В следующую секунду из соседней комнаты прозвучал встревоженный старушечий голос:
– Кто здесь?!
Хрипунов перехватил растерянный взгляд Петешева – тот ждал разрешения, чтобы броситься к выдавленному окну. «Дрейфишь, Петро, а все героя из себя строил!» Но вместо отхода Василий, уже не соблюдая осторожность, зашагал через весь зал прямо в ту сторону, откуда звучал обеспокоенный голос. Луч фонаря бесцеремонно уставился на сморщенное желтоватое старушечье лицо, и он, вкладывая в свой голос всю накопленную злобу и раздражение, не отпускавшее его на протяжении последних недель, прошептал:
– Молчать, старая колода, если жить хочешь… Хоть слово вякнешь… пристрелю! – для убедительности он выставил вперед руку с вальтером. – Где твой квартирант?
– За занавеской он, спит…
– Петух, проследи за ней, чтобы она какую-нибудь дурь не выкинула, – сказал Хрипунов Петру, продолжавшему стоять неподвижно.
Петешев уже справился с растерянностью и теперь старался выглядеть как можно боевитее. Ему очень хотелось верить, что Большак не заметил его минутное замешательство.
– Ложись на пол, старая! – приказал Петешев, потрясая наганом. – Живо!
– Да что же вы надумали-то, ироды! Я же вам в бабушки гожусь.
– Ложись, сказал!
Женщина, подбирая в руки длинную белую сорочку, тяжело опустилась на колени, потом легла на пол.
– Боже, сохрани! Боже, спаси! – крестилась она, глядя на револьвер.
Хрипунов отошел в угол комнаты, где за занавеской находился квартирант, и с силой дернул на себя пеструю материю. Бледно-желтый луч фонаря осветил рыхловатое лицо спящего молодого мужчины.
– Поднимайся, козел! Чего дрыхнешь? – процедил Хрипунов.
Мужчина открыл глаза и недоуменно уставился на Василия.
– Вы кто? Что происходит? Объясните мне.
На вид ему было не более тридцати лет. Он был высокого роста, с рыхлым телом, очень нескладный, с тонкими руками. Василий не без удовольствия всматривался в его искаженное страхом лицо. Квартирант все понял – его губы вдруг дрогнули и застыли в какой-то нелепой просительной улыбке.
– А теперь туда! К старухе! И лицом вниз! – Хмыкнув, добавил: – И смотрите там, не нагрешите.
Квартирант суетливо затоптался на месте, после чего послушно опустился рядом со старухой.
– Слушай меня внимательно, – с искренним сочувствием произнес Василий, – если поднимешь крик, пристрелю тут же, на месте. Мне не впервой! Петух, посмотри, что там у старухи в комоде припрятано.
Петр Петешев подошел к комоду и стал вытаскивать из него ящик за ящиком. На пол вывалилось выглаженное белье – простыни, наволочки. В нижнем ящике оказалась шкатулка, в которой лежали старинные бусы, броши, кольца, золотые серьги.
– Где золото прячешь, старая?! – зло спросил Петешев. – Ну, говори!
– Нету у меня ничего больше, сыночки, – горестно запричитала хозяйка дома. – Только это.
– Осмотри шифоньер! – приказал Большак.
Петешев повернул ключ, оставшийся в дверце шифоньера, и широко его распахнул. В нем были старые платья времен молодости старухи, широкие сарафаны, передники, помятые шляпки. Петр торопливо скидывал одежду на пол. Ни золота, ни денег в шифоньере не оказалось.
– Где же ты, старуха, деньги прячешь?
– Если бы у меня деньги были, разве стала бы я квартиранта держать? Хоть на маслице да молочко будет.
– Оставь ее, Петух! Возьми вот ту швейную машинку, за нее на базаре хорошие деньги дадут!
Петр приподнял швейную машинку.
– А тяжела, зараза! – посетовал он.
– Ничего, не переломишься, – отмахнулся Хрипунов, подобрал с пола четыре платья. Критическим взором осмотрел их со всех сторон и, убедившись, что они вполне годны для продажи, сунул в холщовый мешок. – На базаре толкнем! Сейчас любая вещь нарасхват! А вы… если хоть слово кому-нибудь вякнете про нас! – повернулся он к лежащим на полу старухе и квартиранту. – Вернемся и порежем вас!
– Да разве мы смеем, милочки! – запричитала старуха.
– Все, выходим!
Потушив фонарь, Хрипунов сыпанул на пол горсть табаку и вышел из комнаты; пересек террасу и шагнул в оконный проем, через который было видно черное небо, издырявленное множеством звезд. За ним, стараясь не расколотить швейную машинку, заторопился Петешев.
Никто из близлежащих домов не видел, как дворик бабки Ксении пересекли двое мужчин. Потом, ненадолго нарушив ночную тишь, бряцнула на воротах тяжелая щеколда, и «гости» растворились в густом и темном пространстве улицы.
Глава 9Сдавать не станут
Майор Щелкунов и капитан Рожнов вышли из темно-желтого длинного здания управления, пересекли тихую улицу Дзержинского, после чего спустились вниз по крутым бетонным ступеням прямиком к «Черному озеру».
Виталий Викторович был влюблен в этот парк с самого детства. Мальчишкой он помнил его всегда многолюдным, в нем было тесно от прогуливающихся под ручку пар, весело от задорных и шумных, как сама молодость, студенческих компаний. Зимой на озере еще с незапамятных времен ежегодно заливался каток, привлекавший всю молодежь с близлежащей округи. Весной впадина наполнялась талой водой, и тогда он вместе с другими мальчишками сколачивал плоты и организовывал на озере настоящие флотские баталии.
