– Где он находится сейчас вы не в курсе?
– Нет.
– А ваша помощница?
– Вам будет проще спросить у нее самой. Я поговорю с ней. Попрошу, чтобы была с вами поласковее…
– Это лишнее, – неожиданно смутился Однолет. – Достаточно будет конструктивного сотрудничества.
– Именно это я и имею в виду, милый мой.
Самое время было откланяться и нажать «отбой», но Паша почему-то медлил. Когда еще представится возможность поболтать с заслуженной артисткой России? Бо с ума бы сошла… Нет, Бо не сошла бы. Плевать ей на артисток, плевать ей на рептилоидов, а единственный клоун, который (по мнению Бо) заслуживает внимания, – это незабвенный Пеннивайз из кинговского «Оно». Лидия Генриховна Дезобри тоже – та еще клоунесса, хотя совсем не кровожадная. Но и… верить ей нельзя.
Эта мысль воткнулась в Пашину голову гвоздем около минуты назад, как раз в тот самый момент, когда Дезобри всеми силами открещивалась от Филиппа Ерского. И, видимо потеряв контроль, направила свой смартфон куда-то в сторону. До сих пор она довольно четко выдерживала мизансцену: лицо на экране и винный бокал, периодически исполняющий свой томный менуэт. Но теперь появилось и кое-что другое. То, что окружало Лидию Генриховну здесь и сейчас. Расхристанные карликовые пальмы вперемешку с олеандрами (Испания же!), часть террасы и огрызок стоящего на террасе стола. На столе стояла маленькая чашка (очевидно, с кофе) и пепельница, полная окурков.
А ведь Лидия Генриховна не курит. Во всяком случае, на всем протяжении беседы не изъявляла желания покурить.
Но не это смутило Пашу. А спинка пустого стула, возвышающаяся позади пепельницы. Впрочем, не такой уж пустой она была: на спинке небрежно висел плед. Или накидка, или одеяло. Скорее, все-таки плед, и его расцветка показалась Однолету знакомой: белые и синие крупные квадраты. Что-то очень похожее было накинуто на плечи Филиппа Ерского во время его пребывания на яхте «Стикс».
Конечно, это было всего лишь совпадением. С одной стороны. С другой стороны – разве могут собаку звать Павел?..
– Как там Испания? – поинтересовался у Лидии Генриховны Однолет.
– Чувствует себя прекрасно.
– Собираетесь встречать там Новый год?
– До разговора с вами собиралась. Но теперь подумываю вернуться. Вдруг мое присутствие понадобится на родине.
– Ваше присутствие совсем не обязательно. Тем более что все прояснилось. А дополнительные сведения я надеюсь получить от вашей помощницы.
– И вы всегда можете переговорить со мной. Тем более сейчас, когда у нас появился персональный канал связи.
Произнеся это, Дезобри раздвинула губы в улыбке (показавшейся Паше плотоядной), высунула кончик острого, слишком уж красного языка – и тут же втянула его обратно. И Однолет вдруг снова подумал о демоническом Пеннивайзе – теперь уже в отрыве от Бо, просто так.
Верить ей нельзя. И приближаться тоже.
Но очень хочется приблизиться. Почему-то. Это все равно что подергать тигра за усы.
– Я благодарен вам за помощь, Лидия Генриховна.
– Лидия, – тут же поправил новоиспеченный Пеннивайз. – Мы ведь договорились. Буду вам писать иногда, милый юноша, если вы не против. Все-таки произошедшее касается меня напрямую, как это ни прискорбно.
– Да, конечно.
– Нужно было сразу избавляться от этой проклятой квартиры. Но я редко бываю в городе. Постоянные гастроли.
– Ваша помощница говорила мне…
– Ничего не поделаешь, рвут на части. Особенно в Европе. Только что закончили полуторамесячный тур. Пташки упорхнули на родину, а я осталась в теплых краях. Хорошо, что есть старые и совершенно бескорыстные друзья, которые любят и ценят.
– С виллами и яхтами друзья, надеюсь? – положительно, сегодня шутки так и сыпались из Паши: уже вторая за полчаса.
– Ну, не завидуйте виллам и яхтам. Как не завидую я. А просто всем этим пользуюсь с чистой душой.
Дезобри снова показала Паше кончик языка, и в тот же момент где-то в отдалении, за пальмами, раздалось несколько ударов, похожих на удары колокола. Не церковного, а какого-то маленького и легкомысленного – то ли гонга, то ли… корабельной рынды.
– Мне пора, кориньо, – тут же засобиралась женщина-мим. – Так говорят здесь, в Испании, таким душкам, как вы. Обещаете держать меня в курсе?
– Да, конечно.
Лидия Генриховна давно отключилась, а Паша все сидел над пустой чашкой капучино и размышлял о сине-белом клетчатом пледе, так некстати вылезшем из-за спины Дезобри. Напрямую связать его с жертвой убийства не получается – мало ли одинаковых вещей существует в природе? Даже люди встречаются (не обязательно близнецы), а Генриховна – все равно молодец. Отработала спектакль на твердую пятероньку, как любит выражаться капитан Вяткин. Не соврала ни в чем, но и правды не сказала. Про покойного отца – скорее всего правда. А про собаку – извините. И про брата-кардиолога, катящегося в тартарары с пика Коммунизма. А вот со старым другом из Омска-Томска даже трогательно получилось, как вся жизнь перед глазами прошла. И про Соню – трогательно. Хотя и дураку понятно, что мымра, гастролирующая по континентам со своим пернатым шапито, использует несчастную толстуху и в хвост, и в гриву. Софико-Софочка у них на все руки от скуки. И швец, и жнец, и на дуде игрец.
