Наверное, это и впрямь фраза из какого-то фильма, ложно-многозначительная. И Брагин видел этот фильм, потому что фраза ему знакома. Она словно висит перед глазами, оторванная от экрана, оторванная от сюжета.
– Это всё?
– Наверное, последовательность была не та. Сначала про то, что я милый. Потом про комнаты. Потом она спросила, может ли меня поцеловать. Это было неудобно, но я согласился.
– Почему?
– Почему неудобно? Перегибаться через стойку всегда неудобно, а тут пришлось.
– Почему согласились?
– Не в моих правилах отказывать хорошеньким девушкам. Поцелуй, правда, получился не очень.
– Не очень?
– Не очень обязательный. Можно было обойтись и без него. Зато я ее сфотографировал. Вы спрашивали – не была ли она против. Нет, не была.
– Позировала вам?
– Не специально. Потом отвлеклась на звонок.
– Ей позвонили?
– Звук она выключила. Так что не могу утверждать точно – звонили ей или звонила она. Разговор был не очень долгий. Девушка только сказала: «Мне кажется, они здесь».
– Они?
– Или он. Толком не расслышал. Говорю же – музыка.
– Она называла какие-нибудь имена?
– Нет.
– Ну, хорошо. Это всё?
– После разговора она сразу ушла. Даже рукой не помахала ужасно милому человеку. У которого выпросила поцелуй, между прочим.
– Кто-нибудь пошел за ней?
– Я не видел. Отвлекся на очередного клиента.
– Это всё?
– Про девушку – всё.
– И больше она не приходила сюда?
– При мне нет. Но это не конец истории.
– Было что-то еще?
– Был человек. Парень. Толком я его не разглядел, даже не понял, когда он возник. Отвернулся за лаймом, потому что готовил коктейль… Бац – а он уже сидит, как всю жизнь сидел.
– На месте девушки?
– На соседнем. Там, где меньше света. У нас и так здесь вечный интим, посетителям это нравится, но хрен что разглядишь толком. Видите, как устроена стойка? Пять ламп разной степени тусклости и двенадцать посадочных мест. Кто-то в полутени, а кто-то совсем в тени. Он выбрал тень. Или так получилось. И мне показалось, что он не совсем здоров.
– В… этом смысле? – Брагин постучал пальцем по лбу.
– Нет. Нет. Простуда, скорее всего. Горло обмотано шарфом, покашливал периодически и говорил тихо.
– О чем говорил?
– Вроде бы он видел, как я фотографировал красотку. Потому и спросил, не ее ли я приятель?
– Откуда такие выводы?
– Она меня целовала – вот и выводы. Но и мне кое-какие выводы пришли на ум. Вот, смотрите.
Бармен постучал кончиками пальцев по круглой стеклянной емкости, напоминающей маленький аквариум. Такие стоят в гостиницах на ресепшене, а кроме того Брагин видел их в клиниках и центрах планирования семьи, где бывал с Катей. Обычно их заполняют дешевыми карамельками, но аквариум Григория был почти до краев набит винными пробками.
– Видите стекляшку? Никто на винные пробки до сих пор не покушался, да и кому они могут понадобиться? А тот парень сунул сюда руку и вытащил одну вещь. Прямо как знал, что она там лежит.
– Что это была за вещь?
– Я так думаю, что флешка. Не могу сказать, что она как-то сильно отсвечивала и сразу бросалась в глаза… Хоть и с цепочкой, но не слишком приметная, и цветом под дерево. То есть найти ее можно было, только если искать. В общем, вытащил он эту флешку и так внаглую мне заявляет: уронил, мол. А я же видел, что нет. Потому как прекрасно знаю, что там у меня в аквариуме за планктон. Немного рома, немного конины, но в основном – вино. И инородное тело долго бы там не пролежало. А если кто и уронил, то…
– Девушка, – закончил Брагин вместо Григория.
– Точно. Когда меня целовала. Видите, как несложно сложить два и два.
– Что было потом?
– Потом он слинял. Очень быстро, как будто хотел догнать ту девушку. Это я задним числом додумываю, а уж как там было – не знаю.
– Ушел, не заплатив?
– А он вообще ничего не заказывал, – запоздало удивился Григорий.
– Смогли бы вы его опознать?
– Ну, если бы увидел в том прикиде, в котором он тут возле стойки отирался, – возможно. Даже скорее всего. А так – не знаю.
– В нем было что-то необычное?
– Ничего такого, чего бы я не видел раньше. Шапка вязаная, а сверху капюшон. Куртка… Куртка как куртка. Шарф.
Что-то во всем этом перечне показалось Брагину знакомым. Связанным с автобусом № 191 и показаниями кондукторши Маврокордато.
Парни.
Она упоминала о двух парнях. Первый – в оранжевой шапке и шарфе в цвета футбольной команды «Зенит». Он вышел из автобуса на улице Нерчинской и сбил с ног жертву. Как утверждает водитель Тариэл Кобахидзе – непредумышленно. Так ему показалось. Второй парень – тот, кто съел счастливый билетик, – некоторое время сидел рядом с девушкой. Основные приметы: шапка (и снова – хорошо запоминающаяся, но не цветом, а формой), наушники в ушах, борода.
Бороденка, – как выразилась Маврокордато.
– Шарф был обычным? – спросил Брагин.
