– Прикидываем. Думаем. Работаем. Как всегда. Нащупаем подходы – сразу доложу. – Эта домашняя заготовка не раз спасала Брагина. Но сейчас не прокатило.
– «Как всегда» не получится, – ответствовало начальство в лице советника юстиции В. К. Столтидиса.
Лицо это, надо сказать, было довольно примечательным – во всех смыслах. Как будто взятым напрокат у знаменитого испанского художника Эль Греко. Аскеза и тщательно задрапированная страстность – вот его доминанты. Так, во всяком случае, это выглядит со стороны. Человека, малознакомого с В. К. Столтидисом (а таких людей – подавляющее большинство), мог и испугать его взгляд, горящий недобрым огнем. Легко предположить, что это за огонь: он вырывается прямиком из преисподней, где черти поджаривают грешников на шипящих сковородках. И лишь немногие посвященные правильно идентифицируют языки пламени в глазах В. К. Столтидиса: пикничок за городом, жарим колбаски!..
– Мне уже звонили.
– Я понимаю, – вздохнул Брагин.
– Не понимаешь, Сережа. Не бомжа на помойке грохнули. Не поножовщина в рюмочной. Не рейдерский захват общественного туалета. Музыкант мирового уровня, чуешь? Звезда, а не какой-нибудь Хаммура́пи.
«Хаммурапи» было любимым словом В. К. Сама историческая фигура вавилонского царя, несмотря на ее величие, и близко не несла в себе столько смыслов и коннотаций, сколько вкладывал в нее советник юстиции:
Это заказное убийство, товарищи. Заказное, а не какое-нибудь Хаммурапи.
Ну и метет сегодня, прямо Хаммурапи какое-то.
Не решим вопрос – будет нам Хаммурапи.
– …Творческие – они такие. Хлебом не корми, дай посмердеть. Так что жди бурления говн. И хорошо бы нам в них не захлебнуться…
– Выплывем, куда денемся.
– Вот только без шапкозакидательства, товарищ Брагин. Значит, так. О ходе расследования мне докладывать ежедневно.
– Само собой.
– Ускориться максимально.
– Само собой.
– Подключить всех, кого возможно.
– Хорошо бы. Только народу у меня маловато.
– Совсем?
– Просто швах.
– Ладно. Подкину тебе парочку толковых людей в ближайшее время. И вообще – режим благоприятствования обеспечу. Но чтобы нашел мне убийцу, понял? Иначе…
– Иначе – Хаммурапи. Чего не понять.
– Что?
Отблески огня в глазах В. К. Столтидиса видоизменились, а Брагин не заметил этого, даже странно. Не пикничок за городом, нет… Вернее, пикничок – только выехали на него черти из преисподней. И одними колбасками дело не ограничится. И шашлыком не ограничится, а вот тушка Брагина будет в самый раз. Зажарят на вертеле и слопают без перца и соли – с чертей станется.
…Азиат за конторкой в «Йоа и ездовых собаках» тоже напомнил Брагину черта. Ну, или чертика из табакерки. Волосы прямые и жесткие, как будто смазанные жиром. И такое же лоснящееся, круглое лицо с несколькими прорезями: губы, ноздри, глаза. Словно кто-то тыкал ножом в блин, а потом бросил это бесперспективное занятие.
Вряд ли японец. Китаец? Монгол?
Условный китае-монгол что-то писал, высунув от усердия кончик языка. Писал и хмурился. Комкал лежащую перед ним бумагу и бросал ее прямо на пол: весь пол перед конторкой был засыпан кое-как слепленными бумажными снежками. Брагин даже принялся подсчитывать их – и дошел до тридцати одного. На тридцать втором из угла, где располагалось кресло, послышался стон. Повернув голову, следователь заметил, что распластанное на кресле тело дернулось и обмякло. Жужжание машинки немедленно прекратилось, а Ника Селейро, соскользнув с маленького вертящегося стула, направилась в сторону Брагина.
В их с азиатом сторону.
Она прошла мимо Брагина, как мимо пустого места, и остановилась рядом с конторкой.
– Вырубился, – констатировала Селейро, очевидно, имея в виду жертву тату-экзекуции. – Слабак. Займись им, Ханбунча́.
– Сёп, – прошелестел экзотический Ханбунча и выскользнул из-за конторки.
В любом другом случае обстоятельный Брагин обязательно предался бы размышлениям о Ханбунче. Странное имя (склоняется ли оно или незыблемо, как свая, вбитая в землю?); странный говор, странные занятия; что вообще делает Ханбунча в тату-салоне в центре Питера? Не просто же так стоит он за конторкой, марая бумагу?..
В любом другом случае – да. Но в этом он немедленно забыл и о Ханбунче, и о парне в кресле: теперь все внимание Брагина было приковано к Нике Селейро. Никогда еще за свою – почти сорокалетнюю – жизнь он не видел такой… такого человеческого существа.
Ника Селейро была совершенна.
При этом почти невозможно было понять, что это за совершенство – мужское (вернее – юношеское) или женское. Или совершенство машины, где каждый сантиметр тела высчитан в полном соответствии с золотым сечением. В миндалевидных глазах Ники плескалась нестерпимая, ничем не замутненная синева, на четко очерченных губах блуждала усмешка, а подбородок делила надвое едва заметная ямочка. Нисколько не портившая Нику-девушку и придающая дополнительное очарование Нике-юноше.
