— Ого! — воскликнул Николай.
— Чего ты? — посмотрел на него Ляжечка.
— Придумал, вот чего, — сказал Щукин.
— Что придумал? — спросил Ляжечка, но был прерван глухим голосом неприметного, который уже закончил все приготовления и даже включил стоящий в углу комнаты софит, тут же заливший ярким электрическим светом всю комнату.
— Приготовься, — сказал неприметный.
— Погоди, — поднял руки Николай. — Как ты меня щелкать будешь, если я не причесался даже? Мне ведь марафет навести надо…
Неприметный пожал плечами и, потушив софит, повернулся к окошку и закурил.
— Дай мне зеркало, ножницы и бритву, — скомандовал Щукин Ляжечке, — мыло, горячую воду и миску…
— Ты чего? — изумился Ляжечка. — Бриться будешь? Тоже мне — салон красоты устроил… Некогда!
— Брить, — сказал Николай, деловито осматривая остатки пегой растительности на голове Ляжечки, — я буду не себя. Я и так не слишком зарос. Вчера побрился утром.
— Тогда зачем тебе бритва? — поинтересовался Ляжечка.
— Мне еще будет нужен клей, — чувствуя прилив вдохновения и совсем не слушая Ляжечку, проговорил Щукин. — Какой угодно клей, но не канцелярский. И не обойный, конечно. Лучше всего — «Момент»…
— Зачем?! — в недоумении развел руками Ляжечка.
— Увидишь, — пообещал Щукин.
Как показалось Щукину, на все его действия неприметный человек смотрел с одобрением, чего нельзя было сказать о Ляжечке, который, ощупывая свою голову, теперь совсем голую, хныкал и жаловался на холод.
— Между прочим, не лето еще, — гнусил Ляжечка, пытаясь отобрать у Щукина зеркальце, — мне холодно будет. Сколько мне ждать, пока волосы у меня снова вырастут? И вырастут ли вообще… Их и так осталось немного — только сзади и на висках, а остальные выпали… А если я мозги простужу? Простатит… ээ… менингит то есть заработаю?
— Не простудишь, — колдуя с состриженными волосами Ляжечки, говорил Николай, — нельзя простудить того, чего нет.
— Нет?! — возмутился Ляжечка. — Да если бы не я…
Тут неприметный человек выразительно кашлянул, и Ляжечка немедленно заткнулся.
Через десять минут Николай разложил наконец на столе волосы Ляжечки и отвинтил крышечку с тюбика клея.
— Теперь, Толик, держи зеркальце передо мной, — распорядился он, — буду делать окончательный… последний и решительный штрих.
Последующие его действия заняли полчаса. Наконец Щукин отнял от своего лица перемазанные клеем ладони и, посмотрев в зеркальце, удовлетворенно кивнул.
— То, что надо, — сказал он.
Ляжечка, давно переставший хныкать и с интересом следивший за Щукиным, хмыкнул.
— Ну как? — спросил Щукин. — На кого я похож?
— Не знаю, — сказал Ляжечка, — на себя не похож — это точно.
— Да, — проговорил Николай и, прищурившись, еще раз осмотрел себя, — борода — первый класс. И усы тоже. Хотя если бы ты, Толик, голову мыл хоть иногда, я бы смотрелся более привлекательно…
— Иди ты… — обиженно произнес Ляжечка.
Щукин только усмехнулся в ответ. Он был очень доволен своей работой. Из запыленного пространства маленького карманного зеркала с треснутым стеклом на него смотрела ухмыляющаяся физиономия, очень похожая на физиономию Николай Владимировича Щукина — если бы сходству не мешала коротенькая пегая бородка и опрятные, гладко причесанные усы.
— Во, — сказал Щукин неприметному человеку, — теперь можно фотографироваться.
Тот кивнул и включил софит.
Документы были готовы через два часа. Каким образом это удалось неприметному человеку, Щукин так и не понял, но факт был налицо — в руках у Щукина был новой формации паспорт гражданина Российской Федерации на имя Юсупова Петра Валентиновича, с фотографией бородатого Щукина, с печатью, росписью и всем, что полагалось. Автомобильные права на имя Юсупова с той же фотографией… Ключи от машины, пачка денег и табельный пистолет «ПМ» — все это лежало на столе.
