– Эмоции проходят. Состояния меняются. А татуировка остается надолго, если не навсегда. Я не прав?
– Мне все равно, что будет с иными потом. Это – не моя история.
– А если они придут снова? Есть же такая практика… Э-э… Делать из старых тату новые…
– Они и приходят. Не все, но многие. Но мой кавер-ап стоит в два раза дороже первоначальной работы. Иногда – в три, в зависимости от сложности переделки.
– Девушка была у вас впервые?
– Да.
– Как-то же она узнала о вас?
– Вероятно, соцсети. Телефоны на сайте.
– Вам не дозвониться. Я пробовал. Напрасный труд.
– Ханбунча не всегда берет трубку. Он пишет роман, очень им увлечен, так что не брать трубку простительно.
– Тот человек в комбинезоне?
– Других здесь нет, – снова улыбнулась Ника. – Только вы, я, мясо в кресле и Ханбунча. Он – мой администратор.
– Я могу поговорить с ним?
– Вы – можете. Вопрос в том, захочет ли он разговаривать с вами.
Ну, Валентиныч, где же твой хваленый артистизм? Умение на раз-два считывать свидетеля, настраиваться на одну волну с ним; самому быть волной, ласковой и нежной, – и выносить потенциального союзника к тем берегам, где сияет истина. Ведь все свидетели, если они не заинтересованы по каким-то причинам в сокрытии важных сведений, – потенциальные союзники.
Ника Селейро – не союзник.
Плевать ей на истину. Плевать на все, кроме себя любимой. Каждой своей репликой чертов андрогин подчеркивает это. Изощренно издевается над заскорузлым работником правоохранительных органов. Наверное, так она и думает – заскорузлый. Недалекий, не разящий наповал отточенной надменной фразой, а попросту – унылое говно. Не стыдно только за ботинки, потому что ботинки у Сергея Валентиновича Брагина всегда начищены до блеска.
Пунктик такой, да.
У Ники Селейро совсем другие ботинки – раздолбанные, облупленные на носах, так что даже цвет определить невозможно. И шнурки под стать ботинкам: порванные в нескольких местах и связанные в узлы. Это удивляет Брагина, но и обнадеживает одновременно: в безупречном, почти машинном облике Селейро обнаружилось хоть что-то человеческое.
– Что это за имя – Ханбунча?
– Обычное имя. Якутское. Он якут.
– И пишет роман?
– Да.
– Любопытно было бы прочесть.
– Вряд ли это случится в ближайшее время. Он застрял на второй главе. Целый год ее мусолит.
– Давно он у вас работает?
– С конца первой главы.
Все же это настоящее искусство – отвечать на вопросы, толком на них не отвечая. Вы спросили – я ответила, галочка поставлена, и делайте с ней, что хотите. Брагин злится на Нику Селейро, по-настоящему злится, ни на секунду не переставая по-детски восхищаться ей.
– Вернемся к девушке. Ну, или к ее татуировке. Если вам так удобнее.
– Удобнее, да.
– Татуировка – отличная, я не спорю. Реалистическая и всё такое. Даже гиперреалистическая. Но вы говорили об иных. О тех, кто просит, чтобы вы выразили их эмоции. Очевидно, это была очень простая эмоция.
– Хотите сказать – примитивная?
Вот ты и попалась, дорогуша. Вот на чем тебя можно подловить, когда все другие средства исчерпаны. На снобизме. На тупом бараньем чувстве собственной исключительности.
– Примитивно исполненная. У мастеров тоже случаются неважные дни.
– Вы вольны думать, что угодно.
Попалась, попалась!..
– Вы говорили с девушкой, Ника. Прежде чем заняться этим своим… фрихэндом. Она как-то сформулировала свои пожелания?
– Время вышло. – Ника больше не улыбалась снисходительно. Она вообще никак не улыбалась, как будто губы ее заросли переползшим с предплечий вереском. – Мне нужно вернуться к клиенту.
– Мясо в кресле вполне подождет еще пару минут. А я могу вызвать вас повесткой. И вы обязаны будете прийти.
– Если хочешь найти правду – ищи там, где ложь. Они всегда спасут друг друга, а ты останешься в дураках.
– О чем это вы?
– Не я. Та девушка. Не совсем уверена насчет точности формулировок, но что-то похожее она произнесла.
– И после всего сказанного получились те самые рыбки?
– Эти рыбки – не новость. И не эксклюзив. Довольно распространенный сюжет.
– Но ей он понравился?
– Вы смотрите и не видите. А она увидела. И ей понравилось, да. Но теперь это не имеет никакого значения.
– Что я должен был увидеть?
– То же, что и та девушка. А если нет – значит, не должны.
Это – не имитация ответа. Это и есть ответ, самый правдивый из всех возможных, хотя и до него Ника Селейро не врала Брагину. Не ее вина, что они видят мир по-разному. Или, скорее, пребывают в одном пространстве, но в разных реальностях. Совсем как в ужастике «Сайлент-Хилл», который когда-то так испугал Катю, и зачем только они потащились на эту киношку?..
– Вы знаете человека по имени Филипп Ерский?
– Простите?
