Да и хрен с тобой, Джонни. Паша тоже помогать не будет. И пальцем не пошевельнет, так-то.
– Вы ведь там бывали несколько раз этой осенью, так?
– Случалось.
– Насколько я понял – не один.
– Законом не запрещено, если что.
– Ничего необычного не заметили?
– А что замечать? Пустая квартира – она пустая и есть. Как оттуда выехали – так она и стояла. Ничего в ней не прибавилось. Я что… ключи взял – ключи отдал. А спрашивать нужно с того, у кого эти ключи постоянно. И кто точно знает, что в этой чертовой квартире происходит. Согласно графику.
– Я вас услышал, – сказал Паша и вынул последнюю фотографию из своего жиденького коллонтаевского пула. – Скажите, может, эта девушка к вам заглядывала?
Он спросил об этом просто так, не ожидая сколько-нибудь вразумительного ответа. Но Коляда отнесся к фотографии неожиданно серьезно:
– Не уверен, но видел похожую.
– Где видели? Когда?
– Так и вы должны были видеть. Там, в квартире, умелец жил, из глубины сибирских руд. Лидо его от своих щедрот приютила.
– Иван Караев. Я в курсе.
– Видимо, он холодильник и расписал. Тема хорошая, кстати. Аэрография. И на паре рисунков – похожее лицо. Сходство, конечно, отдаленное. Но что-то определенно есть.
Ну, конечно! Теперь и Паша вспомнил, как впервые увидел подобие комиксов на холодильнике. И тогда ему тоже показалась, что одна из героинь, заблудившаяся среди полулюдей-полуживотных, похожа на Сандру. То есть сначала показалось, а потом сходство куда-то улетучилось. Видно, он не один такой, Паша. Вот и Евгений Коляда это заметил.
Но сейчас дело было не в Коляде, а в Иване Караеве, отчего-то сделавшем Сандру героиней своего аэрографического комикса. Отчего? Они были знакомы? Насколько близко?
EMBRASSE MOI
Тогда это словосочетание озадачило Пашу, но он давно справился с проблемой, забив таинственное embrasse в интернет-переводчик. И примерно такой ответ он и ожидал увидеть – Поцелуй меня! На пустом месте подобные призывы не возникают. До сих пор Неизвестную из автобуса не опознал ни один человек, и вот появился реальный шанс продвинуться в расследовании. Так или иначе, но Иван Караев связан с двумя людьми, которые мертвы. И эта странная история с черной лестницей в «Барашках»… У Паши нет никаких оснований не доверять показаниям демона-хранителя госпожи Дезобри. Она – лицо не заинтересованное, незаангажированное. И проявила себя как вдумчивый и толковый свидетель. И она – человек без воображения.
Иначе бы ей просто незачем было протоколировать жизнь в блокнотах. Превращать каждый свой шаг в документ бытия. Люди без воображения – находка для представителей Пашиной профессии. Такие люди не в состоянии ничего придумать и оперируют лишь доступными им фактами. Зато особи, обладающие чересчур буйным воображением, обязательно заведут следствие в тупик. Придумают и то, чего не было, распишут в красках, кучу всего лишнего нафантазируют; а ты потом сиди, как Золушка, отделяй зерна от плевел.
– Секунду. – Паша посмотрел на Коляду и предупредительно поднял руку. – Мне нужно позвонить.
– Да ради бога, – пожал плечами тот.
Отойдя к окну, Однолет набрал номер Ивана Караева. Звонки шли, но трубку Караев не брал, и после десяти гудков срабатывал автоответчик. Беседа с автоответчиком смысла не имела, поскольку они с Караевым уже договорились о встрече. И сейчас Паше надо брать ноги в руки и двигать в сторону улицы Писарева, разговаривать с голубчиком на предмет обоих покойников.
Но, пока он стоял у окна, в холле с резным порталом камина что-то изменилось. В нем появился новый персонаж, и персонаж этот был девушкой. Поначалу Паша подумал, что девушка – очередной представитель режиссерской группы, тупящий в смартфон. Но в руках красотка (а вновь прибывшая несомненно была красоткой) держала не смартфон, а какие-то листы, довольно увесистую пачку.
– Какого хера! – Коляда раскинул руки так, как будто собирался обнять весь мир. – Дарси! Сто лет тебя не видел.
– Я сама себя сто лет не видела, – ответила Дарси.
И тоже раскинула руки, но не так широко, как павиан: на весь мир не хватило бы, но на какую-то его часть – вполне. Ту, что примыкает к Исландии с ее горячими ключами. И Норвегии с ее фьордами. Почему вдруг Паша так решил?
Нипочему.
Просто еще одна симпатичная девчонка, и даже лучше Бо. У Бо нет ямочек на щеках, а у Дарси – есть, правда, одна-единственная. Но очень, очень милая.
– Кого играешь? – между тем спросила Дарси.
– Мудака, – ответил Коляда. – Кого еще можно играть в мудацком сериале? А тебя каким ветром занесло?
– Да попросили диалоги поправить в двух сценах. С колес сейчас будут гнать. Исполнительный по старой дружбе подкинул проблем. Ну, а я, как всем известно, девушка безотказная.
– Не скажи, не скажи, Дарси, – снова заржал павиан. – Мне ты сколько раз уже отказывала? Замаялся считать.
– И я замаялась, но что поделать. Совсем спать с тобой не тянет. Прямо сексуальная патология какая-то. Может, к сексологу сходить? Провериться?
