— Вот так всегда: как что хорошее, так сразу Арчеру!
Папа же сидел на краешке стола, разглядывал намалеванное сердце в щербинах от ножа, и на его лице тоже читалась безутешность.
— Похоже, придется нам уехать из этого города, — заявил он. — И я не исключаю, что единственный выход — бегство пешком по канализационным трубам, поскольку все, кроме Эрскина, непременно будут ставить нам палки в колеса, и очень может быть, что в полном смысле слова.
Так они и сидели, когда вернулась мама, бледная и обессиленная, зажимая уши от пронзительных звуков волынки: ансамбль на улице громко выводил «Тихую ночь, святую ночь». Похоже, это была любимая мелодия Торкиля. Мама с порога взмолилась:
— Говард, скорее найди мои наушники, пожалуйста!
Катастрофа хвостиком побежала за Говардом, который отправился на поиски наушников.
— Что делать с Громилой? — спросила она брата.
— Сам не знаю! — сердито отмахнулся Говард. — Я что, брачное агентство? Слушай, Катастрофа, а давай попытаемся найти Хатауэя!
— Где? — озадачилась Катастрофа.
— Ну, судя по всему, он должен прятаться в каком-то недоступном месте, и вдобавок старинном.
— Вроде улочек за собором? — предположила Катастрофа. — Там запросто можно заблудиться, и они старые-престарые.
— Отлично, вот и обыщем все такие места. Погоди минутку, отнесу маме наушники — и пойдем.
Глава девятая
Побега Говарда и Катастрофы никто не заметил: папа, мама и Громила были погружены каждый в свои горести. К этому времени регулировщик с Верхней Парковой уже ушел, а волынщики так сосредоточенно лавировали вокруг самой большой ямы, что не обратили на Говарда и Катастрофу никакого внимания. Брат и сестра благополучно пробрались между фонарей, полосатых ограждений, красных пластиковых конусов, куч вывороченного асфальта и дошли до красно-белой палатки. Люди Хатауэя складывали инструменты — на сегодня работы были окончены.
— Давай спросим их, как его найти, — предложила Катастрофа.
Говард поспешно сиганул через канаву и вежливо спросил рабочих:
— Простите, вы не скажете, где живет Хатауэй? Рабочие удивленно посмотрели на него.
— Кто такой Хатауэй? — спросил один из них. — Ну, который велел вам перекопать эту улицу, — объяснил Говард.
Рабочие переглянулись и покачали головой.
— Не знаем такого. Распоряжения получены из управления дорожных работ, — сказал второй рабочий.
— По-моему, они там в управлении что-то перепутали — второй раз копаем, — добавил третий. — Но никакого Хатауэя у них не числится.
— Вообще-то, фамилию я вроде где-то слыхал, — вспомнил четвертый. — Только вот где?
Говард терпеливо ждал. Терпеливо ждать он теперь был мастер — научился за эпоху Громилы. Наконец рабочий почесал подбородок и развел руками:
— Нет, не помню. Вот что, парень, давай так: я еще подумаю, может, всплывет. Как вспомню, тебе скажу — мы же завтра опять тут работаем, а ты, я вижу, все время мимо ходишь.
— Спасибо! — ответил Говард и прыгнул через канаву обратно к Катастрофе.
— Все равно давай пойдем поищем возле собора, — не сдавалась Катастрофа.
Они пошли напрямик, через Косой проезд и мимо колледжа, где строители тоже сворачивали работу на ночь. Но здесь, в отличие от Верхней Парковой, хотя бы происходило что-то осмысленное: над котлованом уже возвышался стальной каркас нового здания.
— У них получается, потому что ими не Хатауэй управляет, — подметила Катастрофа.
Миновав колледж, они опять срезали путь через двор музея, прошли вдоль собора и неожиданно очутились в Хормейстерском переулке. На полпути Катастрофа засомневалась:
— Как-то тут слишком современно, по-моему. Говард кивнул. Ему Хормейстерский переулок тоже представлялся узким, темным, старинным. Правда, он помнил, что тут расположены модные современные магазины типа «Шмотки красоткам», но они вроде бы всегда выглядели скромно и хорошо гармонировали со старинными зданиями. Однако сейчас, к вечеру, в сумерках мигали кричащие огни вывесок, и кое-какие Говард не помнил вообще — например, полыхающую красно-белыми лампочками вывеску «Пальмовый рай». Наверно, это какой-то клуб.
— Я и не знала, что тут такое есть, — удивилась Катастрофа.
— В Епископском, где дискотека, точно есть, — ответил Говард.
Пока они шли дальше, вывески загорались одна за другой. Вот вспыхнула сине-зелеными огнями вывеска паба «Сердитый долгоносик». Говард и Катастрофа не успели дойти до конца Хормейстерского переулка, как вокруг них заплясали фонарики еще шести заведений, а когда они миновали переулок и вышли в лабиринт старинных улочек, все окрестные дома точно ожили, закишели разноцветными огоньками, которые переливались, вспыхивали, гасли, взлетали и змеились. Отовсюду гремела, выла и пульсировала музыка. «Надо же, какая у нас в городе бурная ночная жизнь, а я и не знал!» — подумал Говард. Он поднял голову: от всех бесчисленных ослепительных огней небо над крышами казалось темно-синим, словно в полночь.
— Можем пойти и повидать Торкиля. — Катастрофа ткнула пальцем в вывеску дискотеки. — Объяснишь ему насчет папы.
— Если не найдем Хатауэя, тогда навестим Торкиля, — решил Говард.
