— Когда мне начинать? — выжидательно спросил папа, привычной рукой заправляя в машинку чистый лист.
— Когда хотите, — ответил Эрскин.
Папа пошуршал черновиками, минутку посидел с закрытыми глазами, потом наклонился над машинкой, но печатать не стал, а вместо этого произнес:
— Одного я не пойму насчет той договоренности с Маунтджоем…
Говард встревоженно вздрогнул. Сейчас папа спросит, зачем нужны слова! Вот сейчас! Но папа сказал совсем другое:
— Я вспомнил то время, когда родилась Катастрофа, — я тогда от усталости вообще ни слова написать не мог, и кто-то отключил нам газ, свет, все-все. Кто это был? Ясно же, что не Вентурус, то есть не Говард, потому что ему тогда только стукнуло пять.
— Он и был, — сказал Эрскин. — К Катастрофе ревновал. Обиделся. Он по памяти. И сейчас тоже по памяти все делал.
Говард знал, что так и есть. Тогда, в мраморном храме, возясь с кораблем и распоряжаясь роботами, он действовал уверенно и точно, даже не задумываясь, и все знания и ощущения повиновались ему, а в голове было ясно — не то что сейчас, когда там клубится туман, из которого постепенно проступает все позабытое, потому что он, Говард, входит в силу. Значит, Торкиль заставил его вытягивать храм в настоящее по наитию, по памяти!
Говард сердито посмотрел на Торкиля, тот виновато пожал плечами и рассмеялся. И тут Говард осознал еще кое-что: без Торкиля ему никак, потому что только Торкиль, единственный в семье, умел заставить Говарда делать то, что Говарду не хотелось.
— Не оставайся в прошлом насовсем, пожалуйста! — попросил он Торкиля. — Если настроишься как надо, то сумеешь вернуться обратно, не постарев. Я только что проделал это по дороге из будущего сюда.
Улыбка сбежала с лица Торкиля.
— Не забывай: ты седьмой ребенок в семье волшебников, — серьезно сказал он, — и умеешь такое, что никому из нас и не снилось.
— Итак, я приступаю! — торжественно провозгласил папа.
Все затаили дыхание, и он застучал по клавишам. Говард стоял у папы за спиной и следил, как на белизне чистого листа появляются слова: «Первым прибыл Арчер…»
— Арчер едет! — крикнула Катастрофа, караулившая у окна.
Говард кинулся к ней проверить. Роскошный «роллс-ройс» Арчера, серебрясь в лунном свете, вплыл в ворота и покатил по двору. Его фары уперлись в сияющий прямоугольник — вход в храм.
— «…В своем роскошном „роллс-ройсе“, — бормотал себе под нос папа, стуча по клавишам, — фары… сияющий… храм».
Автомобиль остановился. Арчер пружинисто выпрыгнул из него и с минуту постоял, разглядывая мраморную громаду храма. Говард прикусил губу от волнения. Потом Арчер порылся в автомобиле и вытащил охапку каких-то непонятных предметов.
— Что это у него? — прошептал Рыжик.
— «…нагруженный охапкой непонятных предметов…» — бормотал папа, стрекоча на машинке.
— Папа, ты напиши, что это за штуки, — шепотом попросила Катастрофа. — Непонятно же!
— Всему свое время, — отозвался папа. — У меня только десять пальцев.
— А печатаешь ты двумя! — съязвила Катастрофа.
— Зато так быстро, что у некоторых в глазах рябит, — парировал папа. — К тому же я не знаю, какие такие штуки он несет. — И он, бормоча, напечатал: — «Возможно, то были хитроумные приспособления для захвата корабля».
Теперь уже зрители-слушатели не знали, за кем интереснее наблюдать — за Квентином или за Арчером. Поэтому Говард, Катриона и Торкиль на цыпочках бегали туда-сюда от стола к окну, давясь смехом. Похоже, план работал!
Говард очутился у окна и успел проследить, как Арчер прошествовал за стеклянную дверь храма. Вот он рывком взгромоздился на первую ступеньку. Вот исчез из виду.
— «…Исчез из виду», — бормотал папа. — Эй, кто-нибудь, быстро подскажите, где он спрятался в корабле!
— В сортире, где же еще! — фыркнул Рыжик. — Спасибо, — не прекращая печатать, кивнул папа. Пальцы его бойко порхали по клавишам, клавиши щелкали и стучали. — «…В туалете, где он поначалу был слишком занят раскладыванием своего добра и потому не сразу понял, что бессилен покинуть корабль. Когда же он заметил это…»
— Нет, папа, не надо! — вмешался Говард. — Заметит — взбесится и что-нибудь разнесет.
— Тсс! — шикнул на него папа. — Не спугните мою Музу.
И поспешно напечатал: «…его охватила приятная истома и блаженное ощущение радости бытия. Он устроился поудобнее и налил себе шампанского, поджидая Фифи. Ждать ему оставалось недолго».
— Фифи идет, — оповестил Эрскин, возвышаясь у окна рядом с мамой.
Говард втиснулся между ними: ему тоже хотелось посмотреть на Фифи. Та влетела во двор вприпрыжку. «Надо же! — удивился Говард. — А я-то думал, она прибредет во сне, как лунатик». Но Фифи, несомненно, бодрствовала, а предвкушение, что она вот-вот увидит Арчера, подгоняло ее с каждым шагом. Серебристая дымка, которую Торкиль и Эрскин наслали на Фифи, вправду соткалась у нее над головой в облачко, будто в комиксе, и в этом облачке ехал на белом коне Арчер в рыцарских доспехах.
