным оскорблением и клеветой. Я не сомневаюсь в его добрых намерениях, но, боюсь, Шмиттер будет напирать скорее на факты, которые могут обелить его персонал… Вспомните, как управляющий вел себя на суде! Он защищал вас до тех пор, пока другие свидетели и ваша система самозащиты не заставили его умолкнуть. И, тем более, вам не следовало упоминать о Шаубе, к которому Шмиттер, похоже, питает большую симпатию.
– А я уверен в одном: если господин Шмиттер поймет, что ошибался в Шаубе, он сочтет своим долгом ото признать!
– Возможно, но только очень трезвый, аналитический ум способен воспринять сам факт, что заблуждался на чей-либо счет. Ладно, будущее покажет, кто из нас ближе к истине – вы или я…
Рассуждения полицейского слегка омрачили жизнерадостное настроение Эдит и Людовика. Дабы восстановить атмосферу, царившую за праздничным ужином, молодая женщина предложила сварить кофе. Как только она ушла на кухню, в дверь позвонили. Мужчины с удивлением переглянулись.
– Интересно, кто бы это мог быть в такой час? – пробормотал Франц.
– Ты откроешь, Франц? – послышался из кухни голос Эдит.
Инспектор вышел в прихожую. Распахнув дверь, он увидел господина Шмиттера, чье лицо еще не изгладилось из его памяти со времен судебного разбирательства.
– Если не ошибаюсь, господин Шмиттер?
– Совершенно верно. А вы – инспектор Вертретер?
– Да.
– Прошу прощения за столь поздний визит, но мне хотелось поскорее увидеть Людовика Сенталло и, зная, что он живет в вашем доме, я позволил себе…
– Помилуйте, господин Шмиттер, не стоит извинений… входите же!
Увидев рядом с Францем Энрико Шмиттера, Сенталло вежливо встал.
– Добрый вечер, господин директор.
– Добрый вечер, Людовик…
В это время вошла Эдит с кофейным подносом, и Франц представил сестре управляющего персоналом банка Линденманн.
– Так вот, значит, молодая особа, о которой я сегодня слышал столько добрых слов, – улыбнулся Шмиттер.
Эдит покраснела.
– Не стоит верить словам Людовика, господин Шмиттер, он ужасный болтун, – шутливо заметила она.
– Значит, парень здорово изменился! И если этой метаморфозой он обязан вам, фрейлейн, то позвольте принести вам мои поздравления…
Согласившись выпить чашку кофе, Шмиттер сел за общий стол.
– Прежде всего, господин Вертретер, я должен поблагодарить вас за все, что вы сделали для Людовика, и…
– Да уверяю вас…
– Да-да! В наше время так мало людей, обладающих чувством долга, что выразить им признательность – лишь справедливо. Тем более, я думаю, вам это нелегко далось – одни уговоры начальства чего стоили!