Некогда в саду размещались рестораны, один из которых принадлежал купцу Ожегову – по заверениям казанцев, один из самых лучших в Казани. Только в нем можно было отведать суп вензорв и консоме дежибье, кокили из рыбы и голубцы по-полтавски. Частенько к арке «Черного озера» подкатывала пролетка очередного залихватского кутилы. Раздавались хлопки откупориваемых бутылок, пенилось шампанское, слышался смех, а между старых лип чинно вышагивали парочки – мужчины с изящными тросточками в руках и женщины в красивых платьях и со шляпками с широкими полями.
Все это изящество присутствовало совсем еще недавно, но уже успело кануть в Лету. С той поры минула целая эпоха.
По ровной и прозрачной глади озера безмятежно скользила стайка лебедей. Птицы были доверчивыми и ручными, их можно было кормить прямо с ладоней. Но в парке уже давно не было изысканных ресторанов с зимним садом и светской, избалованной многими развлечениями публики. Все изменилось, казалось, что даже воздух стал несколько иным.
Особенно серьезные перемены произошли в «Черном озере» в тридцатые годы. Парк вдруг сделался чужим, даже нелюдимым, и казанцы старались обходить его стороной. В нем было беззвучно и гнетуще, даже птицы не щебетали. По утрам около парка «Черное озеро» со стороны Управления Народного комиссариата внутренних дел выстраивалась длиннющая очередь, которую не могли напугать ни летний зной, ни зимняя стужа. Длинная очередь тянулась через всю улицу Дзержинского и зловещим длинным хвостом спускалась по бетонным ступеням к самому озеру. О людях, стоявших в очередях, распространяться было не принято, но всем было известно, что это родственники арестованных, участвовавших в кулацких, диверсионно-повстанческих и диверсионно-вредительских группах, не теряющие надежды узнать хотя бы что-нибудь о судьбе арестованных близких.
Теперь очередей не было, что не могло не радовать. Времена нынче иные. Хотелось верить, что лучшие. Щелкунов любил посидеть в тенистом парке. Он словно погружался в далекое детство, где окружающий мир представлялся ему безоблачным.
В парке Виталий Викторович мог расслабиться. Покой и вид на узорчатый фасад Александровского пассажа, красивейшего здания Казани, помогали ему сосредоточиться, собраться с мыслями. Обычно он приходил сюда один, но сейчас с ним был капитан Рожнов, наблюдавший за ватагой пацанов в замызганных кепках, гонявших с громкими выкриками по асфальтовой дорожке обод от велосипеда.
Майор закурил и посмотрел на Рожнова.
– Ограбления совершает одна и та же банда. Это очевидно. – Между пальцами правой руки он сжимал дымящуюся папиросу; тонкая серая струйка неровной ниточкой тянулась кверху. – При грабежах бандиты действуют очень уверенно, как будто бы им хорошо известно расположение комнат, расстановка мебели. Возможно, они предварительно посещают квартиру под каким-то предлогом и изучают обстановку.
Валентин давно научился понимать майора Щелкунова с полуслова, возможно, потому, что часто думали об одном и том же. Вот и сейчас он сразу сообразил, о чем идет речь.
– Ограбление на Ягодной очень напоминает предыдущие, произошедшие на Марусовке. Выставляют раму и проникают в квартиру. Потом следы посыпают табаком, чтобы собака след не взяла.
Майор Щелкунов удовлетворенно кивнул.
– Почерк очень схож… Но что мы знаем об этой банде? Крайне мало, а правильнее сказать, почти ничего! По показаниям бабки и ее квартиранта нам известно, что грабителей двое. Молодые. Примерный возраст – от двадцати пяти до двадцати восьми лет. Особых примет не имеется. Во всяком случае, ни бабка, ни квартирант ничего такого не заметили. Правда, свидетели они не бог весть какие: одна полуслепая, а другой насмерть перепуганный и со страху ничего не помнит.
– Я тут переговорил со своими информаторами. Никто о них ничего не знает.
– У меня тоже ничего не получилось… Уверен, что это только часть банды. В действительности бандитов больше. А почему о них никто не знает… Банда закрытая! Так бывает, когда повязаны родственными связями, а такие друг друга не сдают, – заключил Щелкунов. Зябко поежившись, Виталий Викторович предложил: – Ну что, Валя, пойдем, что-то холодать стало.
Глава 10Ограбление заславских
1948 год, начало июля
Развалившись на стареньком диване и беззаботно заложив руки за голову, Василий Хрипунов наблюдал за женой. Надежда, не замечая пристального взгляда мужа, кокетливо прихорашивалась перед зеркалом: подводила губы, поправляла прическу, поворачивалась то одной, то другой стороной к зеркалу. В последние два года Надя буквально расцвела: из девчонки-подростка она превратилась в красивую девушку со всеми приятными для мужского взгляда женскими выпуклостями. Девок вокруг вроде бы много – так и растут пустоцветами, многие их них никогда мужской ласки не узнают, – среди них можно подобрать деваху поярче да поэффектнее, но как-то с Надеждой было милее. И улыбнуться может по-особенному, и прикоснуться иначе, так что дрожь по телу пробирает. «Будто бы околдовала, так и смотрел бы на нее, не отводя взгляда!»