Николай знакомится с девушкой Аллой — удивительнейшим, по его мнению, созданием — и влюбляется в нее с такой страстью, с какой может любить человек сильный, решительный и необузданный.
Алла отвечает Щукину полной взаимностью и как-то в порыве откровенности рассказывает Николаю, что ее отец — бывший партийный функционер, а ныне крупный деятель нового бизнеса — постоянно издевается над ней и ее матерью.
Щукин решает наказать папашу, но наказать по-своему — обанкротить его фирмы, лишить бизнесмена нажитого состояния, а вырученные деньги передать возлюбленной и ее матери.
В скором времени план Щукина осуществляется, но Алла — то ли по глупости, то ли еще по какой причине — с потрохами продает Щукина отцу. В результате Щукин оказывается на нарах следственного изолятора, а после короткого предварительного следствия — на скамье подсудимых, где и получает приговор: наказание в виде лишения свободы сроком на пять лет, с отбыванием заключения в колонии общего режима.
Вот с этого момента, а точнее — с самого первого часа, проведенного им в тюремной камере, Щукин напрочь лишается веры в любовь.
Но нет худа без добра. Погоревав немного, Щукин начинает активно осваиваться в новой для него среде, и очень скоро благодаря отличному знанию человеческой психологии, прекрасным физическим данным и способности никогда не теряться и не падать духом Николай обрастает знакомствами с авторитетами блатного мира — знакомствами, очень пригодившимися ему, когда через три года его выпускают по амнистии.
А с возвращением на волю для Щукина начинается совсем другая жизнь, в которой он — сам себе тактик и стратег, берется за любое дело, сулящее более или менее значительные барыши.
И жизнь эта, бурная и произвольно меняющая декорации, казалось бы, должна приучить Щукина к тому, что ничего стабильного, раз и навсегда утвержденного нет и быть не может. Но только одно Николай знает точно — «вообще не бывает любви».
И понимает он, что и сам Седой, старый и битый волк, должен знать это, но сейчас разбираться в тонкостях психологии человека, которого не видел несколько лет, — на это у Николая нет времени.
Толик Ляжечка подъехал на назначенное Щукиным место встречи спустя час после звонка. Толик был на синей «шестерке» — той самой, на которой он вытащил Щукина из смертельно сжимавшегося вокруг того кольца ментовской опеки. Только номера, конечно, были перебиты.
Николай с Ляжечкой перетащили Лилю в «шестерку» и двинули в центр города, оставив джип Семена в ближайшей подворотне.
Ляжечка был бледен и необычно молчалив. Когда Щукин по дороге поведал ему о своих ночных приключениях, ни словом, естественно, не обмолвившись о встрече со старинным приятелем Семеном, но ярко живописав паскудства обдолбанного Матроса, Ляжечка едва слышно присвистнул и проговорил негромко:
— Зря я Матроса на это дело подписал… Я-то думал, что он поможет тебе, если подобная ситуация случится. Откуда же мне было знать, что Санька обдолбается настолько вусмерть, что своих перестреляет… Боже мой, как мне теперь отчитываться? Не-ет, надо что-нибудь поправдоподобней придумать…
«Ага, — злорадно усмехнулся про себя Щукин, — получишь теперь нагоняй от своего хозяина. Придумывай, придумывай… На то ты и крыса, чтобы изворачиваться…»
Щукин снова почувствовал прилив энергии.
— Короче, так, Толик, — сказал он, серьезно глядя перед собой, — на такую туфту я не подписывался. Мы договаривались о чем? Чтобы я просто доставил девчонку на паром, а с парома туда, куда мне скажут. А что получилось? Я, как сумасшедший из заморских боевиков, кручусь целыми днями и ночами со «стволом», стреляю, в меня стреляют… Кровь льется, машины бьются, взрывы и выстрелы… Нет, ты меня, Толик, извини, но я честный российский вор, а не терминатор какой-нибудь. Я выхожу из игры. И на этот раз ты меня не заставишь передумать. Вот сейчас доедем с тобой к центру, ты меня высадишь, и я в аэропорт пойду…
— Да ты чего, Колян?! — взвыл перепуганный Ляжечка. — Как же я без тебя управлюсь?! Ведь осталось-то совсем немного — завтра вечером паром уже отходит. Билеты есть — места забиты для вас. Сядете спокойно и доедете. А потом ты получишь свои деньги. У тебя что — миллионный счет в банке, если ты такими бабками бросаешься?
— Какими бабками? — деланно удивился Николай. — Никаких бабок я не видел. Только обещаниями кормишь. Не, Толик, я ухожу…
— Да погоди ты! — воскликнул несчастный Ляжечка.
— Чего годить? — невозмутимо сказал Николай. — Поедем мы с Лилей на паром, а там таких же гавриков со «стволами», как те, которых я перестрелял на пустыре, — видимо-невидимо. Ты их, что ли, отводить будешь? А как все дело закончится, так сунешь мне пару тысяч в лапы и до свидания скажешь. Что ж я, твои методы не знаю, что ли.
— Не знаешь, — поспешно ответил Ляжечка, — вот век воли не видать… Последняя блядь и распадла буду, если с бабками тебя кину, Колян. Можешь мне поверить — у меня уже и чемодан с бабками для тебя подготовлен, стоит и ждет. Как дело сделаешь — сразу и получишь. Честное благородное слово…
— Чемодан? — усмехнувшись, переспросил Щукин. — А что — и посмотреть можно? Мы ведь сейчас к тебе едем, так ведь? Вот и покажешь.