— А «ствол»-то зачем? — осведомился Щукин у Ляжечки (неприметный человек исчез сразу после того, как Щукин получил свои документы).
— На всякий случай, — сказал бритоголовый Ляжечка и пожал пухлыми плечами. — Это не моя идея, идея заказчиков. Сунь его себе за пазуху… Вдруг пригодится… То есть — не дай бог, чтобы пригодился.
— Точно, — сказал Щукин, присаживаясь за стол. Давно Николай не держал в руках оружия, и теперь холодный тяжелый пистолет лежал на его ладони, поблескивающий и таящий в себе угрожающую силу.
Щукин еще раз взвесил пистолет на руке.
«Восемьсот пятьдесят граммов, — вспомнил он, — как в аптеке. «Ствол» хороший, надежный… Только вот нехорошо, что это — табельное оружие. Такие «стволы» ведь на вооружении у ментов находятся. Интересно, откуда этот «ствол»? Впрочем, какая разница? Либо дернули его у постового на перекрестке каком-нибудь, либо пьяный старшина продал со склада…»
Щукин умело разобрал пистолет — оружие было в идеальном состоянии. Собрав пистолет, он отложил его в сторону. Снова взял в руки документы.
— Красиво замастрячено, — сказал он, — сразу видно профессионала.
— А ты думал, — хвастливо, будто это он делал документы, проговорил Ляжечка, — фирма веников не вяжет.
Щукин звякнул ключами.
— А тачка мне какая полагается? — спросил он. — Имей в виду, что синяя «шестерка» твоя уже засветилась.
— Имею в виду, — кивнул Ляжечка, — тебе не «шестерка» полагается, а другая тачана. «Нива». Удобная машина. И для бездорожья, и вообще… Надежная. Да и еще тем она хороша, что ее на дорогах обычно не тормозят те, кто подбросить просит. Всем известно, если в «Ниве» два передних сиденья заняты, то, чтобы на задние пролезть, нужно передние отгибать да одного пассажира высаживать — короче, целая история. Поэтому «Нивы» и не тормозят обычно. Да и для гаишников так проще — им сразу видно, есть в багажнике что или нет. Могут и не остановить.
— Понятно, — сказал Щукин, — значит, девчонка эта… Лиля… на переднем сиденье поедет, рядом со мной?
— Ага, — проговорил Ляжечка. — Да ты не бойся, она брыкаться не будет. Она спать всю дорогу будет. Она сонливая.
— Это я успел заметить, — сказал Щукин. — Кстати, что это она такая заторможенная? Вы ее тут перепугали до смерти или накачали чем-то?
— Какая разница? — неохотно произнес Ляжечка и больше об этом не говорил.
Николай покрутил головой. Очень чесалась кожа под фальшивой бородой, сделанной из волос с головы Ляжечки, но чесаться Николай опасался, чтобы не повредить держащуюся на клее бороду. И сколько еще терпеть придется?
— Когда мне выезжать? — осведомился Щукин.
— Ночью, — сказал Ляжечка, — ближе к рассвету. Рано утром уже будешь в Питере. А контрольно-пропускной пункт лучше проезжать, когда регистрация уже закончена и невыспавшиеся менты немного того… бдительность у них ослабевает. А поедешь ты по старой трассе, там и КП ГИБДД, по-моему, нет. А если и есть, так лохи какие-нибудь стоят, без аппаратуры, без ничего. Ведь как новую трассу проложили, по старой только фермерские трактора на колдобинах трясутся… Ладно… Питерский адрес я тебе дам. Ты ведь бывал в Питере?
— Конечно, — сказал Щукин, — и много раз. Так что город знаю.
— Это хорошо, — заметил Ляжечка. — Тогда возьми бумажку и запиши адрес, где ты должен остановиться.
— Я запомню, — проговорил Щукин.