Они двинулись по Епископскому переулку к Парадной улице. Говард ожидал, что это место окажется тихим и респектабельным, все-таки тут жил сам епископ — в особняке в конце улицы, больше напоминающем дворец. Однако и Парадная улица предстала перед ними настоящей рекой вечерних огней, она мигала и вспыхивала голубым, оранжевым, желтым, лиловым, алым, сулила всевозможные развлечения. А в конце улицы вместо особняка — епископской резиденции — виднелась огромная крикливая вывеска «Клуб „Митра“. Азартные игры». Она так и полыхала красными лампочками.
— Все неправильно! — воскликнула Катастрофа. — Тут обычно так тихо и тускло…
Говард вдруг навострил уши, схватил сестру за руку и приготовился бежать в обратную сторону. Но кто-то уже выкрикнул у него за спиной:
— Эй! Глядите! Вот они! Лови их!
По булыжнику гулко затопали многочисленные ноги. Прежде чем Говард успел сделать хотя бы шаг, их с Катастрофой плотным кольцом окружила шайка Хинда и приперла к стене. Шайка прибыла в полном составе: на Говарда скалилось не менее двадцати физиономий.
— Попались! — злорадно крикнул огненно-рыжий мальчишка. — Как же это вас отпустили без нянюшки? Или вы его потеряли, няня своего?
Говард мгновенно задвинул Катастрофу себе за спину и быстро-быстро затараторил. Их с сестрой наверняка поколотят, этого не миновать, но все-таки надо попробовать заговорить шайке зубы.
— Конечно потеряли! Пришлось потерять, а знаете почему? Потому что, пока он при нас, вы и близко к нам не подойдете. А мы как раз вас ищем, дело есть.
Шайка покатилась от хохота.
— Ну нашли, а дальше что? — выкрикнул кто-то. — Чего надо?
— Где Шик? Ведите нас к своему главному! — потребовал Говард.
— Гы-гы-гы, Шик, еще чего! Полюбоваться захотел! — пуще прежнего заржала шайка.
— Если вам дозарезу нужно, пошли, — рассудил рыжий. — Отведите их куда следует, — велел он соратникам.
На каждой руке Говарда повисло по четверке мальчишек, и столько же вцепилось в Катастрофу. Их потянули за собой. Переулок наполнился топотом и шарканьем множества ног: шайка Хинда побежала, и Говарду с Катастрофой тоже пришлось бежать, потому что иначе их поволокли бы волоком — чего доброго, лицом по булыжнику. На ходу мальчишки дергали и пихали их, стараясь, чтобы путь до логова главаря получился как можно неприятнее. Из-за отсветов рекламы лица вокруг все время меняли цвет: то мертвенно голубели, то зеленели, то алели, как маки. «Ну хоть не лупят пока, и то спасибо», — мрачно подумал Говард. У него крепло подозрение, что колотушек все равно не миновать.
Одна улочка сменяла другую, в глазах у Говарда мельтешило от рекламных огней. Наконец шайка миновала магазинчик «Кура-гриль» и остановилась перед дверцей, над которой горела алым вывеска:
Кто-то из шайки пинком распахнул дверь. Говарда и Катастрофу втащили внутрь, в тесный коридор, продолжая награждать пинками и тычками и не выпуская из плотного кольца. Наконец их выволокли в тихий дворик, помятых и запыхавшихся.
Во дворике шайка притихла, потому что тут и правда учились медитировать. Говард удивленно захлопал глазами. Ему-то из-за уличных реклам в переулках казалось, будто уже совсем вечер и стемнело, а здесь было светло, и в мягком закатном свете вдоль стен дворика восседали и сосредоточенно глядели в никуда благостные длинноволосые женщины и бородатые мужчины в желтых балахонах. Похоже, никто из них даже не заметил ораву мальчишек, которая тащила и теребила Говарда и Катастрофу.
— Шик? — громко спросил рыжий.
Никто ему не ответил, однако мгновение спустя один из бородачей молча поднялся, отворил дверцу в стене и исчез за ней. Прочие не шелохнулись. Говард подумал, что больше уже ничего и не будет, но тут бородач в желтом вернулся и так же молча сел у стены. А вот дверцу оставил нараспашку.
— Пошли, — велел рыжий.
Говарда и Катастрофу потащили к дверце, за которой царила темнота.
— Шик, нам тоже остаться? — спросил рыжий. — Нет, — ответил голос из темноты. — Подождите во дворе.
Голос был сочный и густой, как у мистера Маунтджоя, только не такой низкий.
— Ну входите, чего встали, — ехидно сказал рыжий.
Говард взял Катастрофу за руку и неуверенно шагнул в темноту — а что еще было делать? Остальные мальчишки отступили и столпились у дверцы. В темном помещении пахло пылью и бензином, и тут было просторно. «Похоже, вся эта семейка обожает простор», — решил Говард.
Темноту развеивал только мертвенный свет множества черно-белых телеэкранов, которые занимали всю левую стену сверху донизу. Экраны мигали и мерцали, так что поначалу Говард ничего не мог разглядеть толком. К тому же отвести взгляд от экранов было не так-то легко: на каждом что-то происходило. На двух бурлили драки, на нескольких какие-то люди встречались и передавали друг другу непонятные пакеты или деньги. Другие экраны показывали просто улицы — прохожих, машины, а еще на одном Говард увидел дворик, где неподвижно медитировали желтые балахоны и изнемогала от скуки шайка Хинда. Наконец, был экран, на котором показывали ограбление дома: вор карабкался по водосточной трубе в окно спальни. Зрелище это заворожило Говарда и Катастрофу. Вор миновал настенную коробочку с надписью «Сигнализация». Водосточная труба ходила ходуном и еле-еле держалась на стене, так что вор лез медленно и осторожно. Катастрофа глаз не могла отвести от экрана, но Говард дождался, пока вор благополучно доберется до подоконника, и стал озираться по сторонам.