И Хранитель ключа.
Ее-то Паша и прижмет к стенке при первой же возможности.
Сухой лист
…Когда-то Д. играл в футбол. За гаражами, на пустыре, обсаженном пыльными кустарниками. Сначала левым крайним защитником, потом, два лета кряду, – вратарем. Он был хорошим вратарем, просто отличным; вытаскивал самые безнадежные мячи, точно определяя направление удара. Будь это другая страна, какая-нибудь Бразилия, или Испания, или Англия, или Аргентина, вообще – любая, не его, – судьба Д. была бы предрешена. Судьба профессионального футболиста. Великого, как олеандровый бражник или бражник Мертвая голова.
Царь царей.
Или если бы сам Д. был другим. Более целеустремленным, волевым и несгибаемым. Способным идти по выбранному пути, не отвлекаясь на боковые дорожки, как бы симпатично (или, наоборот, жутковато) они ни выглядели. Но Д. отвлекается. Постоянно. Начинает что-нибудь делать и тут же бросает. И свою нынешнюю работу (ту самую, которая – поденщина) он давно бы бросил, если бы заработать можно было как-то по-другому. Но по-другому не получается, поскольку существуют обстоятельства непреодолимой силы.
Сейчас Д. тоже стеснен обстоятельствами непреодолимой силы. Повержен. И это очень, очень беспокоит его.
Ему отдавали должное как вратарю, но никогда не любили. Никто не обнимал его после выигранного матча, никто не хлопал по плечу одобрительно. Без него не могли обойтись, но только на поле, в штрафной площадке. А когда всё заканчивалось и солнце футбольным мячом улетало за горизонт, Д. оставался один. Среди гаражей и пыльных кустов. Возможно, все дело было в его левой брови.
Она белая.
Правая – самая обыкновенная, черная. И волосы – черные. И сам Д. – смуглый, кареглазый парень, что правильно. А бровь-альбинос – неправильно. Она отделяет Д. от всех остальных. Отделяла – в те времена, когда он был богом на вытоптанном множеством ног футбольном поле.
Царем царей.
Или это не бровь виновата, а что-то другое? То, что сам Д. был не в состоянии разглядеть? Хотя (из-за проклятой брови) пялился в зеркала намного чаще, чем сверстники, – почти как девчонка. Когда ему исполнилось четырнадцать, Д. сбрил бровь старой отцовской бритвой. Не слишком удачно все вышло, из рук вон, что уж там говорить. Во-первых, обращаться с бритвой он не мастак, – оттого и порезался. И долго не мог остановить кровь, она сочилась и сочилась, стекала с голого лба на голое веко. Ощущение неприятное, но и захватывающее одновременно: от крови тепло, как бывает тепло от печки в январский день. И в своем тягучем движении кровь похожа на живое существо. Насекомое.
Бражники – первое, что приходит Д. в голову.
Его единственные друзья, самые преданные болельщики: это они облюбовали кустарник, который окружает пустырь. Заняли лучшие места. Собственно, оттого кусты и кажутся пыльными – из-за засилья бражников. А может, из-за чего-то другого.
Уходя с пустыря, Д. обязательно касается ближайшего куста рукой, в знак признательности. И бражники отвечают ему легким подрагиванием сотен крыльев. Иногда Д. кажется, что связи между ним и чудесными насекомыми чрезвычайно прочны. Что он – один из них, только (по неизвестной причине) увеличившийся до нечеловеческих размеров.
С точки зрения бражников, конечно.
А так Д. – вполне себе человек. Смуглый парень с карими глазами, когда-то игравший в футбол. Он запросто отражал удары любой сложности, но главное его достижение – «сухой лист». Из поединка с ударом «сухой лист» Д. выходил победителем в девяноста восьми случаях из ста, – а ведь это совсем не просто. Слишком непредсказуема траектория у мяча, посланного подобным образом. И может еще больше измениться в самый последний момент, – и тогда мяч почти отвесно рухнет вниз, за спину вратаря. Удивительное дело, но Д. всегда угадывал траекторию, так что оставалось только раскрыть объятия и метнуться в правильный угол. Или вовсе никуда не двигаться, стоять на месте.
И всё, дело сделано.
Д. никогда не жалел о несостоявшейся футбольной карьере, – до тех пор, пока не встретил Девушку. Ведь знаменитому футболисту (каким он мог бы стать) гораздо проще завладеть женским вниманием, чем остальным, ничем не примечательным парням. В случае с Д. дела обстоят еще хуже; он – непримечательный чужак. Бровь-альбинос могла бы выделить его из тысяч чужаков, каких полно в этом огромном Городе, но ее больше нет. В том – первозданном виде, периода бражников на пустыре. В какой-то момент Д. пришла в голову мысль красить ее – как женщины красят волосы в парикмахерских и у себя дома. Для первой покраски сгодилась басма в пожелтевших от времени пакетиках – из бабушкиных запасов. И для последующих – тоже, благо, бабушка давно полуслепая и старая, и краска ей ни к чему.