— Улица Малая Карпатская, дом семнадцать, квартира двести двадцать один, — продиктовал Ляжечка. — Это в Купчино, спальный район, там спокойно и мусоров вроде немного… Запомнил? Повтори.
Щукин повторил.
— Там тебя встретят, — внимательно выслушав Николая, проговорил Ляжечка, — там ты и остальные инструкции получишь.
— А бабки?
— А бабки после дела, — сказал Ляжечка. — Ты что, не знаешь, как обычно бывает?
Щукин знал. Он хотел было спросить и об авансе, но потом вспомнил о деньгах, которые ему удалось вытащить из Ляжечки в кафе. Да и на столе лежала изрядная пачка. Так что Щукин промолчал.
Больше говорить было вроде и не о чем. Ляжечка откровенно зевал и то и дело посматривал на часы.
— Ты бы лег, — посоветовал он Щукину, — завтра в форме должен быть. Тебе через несколько часов уже выезжать.
Щукин согласно кивнул.
— Жрать не хочешь? — спросил еще Ляжечка.
— Нет…
— А я пожру… Селедка тут есть. И выпью немного. А тебе нельзя. У тебя завтра работа. Ответственная, между прочим! А впрочем, стакан водки на ночь не помешает. Примешь? — поинтересовался Ляжечка, будто говорил о лекарстве.
— Нет.
— Как хочешь… Тогда спи.
Щукин почувствовал, что и в самом деле очень устал. Этот день выдался на редкость суматошным — пробуждение в постели рядом с мертвой женщиной, последующие сумасшедшие гонки и, наконец, эта опустевшая лодочная станция…
А завтра?
А завтра будет завтра.
«Посмотрим, — подумал Щукин, ложась на узкую лежанку, которая неприятно напоминала нары в тюремном бараке, и с головой накрываясь воняющей овчиной, — посмотрим. Судя по всему, эти люди, с которыми Толик Ляжечка завязан, и впрямь серьезные ребята. Как они мне документы замастырили, не каждый профи сможет так — быстро и качественно. «Ствол»… бабки… тачка… Ляжечка… Девчонка… А на улице, кажется, начинается дождь, который, судя по мерному и тяжелому стуку капель о поверхность свинцового озера, зарядил на всю ночь… Ладно, прорвемся».
С этими мыслями Щукин уснул.
Глава 8
Мало того, что в ту ночь заступивший на дежурство старший лейтенант ГИБДД Слонов насмерть поссорился с женой (еще к обеду выяснилось, что глупая баба, взявшись ворошить остатки полусгнившего сена в амбаре, разбила зубцами вил заначенную Слоновым бутылку водки, а остаток дня, предназначенный для сборов, ушел на ругань, зуботычины и взаимные упреки), мало того, что у старшего лейтенанта ГИБДД Слонова дико болела голова после трехдневного пьянства с бывшим одноклассником Цоем, который сейчас работал заведующим сельским магазином (Цой зашел за спичками третьего дня и занес, кстати, литр самогона, который был должен Слонову еще с прошлого Рождества), мало того, что старший лейтенант Слонов, явившись в наидурнейшем расположении духа на свой КП, обнаружил, что вследствие паскудства вируса, запущенного любителем компьютерных игрушек сержантом Васнецовым в старенький служебный «пень», полетели все программы и стала невозможной не только связь с центром, но и собственно доступ к компьютеру, так еще и оказалось, что напарник Слонова — этот самый слабоумный сопляк Васнецов — дрыхнет на двух составленных вместе стульях в помещении КП, а пять пустых бутылок из-под портвейна «Анапа» и куча фантиков от карамельных конфет «Заря» явно свидетельствуют о том, что раньше, чем через часа четыре, Васнецов не проснется. А это значило одно: пыхтеть старшему лейтенанту Слонову горьким дымом «Примы» под проливным дождем всю ночь, в одиночку осматривать редкие машины, проезжающие этой трассой, и некому будет его сменить — ведь коллектив КП, отделенного от столичного Питера двумястами километрами, состоит только из двух человек, включая и урода Васнецова, а смена будет лишь в восемь утра.