— «…Перед ее мысленным взором маячил образ Арчера в рыцарских доспехах, — бубнил папа, стуча по клавишам. — Она бежала все быстрее и быстрее…»
Между тем во дворе Фифи ринулась в зазор между экскаваторами и промчалась в дверь храма.
— «…И вот наконец она воссоединилась с Арчером, своим ненаглядным Арчером», — пробормотал папа. — Почтеннейшая публика, насколько целомудренным должен быть следующий эпизод?
— Мой дорогой Квентин, — отозвался Торкиль. — Я полагаю, вы способны сами это решить и без нашей подсказки.
— Может, поставить звездочки? — предложила мама, заглядывая через папино плечо.
— Звездочки — слишком откровенный намек, или сойдет? — спросил папа, печатая все быстрее.
— Да, но ты должен добиться, чтобы они точно не вышли из корабля, — встревоженно напомнил Говард.
— А я, по-твоему, что делаю? — огрызнулся папа. — Что ж, отлично. Цензура не помешает. «Теперь мы скромно оставим наших пылких влюбленных наедине…» — эй, покормите меня кто-нибудь шоколадом, у меня руки заняты! — «…и обратим наши взоры на следующего героя».
Торкиль извлек из кармана плитку шоколада, Говард и Катастрофа поломали ее на дольки и принялись совать их в рот папе, который лихорадочно молотил по клавишам. Рыжик свистящим шепотом сообщил:
— Ух ты! Похоже, Шик пожаловала!
Все бросились к окну. Шик прибыла не одна, а с подручными. Ее громоздкий пуленепробиваемый броневик нагло встал посреди двора, и оттуда высыпали вооруженные люди. Один из них почтительно распахнул дверцу, и Шик тяжеловесно вылезла наружу. Даже стрекот пишущей машинки не заглушил громкого скрипа ее кожаного наряда. Шик тоже явилась вооруженной.
— Да она с целой армией! — возмутился Рыжик.
Остальные тоже посмотрели на папу недовольно. — А как же иначе, — ответил папа. — Я вписал ее подручных, потому что она шагу без них не ступит. Сколько их там? Я написал, что шестеро. Уж не знаю, как они все втиснулись в машину.
Телохранителей и правда приехало шестеро, и теперь они плотным кольцом сомкнулись вокруг Шик и зашагали с ней к храму.
— Папа, так нельзя! Вычеркни их или пристрой куда-нибудь! — приглушенно воскликнул Говард. — Корабль не выдержит такую ораву!
— Уже, — лихорадочно щелкая клавишами, ответил папа. — Пристраиваю… — И он напечатал: — «Торкиль воздел свой посох…»
Торкиль у окна вылупил глаза, потому что рука его сама собой вскинулась вверх вместе с посохом. Все опять забегали от окна к машинке и увидели, как папа быстро напечатал, что Шик отрывисто приказала четырем из подручных встать на страже у входа в храм, а потом увидели, как Шик во дворе действительно все это проделала.
— «Повинуясь посоху Торкиля, четверо телохранителей застыли, будто статуи», — печатал папа.
Четыре фигуры во дворе замерли как вкопанные. Шик и еще двое головорезов вломились через стеклянную дверь в храм.
— Двоих впустил-таки, — с упреком буркнул Эрскин.
Папа, не отрываясь от машинки, хулигански подмигнул.
— Надо же проявить хоть какое-то милосердие. А то по вашему плану там получилась бы веселенькая компания, где на трех дам всего один кавалер. Я подобрал всем пары, и только.
С каждой новой фразой папа явно обретал все больше могущества. Он будто сросся с машинкой, пальцы его летали, на лице играла лукавая усмешка, совсем как у Катастрофы. Эрскин протопал к окну и обратно. Ухватил Говарда за запястье, сверился с его часами.
— Очередь Диллиан, — объявил он. — Давайте ее сюда. А этих уберите. Не то почует неладное и шагу не сделает.
— Секундочку, — отозвался папа. — Я ваяю общий разговор на борту корабля. У Шик специфический словарный запас, весьма сочные выражения. Они там только что поняли, что им не выйти. Шик винит во всем Арчера. Вы так и хотели?
Эрскин стукнул себя кулачищем по колену.
— Уберите людей Шик! — проскрипел он в ярости.
— Готово, — промурлыкал папа и напечатал: «Оставшиеся подручные Шик (кстати, Эрскин с изумлением обнаружил, что рука у него на Квентина не поднимается) забрались обратно в броневик и укатили».
Говард поглядел на Эрскина, который только что прочел эту фразу, и чуть не подавился от хохота. А во дворе четверо головорезов встрепенулись, переглянулись и полезли в бронированную машину Шик.
— Диллиан давай! — сдавленно вскрикнул Эрскин, как только машина укатила.
— Едет-едет, — кивнул папа, и клавиши застучали еще быстрее.
— Полицейская машина! — прошептал кто-то на посту у окна.
Говард и Эрскин кинулись смотреть — и правда, во двор въехала полицейская машина с мигалкой. Погасли фары, внутри зажегся свет, и все увидели белокурые локоны Диллиан. Но больше пока ничего не происходило: Диллиан просто сидела в машине, опустив стекло. Папа дал целую очередь по клавишам и вжикнул кареткой машинки, переходя к другому абзацу.
Наконец Диллиан отворила дверцу и вышла. На плечах у нее переливалась норковая шубка, а в руках — тут все едва не застонали — блестела винтовка.