– Да, розыгрыш Херлеманна… Узнав о нем, Шмиттер поспешил рассказать такой забавный анекдот жене. А потом… кто может сказать, кому из этих двоих пришла в голову мысль сделать вас козлом отпущения? Но, так или иначе, они задумали использовать чужую шутку не без выгоды для себя. Я плохо понимаю, каким образом Шмиттер договорился с Эрлангером… Но, вероятно, именно этот последний подкупил Шауба. А уж как Шмиттер нашел Оттингера, может рассказать только он сам. Скорее всего они познакомились на каком-нибудь благотворительном мероприятии… Нам следовало бы подумать об этом раньше, поскольку виновность Шмиттера все объясняет и расставляет по местам, выстраивая в логическую цепочку. Лишь он один мог так блестяще все организовать, а тут еще вы сами в нужный момент явились к нему в кабинет петь дифирамбы Дженни Йост… А впрочем, сорвись все в тот день, они бы выбрали другой. Господин Шмиттер – человек терпеливый. Зачем устраивать спешку, если деньги перевозят каждую неделю? Уж он бы постарался заманить вас на исповедь в подходящее время… Вероятно, узнав, что вы просите разрешения зайти, он позвонил Эрлангеру и дал зеленый свет… Что ж, давайте признаем, это было великолепно исполнено!… И Шмиттер чуть не выиграл партию!
Эдит принесла кофе, и они выпили за торжество справедливости. Людовик отодвинул пустую чашку.
– Но почему они все не разъехались, после того как мне вынесли приговор?
– Потому что Шмиттер – хитрая бестия. Должно быть, только Шауб кое-что получил. А остальные согласились ждать, пока шум окончательно не утихнет. Можете не сомневаться, еще немного – и все бы удрали. Впрочем, Шмиттер сам проговорился, упомянув, что хочет раньше времени уйти в отставку. Деньги мы наверняка найдем у него. Представляете, какую власть Шмиттер имел над сообщниками, если уговорил их терпеть так долго! А на убийство его толкнула лишь безвыходность положения. Шмиттер не желал терять ни денег, ни репутации, а потому убрал всех опасных свидетелей одного за другим.
– Это не объясняет, почему он не начал с меня…
– Тут можно лишь строить догадки. Убив или приказав вас убить, он мог встревожить кое-кого из сообщников. В первую очередь, вне всяких сомнений, Мину. И если ее пришлось убить, то именно потому, что девушка не выдержала и пыталась обрушить все возведенное им здание. А может, Шмиттер и в самом деле чувствует к вам особое расположение? Засадить вас в тюрьму – еще куда ни шло, но прикончить – это уж слишком… Ладно, подождем ареста – тогда все и прояснится окончательно.
Вертретер потянулся и встал из-за стола.
– Что ж, я чувствую, что сегодня усну спокойно… в отличие от предыдущих ночей. Спокойной ночи, Эдит, спокойной ночи, Людовик… Я далеко не оптимист, но думаю, вы уже вправе мечтать о вашем общем будущем…
Франц пошел было к себе в комнату, но на пороге снова обернулся.
– И подумать только, что, если бы только упрямому, как мул, полицейскому инспектору не пришло в голову копнуть поглубже, потому, видите ли, что официальный вердикт его не устраивал, Энрико Шмиттер с дружками вышли бы сухими из воды! Удачи такого рода и вознаграждают нас за все прочес, Сенталло…
Если Вертретер и вправду отлично выспался, то о Людовике этого никак не скажешь. Всю ночь он вертелся с боку на бок, но сон не шел. Невзирая ни на что, он не мог уверовать в виновность Энрико Шмиттера. То, что друг-благодетель оказался не только вором и убийцей, но еще и злым гением, отправившим его за решетку, просто не укладывалось в голове. Существуют особые границы восприятия, за пределами которых человеческий мозг отказывается работать. Всю жизнь страдая от людской злобы, Сенталло цеплялся за несколько светлых воспоминаний, спасавших его от беспросветной тоски. Если появление в его жизни Эдит Вертретер в какой-то мерс смягчило удар после того, как Людовик узнал о двурушничестве Мины, то кто поможет забыть о предательстве тех, кто, казалось, любил его как сына? Вопреки рассудку, подсказывавшему, что надо смириться с отвратительной правдой, Людовик упрямо твердил себе, что разговор с господином Шмиттером все уладит и объяснит. Он еще не знал, каким образом, но уж очень хотелось верить, что управляющий персоналом банка Линденманн сумеет рассеять это чудовищное недоразумение. В конце концов, инспектор уже не раз ошибался, может, и теперь он не прав? Вертретер, конечно, думает лишь о благополучном разрешении всех загадок и слишком рад, что одержал верх, несмотря на все препоны, а потому не особенно раздумывает о нравственной стороне вопроса и психологическая невозможность Шмиттера-преступника его нисколько не беспокоит. Есть лишь виновные и невиновные. Вспомнив, как Вертретер радовался, предвкушая арест господина Шмиттера, Людовик едва не возненавидел инспектора.
Утром, когда все трое собрались за завтраком, ни Франц, ни его сестра ни словом не намекнули, что заметили измученный вид своего гостя. Что бы ни думал Людовик, Вертретеры понимали его растерянность и уважали его горе. Полицейский уже собрался уходить, как вдруг Сенталло спросил:
– А мне что делать?