Ляжечка даже икнул от неожиданности.
— Чемодан я на съемной квартире не храню, — быстро сказал он, — что я, лох, что ли? В камере хранения он. Так что…
— Так что, — перебил его Щукин, — если чемодан не покажешь… Нет, если прямо сейчас не передашь мне чемодан со всей суммой, мне причитающейся, то я работать не буду. Ухожу. Понял? Нет денег — нет работы.
— Да ты чего?! — заголосил Ляжечка. — Где же я тебе такие бабки… То есть — как так можно?! Ты будешь работать — везти Лильку из города, — тебе нужно следить за ситуацией, быть собранным, а ты еще отвлекаться будешь на то, чтобы смотреть, как бы твой чемодан не сперли! Ты же профессионал, Колян, ты же знаешь, что…
— Это моя забота, — очень спокойно отозвался Щукин, он даже сумел зевнуть. — Короче, завтра… то есть сегодня к утру у меня будут деньги?
Ляжечка попробовал было еще поторговаться, но Николай оборвал его:
— Не пыхти, как я сказал, так и будет. Если мне опять под пули лезть, деньги мне душу согреют. Я буду думать не о том, что погибаю за телку, которую в первый и последний раз вижу, а за кровно заработанные бабки…
— Да я просто…
— Я же сказал — не пыхти…
Тяжело вздохнув, Ляжечка смолк. Молчал он несколько минут, делая вид, что очень занят управлением автомобиля, — они как раз свернули с центральной улицы и въехали через узкое и длинное горло подворотни в какой-то темный маленький дворик.
У одного из подъезда дома во дворе Ляжечка остановил машину.
— Приехали, — сказал он.
— Ну так что? — продолжая прерванный разговор, жестко спросил Щукин.
Ляжечка ответил — неожиданно весело прозвучал его голос:
— Не ссы, Колян, будут тебе деньги. Утром и будут. Мое слово верное — если обещал, выполню.
— Вот это дело! — преувеличенно громко произнес Щукин и, наклонившись вперед, сильно хлопнул Толика по плечу. — Вот это по-нашему!
— Ага, — проговорил Ляжечка, — рад, что тебе угодил. Ну, чего?
Он опустил стекло и выглянул наружу, потом вышел из машины и воровато оглянулся.
— Давай, — скомандовал он Щукину, — выволакивай эту мочалку из тачки и тащи в подъезд… Вроде никого вокруг нету.
— Понял, — легко согласился Николай и взял под руку Лилю, смирно сидящую рядом с ним на заднем сиденье автомобиля.
Через минуту, когда они с Лилей вслед за Ляжечкой поднимались по темной и воняющей кошками и мочой лестнице, Щукин мрачно тряхнул головой.
«Очень нехороший знак, что Ляжечка согласился передать мне все бабки авансом, — подумал он, — это значит, что меня ожидает либо серьезная слежка во время всего дела, либо… пуля в затылок после дела… А скорее всего, и то и другое… Ну ладно. Надеюсь, до этого не дойдет. Мне только нужно все еще раз обдумать и… и, кажется, в голове моей зарождается какой-то план, для окончательного составления которого не хватает полной и ясной картины происходящего. Не хватает, в частности, маленького штришка… Я выяснил, против кого ведется игра, но пока не выяснил, кем эта игра ведется… Что ж… Думаю, скоро это узнать…»
— Сюда, — раздался сверху хриплый шепот Ляжечки, — вот дверь.
Щукин втолкнул Лилю, а потом сам вошел следом в какую-то темную дыру, где воздух отдавал чем-то кислым так сильно, что сводило скулы и было трудно дышать.
— А почему темно так? — спросил Николай и услышал, как захлопнулась за его спиной дверь, щелкнув английским замком.
— Сейчас все будет, — сказал Ляжечка и нашарил в темноте выключатель.
Через секунду действительно вспыхнул яркий электрический свет.
В институт Анна в этот день не пошла. Капитон, хоть и относился недоброжелательно к ее прогулам, сегодня, кажется, просто забыл о том, что Анна, помимо основной своей работы, является и студенткой высшего учебного заведения.
Он оставил Анну при себе. Возможно, просто по рассеянности — из-за столь страшных и неожиданных событий даже хваткий и хитрый Капитон мог быть выбит из колеи, а может быть, ему был нужен рядом человек, с которым можно поделиться своими размышлениями и тревогами. Могли быть у Капитона и какие-то другие причины оставить Анну сегодня при себе. То, что Анна не знала полного расклада, его мало волновало. По его мнению, она знала достаточно.
Однако содержание своих частых сегодня телефонных звонков он тщательно от нее скрывал, запрещая ей выходить из комнаты, когда он звонил.
Впрочем, Анна не стремилась что-то подслушать.
Давно общаясь с Капитоном, она уяснила для себя — чем меньше знаешь, тем крепче спишь. На какие-то комбинации собственного сочинения она способна не была, а вот в случайном разговоре передать кому-нибудь важные для Капитона сведения опасалась.
Но один разговор Анна все-таки услышала.