– Откуда ты все это взял?
– Это уже неважно. – Взяв со стола серьги, Василий повертел их в руках. Бриллиантовые грани, ловя свет, сверкали. – Такой вещицы во всей Казани днем с огнем не сыщешь! Только сразу на себя не цепляй… Пусть сначала все в городе уляжется, а уже потом носи! Остальное рыжье отнесешь матери, пусть продаст по знакомым. – Он сунул руку в карман и вытащил несколько золотых монет. – Да, – удовлетворенно протянул он, – с такими деньгами можно жить. Может, мне свою охрану на фабрике забросить? – посмотрел он на жену, ожидая ответа.
Надежда лишь неопределенно повела плечом, глаза ее говорили: «Ты – муж, сам и решай!»
– Пожалуй, не стоит торопиться, – отрицательно покачал он головой после некоторого раздумья, – мусора тогда начнут присматриваться… А так работа у меня не пыльная: ходишь по территории с наганом, страх на всех нагоняешь! – Приобняв жену за плечи, добавил: – О жинке своей думаешь, о том, какая она ласковая и верная…
Глава 11Ноги в руки и валяй
На следующий день у Хрипунова была смена. На службу он явился как ни в чем не бывало – держался бодро, настроение было приподнятым. Встретив у проходной двух знакомых девушек, пожелал им богатых и красивых женихов. Напутствие понравилось обеим, и они, дружно рассмеявшись, поблагодарили. А у пристроя, где размещалась охрана, он повстречал начальника отдела кадров Васильеву. Выглядела женщина удрученно.
– Марья Николаевна, чего мимо-то проходишь? – поинтересовался Хрипунов. – Или обиделась на что-то?
Подняв голову, женщина растерянно поздоровалась:
– Здравствуй, Вася…
– Ты уж извини меня, что не сумел зайти, занят был, забегу в следующий раз.
Женщина лишь отмахнулась.
– Настроения у меня никакого нет. Не до того мне сейчас.
– А что случилось, может, моя помощь нужна? Чем смогу, тем и помогу.
– Да разве тут поможешь? – горестно вздохнула женщина. – Помнишь, два дня назад я тебе о Заславских рассказывала?
– Помню, и что?
– Четырехлетнего Иланьчика, сынишку их, и Моисея Заславского какие-то нелюди убили!
– Да что ты такое говоришь? – подивился Хрипунов.
– А жена его, Хася, в пятой горбольнице в реанимации сейчас лежит без сознания… Череп у нее проломлен. Хирурги говорят, что помрет. День-другой ей остался…
– Вот горе-то какое, – посочувствовал Хрипунов.
– Два дня сама не своя…
– И кто же совершил это злодейство? Известно?
Безнадежно отмахнувшись, Марья Николаевна произнесла:
– Да разве ж их найдут? Вот такие страхи в городе творятся. На улицу вечером выйти боязно. Ладно, пойду я. Ждут меня уже.
Еще через несколько дней Хрипунов решил в кругу ближайших родственников отметить удачно провернутое дело. Овощи и фрукты, а еще кое-что из копченостей теща прикупила заранее. Вот только когда стали считать число приглашенных, стало понятно, что мяса для варки и для жаркого маловато.
– Василий, ты мне денюжку-то дай. Схожу на рынок еще, прикуплю все что нужно, – предложила теща.
– Ксения, не суетись, пойду сам посмотрю, что там на рынке имеется, давно не был, – ответил Большак. Подхватив с вешалки легкий плащ, вышел на улицу, хлопнув на прощание дверью.
Выйдя из дома, Хрипунов сразу повернул к дому Петешева. Тот оказался дома и, разложив на столе плохонькую лисью шубу, скорняжил.
– Занят, что ли? – спросил Василий.
– Есть немного, – глянул он на гостя. – Жена попросила подол залатать. Готовится к зимним холодам.
– А новую чего не купишь? Деньги у тебя теперь есть.
– Предлагал я ей новую шубу… От новой она не отказалась, но попросила еще и старую подшить. Говорит, теперь две будет! А что за дело-то?
– А хозяйка-то Заславская живой осталась, – сказал Василий.
– Как так?! – вскинулся Петро. – Ты же ее со всего размаха в висок саданул. После такого удара никто не выживает.
– Ладно, Петро, расслабься! Без сознания она лежит, врачи сказали, что через день-другой помрет… Я что хотел спросить-то… Дельце наше идешь отмечать? Теща все по-серьезному устраивает. Видно, разносолами подивить задумала.
– Иду. Как же иначе? – расплылся в довольной улыбке Петр. – Если не пойду, тогда в следующий раз фарта не будет.
– Верно… Я в одном месте кабанчика присмотрел. Мяса там много, на всех хватит! Поможешь мне его до дома дотащить?
– А что он, беспризорный кабанчик, что ли? За ним разве не присматривают?
– Неделю за домом наблюдаю, хозяева вечерами куда-то уходят! Чего добру пропадать-то?
– Неугомонный ты, Большак! – хмыкнул Петешев. – Далеко, что ли, отсюда?
– Недалеко… Здесь, на Суконке!
Суконная слобода, или просто Суконка, получила свое название от суконной фабрики, которую в 1714 году на Шарной горе основал Петр I, куда пригласил на заработки свободных ремесленников и суконщиков, пообещав им солидный заработок. Поначалу фабрика была государственной, но впоследствии перешла в частные руки, и первым ее владельцем стал купец Иван Михляев. Народ, впоследствии расселившийся вокруг фабрики, в своем большинстве был из крестьянства – шальной, своевольный и дюже запойный! Бунтарские настроения подогревали ремесленники, которым так и не выплатили обещанного вознаграждения. Лишившись прежнего достойного заработка, они нередко выступали инициаторами многочисленных бунтов.