Не то чтобы вопрос возник совсем уж ниоткуда, хотя на лауреате и звезде не было ни одной татуировки. Неизвестная и Филипп связаны – квартирой на улице Коллонтай, хотя и не были любовниками. Во всяком случае, незадолго до смерти девушка занималась сексом не с Ерским, с кем-то другим, – это, по биологическим образцам, установила экспертиза.
– Филипп Ерский. Известный скрипач.
– Нет. Никогда о таком не слышала. Я – не целевая аудитория скрипачей. Вы, судя по всему, тоже.
Все так и есть. Это Кате нравится классика в любом ее проявлении – будь то опера «Паяцы», балет «Петрушка» или струнные группировки, окопавшиеся в Филармонии. Филармония – еще щадящий вариант, бюджетный. Хуже обстоит дело с Мариинским, куда они обязательно наведываются раз в два месяца. Или два раза в месяц, в зависимости от репертуара и премьерных показов. Любовь к классической музыке перешла к Кате по наследству от родителей. А вот Брагин ничего похожего не унаследовал и ограничивается редким прослушиванием групп своей юности – «Red Hot Chili Peppers», «Guns N’ Roses» и «Nirvana». И нет ни одной оперы, от которой Сергея Валентиновича не клонило бы в сон. Зато на балете он никогда не спит в ожидании – вдруг кто из танцоров споткнется на ровном месте, уронит партнершу или недокрутит фуэте.
Ужасный человек – следователь Брагин.
К тому же здесь и сейчас ему хотелось бы узнать, что слушает Ника Селейро. Для полноты картины, так сказать. И для вящей убедительности психологического портрета: все последние минуты Брагин слышит жужжание где-то внутри себя. Это невидимая машинка набивает на сердечной мышце портрет проклятого андрогина.
Как сводить его впоследствии – неизвестно.
– Если вы хотите спросить, что именно слушаю я…
– Нет, – быстро открестился Брагин.
– Ничего не слушаю. Музыка меня утомляет.
А ведь верно. В «Йоа и ездовых собаках» тихо, как в гробу. И что вообще означает название? С ездовыми собаками все более или менее понятно, но Йоа…
– Погуглите. – К Нике снова вернулась способность снисходительно улыбаться.
– Что?
– Вас ведь интересует название.
– Нет.
– Оно всех интересует. Почему вы должны быть исключением?
– Учитывая специфику визита, я и есть исключение.
– А, ну да, – сразу поскучнел андрогин. – Убийство.
– Девушка как-то представилась? Назвала свое имя?
– М-мм…
Понять, что происходит внутри идеальной черепной коробки Селейро, невозможно. Очевидно, там идет какая-то работа. И Брагин силится представить, что это за работа, но ничего, кроме майнинга биткоинов, в голову не приходит.
– Чтобы объяснить, чего именно от вас ждут, нужно вступить в разговор, не так ли?
– Да.
– Разговор – это общение…
– Общение с малознакомыми людьми не предполагает их фиксации в памяти. У меня как минимум один клиент ежедневно. Иногда бывают два. Я уже молчу о тех, кто пытается втиснуться в мою жизнь вне стен салона.
– Вы сами сказали. Она была иная.
– Это ничего не меняет. Но если бы даже случилось чудо и я вспомнила… Иногда люди предпочитают не называть настоящих имен. Или обходятся никнеймами. Кличками. У байкеров это особенно распространено.
– Она имела какое-то отношение к байкерам?
– Не думаю.
– И при этом не сообщила своего настоящего имени…
– Я не утверждала, что она назвалась чужим именем. Просто сказала, что не помню его. Ни настоящего, ни придуманного. Никакого. Вот и все.
– Надеюсь, деятельность вашего салона сертифицирована?
Брагин терпеть не мог выкручивания рук, особенно если это касалось не подозреваемых, а свидетелей. И меньше всего хотел дешевого ковбойского наезда в стиле своего приятеля, капитана Вяткина. Кто только дернул Брагина за язык?
– Даже если бы вы прихватили пожарную инспекцию и санэпиднадзор, я все равно не сказала бы больше, чем знаю. А сертификаты на стене, за вашей спиной. В рамочках. Можете ознакомиться.
– Вы не поняли меня…
– Разве?
– Я имел в виду только то, что ваша студия – это не какой-нибудь подпольный бордель, где анонимность обязательна. Не блатхата и не шалман.
Ника, до сих пор рассеянно слушавшая, вдруг перебила Брагина:
– Шалман. Она что-то говорила о шалмане.
– Вам?
– Нет, это был телефонный звонок. Ей позвонили, и она с кем-то договорилась о встрече. «Увидимся в шалмане», если дословно.
– И все?
– Нет. Она сказала – «Увидимся в шалмане. Сегодня вечером. Не опоздай к приливу».
– Понятно. Это был единственный звонок?
– Я попросила ее отключить телефон сразу после разговора. Так что он был единственным.
Что-то сломалось внутри андрогина, Брагин чувствовал это. Но поломка была незначительной и никак не мешала майнингу. Просто где-то в другом отсеке запала какая-то клавиша. Или кнопка. Как если бы совсем крошечная птица сдуру влетела туда и теперь топталась по мертвым бездушным деталям своими лапками.
Андрогин не взволнован, он просто задумался. Размышляет. И это вполне себе человеческие размышления, женские.
– Она была не похожа на других. Та девушка.