– Отдохните, старина. До завтрашнего вечера, когда вы встретитесь со Шмиттером, мы все равно ничего не можем предпринять. Стало быть, поваляйтесь в постели и расслабьтесь. А завтра вы погуляете по городу и заодно проводите Эдит на экспресс в Этцернелен…
Эдит перебила брата.
– Нет, Франц, я поеду только в воскресенье утром. Я хочу остаться здесь и узнать, чем все кончится… А кроме того, по-моему, Людовика не надо оставлять одного…
– Ну что ж, хорошо, дети мои, поступайте как знаете! А я побегу рассказывать комиссару Лютхольду последние новости и обсуждать с ним меры, которые нам придется принять, с одной стороны, чтобы вас защитить, Сенталло, а с другой – чтобы убийца в очередной раз не проскользнул у нас между пальцев. Шмиттер обрек вас на семилетнее тюремное заключение, а потом пытался свалить на вас еще и три совершенных им убийства. Нельзя же быть благодарным до слепоты!
Выслушав рассказ Вертретера, комиссар недоверчиво покачал головой.
– Уж не больны ли вы, инспектор?
– Вы можете что-нибудь противопоставить моим доказательствам, господин комиссар?
– Противопоставить ва… Да все! Понимаете, Вертретер, все! Эта история с начала и до конца притянута за уши! А ваш Сенталло – просто сумасшедший, теперь в этом и сомневаться нечего! Да-да, и к тому же преступный сумасшедший! Он питает навязчивую ненависть ко всем, кто в его больном мозгу выглядит виновником якобы несправедливого приговора! Но, черт возьми, я знаю Шмиттера больше двадцати лет и повторяю вам: все это набор нелепостей!
– Как угодно, господин комиссар, завтра мы это проверим.
– Совершенно верно, инспектор, хотя я ничуть не сомневаюсь, что ваш Сенталло проведет ночь в камере, ожидая, пока его отправят либо обратно в тюрьму, либо в клинику. Желание во что бы то ни стало обелить этого типа превратилось у вас в идею фикс, и вы готовы поверить любым сказкам, лишь бы они лили воду на вашу мельницу!
– В таком случае, господин комиссар, я подаю в отставку!
– Не кипятитесь, господин Вертретер! На меня это не действует! А что до вашей отставки, то я сам потребую ее завтра вечером. И если с господином Шмиттером вдруг случится несчастье, вам грозит кое-что посерьезнее.
– Но, господин комиссар, Сенталло звонил ему у меня на глазах!
– А вы удостоверились, что он действительно разговаривает с господином Шмиттером?
– Нет.
– Вот как? А ведь это азбука нашего ремесла! Однако вам так хочется поверить в виновность господина Шмиттера, что вы даже не удосужились сделать элементарную вещь!
– Уверяю вас, мне бы и в голову не пришло заподозрить его в чем бы то ни было!
– Возможно, но вы готовы были поверить в чью угодно виновность, лишь бы этот неизвестный или, наоборот, слишком известный человек отвел подозрения от Сенталло! Хотите знать, что я об этом думаю, Вертретер? Вас провели, как новичка!
– Прошу прощения, господин комиссар, но, даже признавая, что виноват, – а я действительно зря не проверил, с кем разговаривает Людовик, – не могу согласиться с вашей точкой зрения.
– Неудивительно!
Сенталло в это время тоже выдерживал натиск. Но ему пришлось бороться с самим собой. Эдит по мере сил старалась помочь. Молодая женщина рассказывала, какое отчаяние ее охватило, когда выяснилось, что Антон мерзавец и клятвопреступник, сбежавший от ответственности. Тогда Эдит тоже воображала, будто рушится весь мир, ведь она так доверяла Антону! Все вокруг казалось настолько гнусным, что за жизнь явно не стоило цепляться. Пожалуй, не будь Курта, она бросилась бы в озеро. Но, к счастью, ничего подобного Эдит не сделала и теперь, познакомившись с Сенталло, очень рада, что не поддалась искушению. Молодая женщина уверяла, что все горести Людовика скоро станут воспоминаниями, а потом их перекроют другие, общие для них обоих. Мало-помалу Сенталло уступал доводам Эдит, но в глубине его души все еще теплилась слабая надежда, что завтра вечером все обвинения против господина Шмиттера рухнут и тот сумеет (хотя пока неясно, каким образом) объяснить невероятное стечение обстоятельств. Людовик даже забывал при этом, что, коль скоро господин Шмиттер докажет свою непричастность к заговору, снова встанет вопрос о его собственной виновности!
Вечер пятницы прошел еще тоскливее, чем накануне. Людовик сидел как на раскаленных углях, и ему казалось, что время тянется бесконечно долго. Эдит тоже выглядела очень встревоженной. Что до Франца, то перепалка с начальником, по-видимому, дала ему богатую пищу для невеселых размышлений. Во всяком случае, Сенталло несколько раз замечал, что инспектор озабоченно хмурит брови.
Почти все субботнее утро инспектор провел в управлении на Обергрундштрассе, тщательно готовя ловушку для господина Шмиттера и подробно расписывая время, чтобы каждый из его подчиненных действовал строго по часам. Комиссар Лютхольд отказался вмешиваться во что бы то ни было. Он заявил лишь, что в нужный момент прибудет на место, дабы засвидетельствовать победу или поражение инспектора, но в любом случае они вернутся сюда с арестованным.