— Закругляйся, и пойдем все вместе, — поторопила ее Фифи. — Так будет лучше, Говард.
— Устраивает? — спросил Говард Громилу. Громила задумался, царапая кончиком ножа по чашке. Заскрежетало так, что все передернулись. С кружки на потертые джинсы Громилы сеялось фаянсовое крошево и мелкие осколки. Не иначе, нож у Громилы был из какого-то необыкновенного материала, раз ему оказалось по силам резать фаянс и возвращаться к хозяину, точно бумеранг.
— Все пойдете, — наконец постановил Громила. — И чтоб держались у меня на глазах.
Он поставил исцарапанную кружку прямо на пол, дождался, пока Катастрофа доест и допьет, и только тогда поднялся.
Все невольно попятились. Громила оказался еще громаднее, чем они думали. Его стриженая макушка задевала потолок, и откуда-то оттуда, с высоты, свешивались длинные ручищи. Фифи и Катастрофа рядом с ним выглядели малюсенькими, а Говард, который успел привыкнуть к тому, что сравнялся в росте с большинством взрослых, перед Громилой ощутил себя тощеньким и щупленьким. Он понял: сбежать от Громилы на улице не удастся. Придется как-то его обхитрить — ясно же, что Громила туп как пуп.
Фифи залихватски перемотала полосатый шарф на шее и нахлобучила полосатую шапочку. Потом взяла Катастрофу за руку и тоненьким, испуганным голоском сказала ей:
— Не бойся, я с тобой.
Громила ухмыльнулся и хладнокровно ухватил Катастрофу за другую руку. Катастрофа задергалась, пытаясь высвободиться. Впечатления на Громилу это не произвело, и тогда она пригрозила:
— Я тебя укушу!
— А я тебя тоже, — откликнулся Громила. — Подцепишь бешенство. И вся любовь.
— Он ведь и правда укусит! — пискнула Фифи. — Не дразни его, Катастрофа!
— Меня не раздразнишь, — сообщил Громила. — Пока что никто не смог.
Судя по всему, он всерьез задумался над этим вопросом и обмозговывал его по дороге, пока Говард вел их через переулок к Верхней Парковой улице. Уже темнело, и голова Громилы терялась где-то вверху в вечерних сумерках. Сколько Говард ни вглядывался, над широкими кожаными плечами Громилы почти ничего не маячило.
— Прикинул, — донесся сверху задумчивый голос Громилы. — Вроде никогда толком не сердился. Интересно: если разозлюсь, что будет?
— О-о, я просто боюсь себе представить! — совсем слабеньким голоском ответила Фифи. — Говард, хочешь тоже держать меня за руку?
Говард думал было с негодованием отказаться, но вовремя смекнул, что Фифи напугана до полусмерти, как и он сам. Когда он взял Фифи за руку, чтобы подбодрить и утешить, выяснилось, что у обоих руки холодные и дрожат. Так, шеренгой, они и проделали весь короткий путь до Политехнического. Можно было бы срезать через парк, но Фифи всмотрелась в темноту за оградой, потом, вздрогнув, заглянула в Косой проезд, где сгущался мрак, и повела их кружным путем к главным воротам колледжа. Когда они наконец добрались до колледжа, в большинстве окон горел полосатый от жалюзи свет, да и площадка перед зданием, на которой копали котлован под фундамент нового корпуса, тоже была ярко освещена. Вокруг кишмя кишели люди: студенты торопились домой, строители рыли котлован экскаватором. Казалось бы, куда уже безопаснее. Но Громила по-прежнему крепко держал Катастрофу за руку, так что о безопасности и думать было нечего. Фифи с тоской глянула вслед нескольким знакомым, но позвать на помощь не осмелилась. Говард подергал ее за руку — он хотел намекнуть, что от Громилы можно удрать, когда они окажутся внутри. Подняться на лифте, спуститься по лестнице, дальше через запасной выход, потом опять на лифте, но уже другом, и затеряться в толпе. А потом позвонить в полицию.
Вчетвером они поднялись в вестибюль, густо усеянный бумажными стаканчиками. Говард нацелился было к лифту.
— Ишь какой умный, — сказал Громила. — Я ведь знаю, где вы живете.
Говард задрал голову и воззрился на Громилу. Там, в высоте, он увидел все ту же туповатую ухмылку, но на мгновение, прежде чем Говард успел присмотреться получше, ухмылка вдруг стала совсем не туповатой. Да что там, лицо у Громилы на миг сделалось вполне себе умное. Но когда Говард пригляделся пристальнее, то решил, что никакой это был не ум, а обычная вредность характера. Еще того не легче. Развернувшись, он повел всех прочь от лифтов, вверх по лестнице — к аудитории, где у папы в это время обычно шло занятие.
Папа был на месте. Он гремел так, что даже сквозь дверь можно было разобрать каждое слово:
— Да поймите же вы, барышня! Мне неинтересно знать, что думают структуралисты, я хочу узнать, что думаете вы!
Судя по всему, папа был занят. Говард хотел постучать в дверь, но Громила, у которого рука была куда длиннее, опередил его и распахнул дверь настежь. Внутри аудитории обнаружились студенты, они сидели в рядок на металлических стульях, вооруженные конспектами. Все они раздраженно обернулись. Не менее раздраженно обернулся и Квентин Сайкс, опиравшийся на спинку такого же металлического стула. Маленький, полноватый, папа едва доходил Громиле до подмышки, но был отнюдь не робкого десятка — это Говард знал точно. Папа раздраженно запустил руки в волосы, точнее, в остатки волос, взъерошил их и вперил пристальный взгляд в Громилу, испуганных Говарда и Фифи, а также сердито насупленную Катастрофу. Затем он повернулся к студентам и ровным голосом подытожил:
— Итак, пожалуй, сегодня на этом и закончим. А концепцию структуралистов рассмотрим на следующей неделе. Ну-ка, заходите, не устраивайте тут сквозняк. Думаю, мы попросим мисс Поттер подготовить к следующему занятию доклад, поскольку она у нас явно знаток структурализма.