– А каким еще он должен быть?
– Может, зенитовским?
– Нет. Я бы запомнил. Это приметная деталь.
– Борода у него была?
– Бороды не было. Косички были, это да.
– Какие косички?
– Знаете, есть такие африканские косички, ими всю голову оплетают. Дрэды, вот.
– Да, я знаю.
– Так вот, это были не они. У того парня они спереди свешивались. С бусинами, фигурками всякими. Как-то они еще специально называются… Африканские – дрэды. А эти… Нет, не вспомню.
Наверное, так выглядит удача. Она украшена бусинами и фигурками, вплетенными в косицы. И вспоминать ничего не надо, мил человек! Черт с ним, с названием. Брагин достал еще одну фотографию – на этот раз Филиппа Ерского – и положил ее перед Григорием:
– Не он?
– Черт его знает. Вроде он. – Григорий поднес снимок к лицу. – Там капюшон был. Опять же – со светом лажа. Сейчас… Точно он.
– А свет? – напомнил Брагин. – Постарайтесь не ошибиться. Это важно.
– Из-за той девушки?
– Девушка погибла.
– Это не был несчастный случай?
– Убийство. Это было убийство.
Странно, но иногда смерть производит впечатление и на албанцев-мафиози.
– Я думаю, это он. Уверен. Может, я не очень отчетливо запомнил лицо, но вот бусины в косичках помню.
– Такие запоминающиеся?
– И это тоже. Но в основном потому, что они стучали по стеклу, пока парень вытаскивал флешку из аквариума. И там еще была маленькая рыбка.
Брагин не сразу сообразил, о какой именно рыбке говорит бармен Григорий.
– Из темного камня. По-моему, оправленная в серебро.
Рыбка была из черного агата. Действительно, оправленная в серебро. Вот только на фотографии, которую минуту назад рассматривал Григорий, рыбка эта не просматривалась. Хотя разрешение снимка вполне позволяло это сделать.
Ее там просто не было.
На снимке, не самом последнем по времени. А на мертвом Филиппе – была. Но Григорий не мог знать об этом, если бы… Не увидел еще живого Ерского перед своей стойкой. Это он копался в аквариуме в поисках флешки. И возможно, преследовал девушку.
Это он. Некому больше. Ведь такие рыбки в креативных сделай-сам-гипермаркетах «Леонардо» не продаются.
– Вы очень помогли, Григорий, – только и смог сказать Брагин. – Спасибо. Жаль, что вы уволились.
…Снимок Филиппа Ерского, который Сергей Валентинович показывал бармену, перекочевал из интернета и мало чем отличался от его портрета на афишах. Вообще, с настоящими – личными, только ему принадлежащими вещами, дела обстояли более чем странно. Это – единственный вывод, который смогла сделать следственная группа Брагина после четырехчасового обыска в пентхаусе Ерского. По удивительному стечению обстоятельств он находился в том же элитном жилом комплексе, где оторвал себе квартиру Лёха Грунюшкин. Только Лёхина квартира располагалась совершенно в другом крыле, тремя этажами ниже. И была в три раза меньше. Но и из нее вид открывался роскошный. Что уж говорить о пентхаусе! Бескрайние городские дали, вплывающие в окна, просто завораживали.
Особенно сильно они потрясли Пашу Однолета, паренька из Костомукши. Вкупе с бескрайними далями собственно пентхауса.
– Охренеть, – то и дело повторял Паша, стоя на границе мраморного пола и питерского влажного воздуха, отделенного от квартиры панорамным окном. – Охренеть.
– Возьми себя в руки, – посоветовал проходящий мимо Брагин. – И займись наконец делом.
Впрочем, в квартире Ерского было так мало вещей, что помощь Однолета не особенно и требовалась. Самый минимум мебели, пусть и очень дорогой: холодильник (по странному стечению обстоятельств – двоюродный, если не родной, брат холодильника из квартиры на Коллонтай) – американский. Кухня была выписана из Италии, оттуда же – гостиный гарнитур, состоящий из винтажного стола красного дерева и шести стульев. Спинки стульев венчали геральдические гербы неизвестных Брагину аристократических родов, а сам стол покоился на искусно вырезанных львиных лапах.
Тонкая работа, ничего не скажешь.
Пентхаус представлял собой открытое «студийное» пространство, лишь условно поделенное на зоны: кухня располагалась в самом его начале, затем следовала секция «рыцарей Круглого стола», как обозвал ее Однолет. А в дальнем углу Филипп Ерский устроил что-то наподобие репетиционной: небольшой подиум с пюпитром, мощная акустическая система, пара софитов и два больших стеклянных тубуса, вмонтированных в стену. В них хранились скрипки. Обе были концертными, одна – авторства Жана Батиста Вийома, французского скрипичного мастера девятнадцатого века, а вторая – самого великого Амати.
– Са-мо-го! Амати! – с придыханием и присвистом, понизив голос до трагического шепота, сообщил Брагину Олег Николаевич Кныш, питерский представитель Филиппа Ерского, предусмотрительно приглашенный Брагиным в качестве понятого. Второй понятой выступала Варвара Дымшиц, приходящая домработница. В ее обязанности входило убирать квартиру раз в неделю, по субботам, вне зависимости от того, находится ли Филипп Ерский в Санкт-Петербурге или гастролирует за границами России.