Андрогин, вот как называются такие люди.
Ника была типичным андрогином, или выдающимся андрогином, намба ван в своем классе. Какая тут к чертям Вероника Альбертовна Шорникова 1989 года рождения? На кой ляд вообще сверхлюдям паспорта? Примерно об этом думал Брагин, пожирая глазами лицо Ники Селейро. А еще о том, что отмени она аватарки с собаками и полярниками и пристегни вместо них свое собственное лицо – количество подписчиков не то что утроилось бы – удесятерилось. И счет пошел бы на миллионы, и сам Брагин подписался бы. В первых рядах. Специально завел бы себе аккаунт – и подписался.
Была еще одна особенность – татуировки.
То, что следователь издали ошибочно принял за блузку, при ближайшем рассмотрении оказалось татуировками. А вся одежда на Нике Селейро состояла из джинсов и кожаной жилетки. И уже из-под жилетки выскальзывали все эти птицы, цветы, листья, водопады и клинки. И иероглифы, и арабская вязь, и скандинавские руны. Татуировки покрывали руки Селейро и часть шеи – с правой стороны. И часть лица – тоже с правой. Оттого и казалось, что Ника Селейро – охотник, сидящий в засаде. Или львица, сидящая в засаде. А само лицо – ловушка.
Не стоит ему доверять.
– …Насмотрелись? – спросила Ника Селейро, коротко улыбнувшись.
– Эм-м…
– У вас пять минут. Потом я вернусь к клиенту. Его время уже оплачено. В отличие от вашего.
Что ж, условия здесь диктует она. И Брагину придется играть по ее правилам.
– Хорошо. Постараюсь уложиться. Меня зовут Брагин Сергей Валентинович. Я следователь…
– Давайте этим и обойдемся.
– Не хотите взглянуть на удостоверение?
– Я в них не разбираюсь. Что вас интересует?
Никаких эмоций – ни любопытства, ни страха, ни настороженности. И лишь синева глаз стала еще бестрепетнее, еще нестерпимее.
Завороженный татуированной волной, омывающей лоб и правую бровь Ники Селейро, Брагин достал из папки фотографию карпов кои и протянул их девушке.
– Ваша работа?
– Моя, – едва скользнув взглядом по снимку, сказала она.
– Меня интересует девушка, которой вы сделали эту татуировку. Расскажите о ней.
– А это была девушка? – Волна над бровью приподнялась.
– Вы не помните?
– Я помню татуировку. Этого достаточно.
– Ну, хорошо. – Брагин попытался зайти с другого конца. – Обстоятельства, при которых вы делали это тату… Они сохранились в памяти?
– Ничего такого, что заслуживает внимания. Иначе бы я запомнила.
– Вы же понимаете, я пришел не просто так.
– Никто не приходит сюда просто так.
Серфер из тебя неважный, Валентиныч, – подумал Брагин, того и гляди волна накроет с головой, утопив надежду хоть немного продвинуться в деле Неизвестной из автобуса.
– Эта девушка убита, Ника. Зарезана в автобусе несколько дней назад.
Никакого просвета в холодной синеве. Хоть бы дельфины появились. Или акулы, черт с ними! Или синие киты.
– Кому я должна посочувствовать? Вам или этой несчастной?
– Убийство – серьезная вещь. Несправедливая. Я надеюсь на помощь. Любая деталь будет ценна…
– На свете полно несправедливых вещей и без убийства.
– Любая подробность, даже самая незначительная, – продолжал гнуть свое Брагин.
– Я делала эту татуировку в октябре. Пятнадцатого или шестнадцатого.
Ну вот, пошли дела кое-как!..
– Не проще ли посмотреть в записях? Вы ведете записи?
– Нет.
– Как же вы связываетесь с клиентами? Назначаете им время? А сами татуировки? Их ведь нужно обсудить. Сделать предварительный эскиз. Так, кажется, это называется?
– Это называется флэш. Но дело в том, что я работаю без предварительных эскизов.
– Такое возможно? – удивился Брагин.
– В моем случае – да. Фрихэнд.
– Что?
– Я должна перевести это с английского?
– Э-э… Свободная рука. Я понял. В общих чертах. Но хотелось бы еще понять, как это выглядит.
Губы Ники снова сложились в усмешку, на этот раз – снисходительную.
– Как вариации на тему. Клиент описывает то, что хотел бы увидеть. Я претворяю его фантазии в жизнь. Вот и все.
– Так просто?
– Не так просто. Сложнее, чем вы думаете. На грани гениальности.
В том, как ослепительно сияющий андрогин произнес это, не чувствовалось даже намека на иронию или самоиронию. Ника Селейро была полностью убеждена в том, что гениальна. Но самое удивительное, что и Брагин мгновенно оказался на ее стороне. В зыбком и невероятно притягательном мире цветов, птиц и изречений, нанесенных на дамасскую сталь. Самую настоящую, несмотря на то что это была всего лишь проекция на коже.
– Та девушка… Она попросила вас набить именно этих рыбок? Описала их?
– Нет. – Волна снова занесла свой хищный гребень над бровью Селейро. – Погодите. Она была из особенных клиентов. Иных.
– Иных? – Теперь уже и Брагин приподнял бровь.
– Иные, да. Они не просят о чем-то конкретном. Они хотят воспроизвести эмоцию. Или состояние.