– А по пьяни? Не?
– Ну, я столько не выпью, Женечка.
В этом диалоге не было ничего оскорбительного. Во всяком случае, для Пашиного уха, хотя на всякие скабрезности и пошлые шутки ниже пояса (с обеих сторон и по всей окружности) он реагирует не слишком позитивно. Терпеть их не может, такой он человек – Павел Однолет из Костомукши. А эти люди – вот такие. Киношники, театральные деятели – словом, птицы парящие отдельно от всех остальных. А в небесах или где-то там еще, не так уж и важно. И, хотя у Паши большие вопросы к павианьей личности Евгения Коляды, он понимает – актер и Дарси просто стебутся. Отрабатывают номер. Способ существования такой, а есть тут кто-нибудь еще (кто вполглаза на это смотрит), или вообще никого нет – без разницы.
– А это кто?
Наконец-то таинственная Дарси заметила Пашу. Вернее, заметила уже давно, поскольку трудно не увидеть человека в пустой комнате, на открытом пространстве. Но снизошла только сейчас.
– Новый помощник звукооператора?
– Не-а. Угадай с двух раз, – подначил подругу Коляда.
– Ну, не знаю. Судя по просвещенному лицу… Актер эпизода. Убивают через десять секунд после появления на экране. Еще до тебя.
– Мимо, любимая. Ладно, не буду тебя мучить, а то мы такими темпами до штатной хлопушки съедем. Он мент.
– Из сопровождения? Но у вас же сегодня не натура… Или он так, приобщиться к созданию нетленки?
Эти двое говорили о Паше в третьем лице, как будто его и не было здесь. Причем говорили не в самом уважительном ключе, скорее наоборот. Но Пашу это почему-то не обижало. Позволь себе такое в одно рыло Коляда – он мог бы и схлопотать. Но Дарси с ямочкой на щеке тушит однолетовский законный гнев, не дает ему разгореться в полную силу. И Паше нравится смотреть на Дарси. Это не то чувство, которое он обычно испытывает к девушкам и испытывал к Бо, с чьим леденцовым образом никак не удается расстаться.
Он бы хотел иметь такого друга, как Дарси, вот что.
– Просто мент. Ты же вроде искала… Для консультаций.
– Вообще-то я уже нашла. Вроде. Но еще один не помешает.
– Вообще-то я здесь. Вроде, – первый раз подал голос Паша. – Проще обратиться напрямую.
– Действительно, – изумился Коляда. – Как-то мы упустили этот момент.
– Прощелкали, – поддержала павиана Дарси.
Всему виной Пашина новая борода, выписанная прямиком из псевдоолдскульного барбершопа за три тысячи рублей. Она делает лейтенанта Однолета, серьезного человека на серьезной и важной работе, каким-то жалким клерком, каких миллион. Винтиком в машине. Или нет… При такой-то лукавой бороде, скорее, булавкой в кимоно.
Тьфу ты.
Будь здесь капитан Вяткин или следователь Брагин Сергей Валентинович – киношники ни за что не позволили бы себе такой стеб. Но с Пашей все прокатит.
А вот и не прокатит. Фигушки. Запоздало обидевшись на Дарси и примкнувшего к ней павиана, Паша сухо попрощался. И двинулся в сторону коридора, где заседала режиссерская группа во главе с самим режиссером – человеком неопределенного возраста с модно выстриженной головой. И победительно торчащей, завязанной в подобие хвоста китайской косицей. Зычным голосом Косица выкрикнула в монитор:
– Аглая и инспектор рыбоохраны! Актовый зал! Приготовились!.. Тишина!
Однолет замер. Застыл перед предварительно закрытыми кем-то из киношной обслуги створками стеклянных дверей.
– Мотор! Камера! Родандо!
Последнее слово привело Пашу в изумление, но, видимо, он был единственный, кто чему-то изумлялся. Где-то в глубине невидимого актового зала раздался хлопок, и спустя несколько секунд в коридоре зазвучали негромкие голоса – съемка в зале транслировалась на режиссерский монитор.
– Обожаю смотреть, как он выдрючивается перед телками, – едва слышный шепот заплескался прямо в Пашином ухе.
Дарси.
Теперь она стояла рядом с Пашей и самым бесцеремонным образом касалась губами его мочки.
– А он выдрючивается? – таким же шепотом спросил Паша.
– Слово «снимаем» он воспроизводит минимум на шестнадцати языках. Включая албанский и маори. Без акцента.
– А сейчас на каком?
– Испанский. Обиделись на меня?
– Нет.
– Меня зовут Дарья, и я сценаристка. А на сценаристов нельзя обижаться, они и без того обиженные судьбой люди.
– Почему? – неожиданно развеселился Однолет.
– Потому что когда пишешь, всегда держишь в голове суперсериал «Мост». Ну, или там «Однажды ночью». А на выходе, после всех согласований, редакторских правок и родандо, получается «Доярка из Хацапетовки». Разве это не печаль?
Съемка закончилась через три минуты, и путь снова был свободен. В другое время Однолет воспользовался бы любой возможностью задержаться и немного поболтать с Дарси. Но только не сейчас, когда в конце тоннеля, украшенного лихой аэрографией Ивана Караева, появился слабый свет. И все, что остается Паше, – идти на этот свет. Несмотря на улыбку сценаристки Дарьи, притягивающую к себе похлеще русалочьего пения.