Суконная слобода на протяжении нескольких столетий напоминала кипящий котел, который, превышая точку кипения, просто взрывался, толкая его обитателей на сильнейшие волнения, подавлять которые приходилось правительственным войскам. Именно благодаря поддержке рабочих Суконной слободы самозванцу Емельяну Пугачеву удалось ворваться в Казань, не встретив серьезного сопротивления. Значительная часть рабочих фабрики позже влилась в отряды донского атамана, разделив в дальнейшем его трагическую судьбу.
А уж после того, как рабочим дали волю, Суконка разделилась на две несовместимые половины. Первые, в основном ремесленники, значительно разбогатели, сторонились преступного ремесла и утоляли свою бушующую кровь разве только в драках стенка на стенку, что ежегодно происходили между Суконной и Старо-Татарской слободой. Вторые, не пожелав отказываться от прежних традиций, заложенных еще их дедами, занимались кражами, воровством, грабежами и прочими непотребными и противозаконными делами.
Даже Октябрьская революция и случившиеся за ней потрясения мало коснулись закостенелых порядков Суконной слободы: ее жители жили, придерживаясь прежних порядков, заведенных еще столетия назад, а сама слобода продолжала оставаться эпицентром городской преступности, куда не отваживались заходить горожане из других районов. Стражи порядка если и появлялись на Суконке, так не в одиночестве, а хорошо организованной и вооруженной группой.
– Так мы же сами с Суконки. – Нахмурившись, Петешев неодобрительно спросил: – А если нас кто-то узнает, тогда что?
– Не боись, Петух! В доме никого нет, – заверил Хрипунов. – Все будет путем! – Выдержав паузу, добавил: – Наган свой захватить не забудь.
– А наган-то для чего?
– На всякий случай! – отрезал Большак. – А я тележку захвачу, оставим где-нибудь в кустах. Главное – этого кабана на тележку загрузить. Здоровущий боров!
К месту подошли поздно, когда на черном небе проступили звезды. Дощатый дом, во дворе которого стоял сарай с кабанчиком, действительно пустовал и находился на самом берегу озера Кабан. Перекурили в сторонке, осмотрелись и, убедившись, что всякое движение отсутствует, перелезли через высокий дощатый забор и оказались в уютном ухоженном дворике с дорожками, посыпанными мелким гравием. Петешев распахнул дверь сарая, и оттуда раздалось громкое тревожное кудахтанье.
Хрипунов выглядел удивленным:
– Куры! Черт бы их побрал! А где же кабан?!
– Большак, да сдался тебе этот кабан – с ним только одни хлопоты! – стал отговаривать Петешев. – Давай кур наловим. Суп отличный будет! Не идти же обратно с пустыми руками.
– Уговорил, – согласился Василий, ловко ухватив курицу, пробегающую мимо.
Петр принялся ловить выскочивших из курятника перепуганных кур. Ловко сворачивал им шеи и бросал в открытый мешок.
– Будет что пожрать, – удовлетворенно промычал Петр. – Скажешь своей теще, чтобы зажарила их. Люблю я жареную курятину. Мясо у нее очень нежное… Можно сначала сметанкой курятину промазать, так оно сочнее будет. Что, пойдем, Большак? Мешок уже полный.
– Возьми еще одну, – бросил Хрипунов ему под ноги мертвую птицу. – Не оставлять же ее здесь.
– Лады! – поднял Петешев птицу. – Выходим через калитку. Все путем будет. Никого нет.
Звезды померкли, небо стало черным, как перегной. Не городские улицы, а склеп – куда ни глянешь, всюду мгла! На небе через завесу темных облаков улыбалась ущербная луна, выглядящая посеребренной. Суконная слобода опустела. Лишь иной раз дорогу пересекал прохожий и, увидев двух незнакомых и подозрительных прохожих, ускорял шаг. А потом вновь безлюдье.
В этот день милицейский наряд из двух человек, где старшим был сержант Шарафеев, патрулировал улицы близ берега озера Кабан. Поступили сигналы, что в последние недели в этом районе участились кражи личного имущества. Народ в этой части слободы в большинстве своем проживал зажиточный, многие имели хозяйство, имели скотину и птиц и старались держаться особняком от царившей вокруг разрухи.
Милиционеры обходили улицу за улицей, переулок за переулком. Слобода словно вымерла. Встречались лишь отдельные прохожие, не вызывавшие у блюстителей порядка каких-то подозрений. Дважды в качестве профилактики проверяли у встретившихся путников документы: ничего подозрительного выявлено не было – люди возвращались со второй смены с заводов, а так как производства находились неблизко, то большую часть времени приходилось топать пешком.
Порой со дворов раздавался беспокойный лай собак, который вскоре умолкал. Все шло к тому, что это будет самое спокойное дежурство за последний год. Два человека, вышедшие к ним навстречу из темноты, не вызывали у них настороженности: пешеходы никуда не торопились, негромко о чем-то между собой разговаривали и выглядели вполне обыденно. Когда они вышли на пересечение переулков, подсвеченных уличным фонарем, стало понятно, что один из них, шедший справа, долговязый и широкоплечий, слегка ссутулившийся, несет за плечами объемный мешок.