Самая худенькая из студенток с самым толстым конспектом выпрямилась и всем своим видом выразила возмущение.
— А остальным, — продолжал папа, не давая ей вставить ни слова, — чтобы угнаться за мисс Поттер, советую прочитать следующие книги…
И он быстро-быстро принялся перечислять названия книг. Пока студенты, включая мисс Поттер, торопливо записывали, папа вновь смерил Громилу оценивающим взглядом.
— До встречи через неделю, — бросил он студентам.
Студенты тоже посмотрели на Громилу и сочли за лучшее как можно проворнее очистить помещение. Аудитория стремительно опустела, задержалась лишь разъяренная мисс Поттер.
— Мистер Сайкс, — произнесла она, — я вынуждена буду пожаловаться…
— На следующей неделе, мисс Поттер. Включите это в ваш доклад. Покажите мне, в чем я неправ.
Мисс Поттер, еще больше разъярившись, расправила плечи и промаршировала вон.
Хорошо бы папа так же легко выставил Громилу, понадеялся Говард.
— Итак, что это? — вопросил папа, глядя на Громилу.
— Знакомься, пап, это Громила, — ответил Говард.
Громила изобразил невинную ухмылку.
— Должок за вами, — объяснил он. — Плату просрочили. Пришел забрать две тыщи.
— Он просто взял и заявился в дом, мистер Сайкс! — с чувством сообщила Фифи. — И он…
Папа пресек Фифи, подняв руку, — похоже, он частенько проделывал такой фокус со своими студентами.
— Чепуха, милейший, — отрезал он. — Плату я внес вовремя, и никаких долгов за мной не числится.
Тогда Громила тоже поднял руку — все с той же ухмылкой. А поскольку он по-прежнему держал Катастрофу, девочка с воплем повисла в воздухе, брыкая ногами. Громила что-то сказал, но за криками Катастрофы ни слова было не разобрать. Громиле тоже пришлось закричать:
— Две недели назад не было уплочено! Арчер недоволен!
Больше Громила ничего не успел сообщить, потому что Катастрофа умудрилась вскарабкаться по собственной руке, на которой болталась, и вцепиться зубами Громиле в костяшки. Это Громилу проняло. Он с упреком глянул на Катастрофу.
— Щас уроню! — рявкнул он, перекрывая ор Катастрофы.
— Нет, не уроните. Вы немедленно поставите девочку наземь, — сказал папа. За восемь лет он натренировался перекрывать дочкины вопли. — Вам же нужно, чтобы вас услышали?
Громила решил, что мысль здравая, и опустил Катастрофу на пол. Оказавшись на твердой поверхности, она скорчила рожу от отвращения и высунула язык.
— Он невкусный! — пожаловалась Катастрофа. — Можно, я еще покричу?
— Нет, — не позволил папа и обратился к Громиле: — Не понимаю, кого вы имеете в виду. В жизни не слышал ни о каком Арчере. Я всегда имел дело с Маунтджоем.
— Маунтджоя не знаю, — отрезал Громила. — Плата капает Арчеру. Не получил. Должок.
— Но я же вам человеческим языком говорю, что отослал плату еще на той неделе. Знаю-знаю, с опозданием, но Маунтджою все равно, лишь бы вышло ровно две тысячи слов, не меньше. — Он повернулся к Фифи. — Вы-то знаете, что я послал плату? Помните тот длинный конверт, который я отдал вам на прошлой неделе и попросил опустить в почтовый ящик в Городском совете?
Говарду померещилось, будто Фифи сдавленно ахнула, но она тотчас твердым голосом сказала:
— Ах вот что это было! Да-да, вы мне его отдавали, мистер Сайкс.
— Тогда в чем дело? — осведомился папа у Громилы.
Громила сложил ручищи на груди и навис над папой.
— Арчер плату не получил, — повторил он.
— Тогда подите к Маунтджою и спросите у него. — Сами. — Громилины глазки пометались по аудитории и остановились на телефоне.
— Будь по-вашему, я позвоню ему.
Папа подошел к столу и набрал номер.
Говард, вконец озадаченный всем увиденным и услышанным, понял, что папа и правда звонит в Совет, — он различил, как в телефонной трубке отозвался голос девушки на коммутаторе:
— Здравствуйте. Городской совет слушает. На какой кабинет вас переключить?
— Соедините меня с мистером Маунтджоем, пожалуйста, — попросил папа. — Добавочный шесть ноль девять.
В трубке наступила тишина, а затем оттуда отозвался звучный, сочный голос.
Папа сердито посмотрел на Громилу и сказал: — Мистер Маунтджой, это Квентин Сайкс беспокоит. Я насчет своих двух тысяч слов. Похоже, кто-то подослал ко мне наемного убийцу…
— Кого я убил? Пока никого! — запротестовал Громила.
— Помолчите, любезный, — оборвал его папа. — Мистер Маунтджой, этот субъект утверждает, будто слова не дошли. А я прекрасно помню, что, как обычно, послал их вам с неделю назад…