Она находилась в одной комнате с Капитоном, когда зазвонил лежащий на ночном столике сотовый телефон.
Капитон схватил телефон и, приложив к уху, быстро проговорил:
— Алло?
И тут же осекся. Лицо его перекосилось и вытянулось. Анна поняла, что это и есть тот самый звонок, которого Капитон опасался все утро. Боялся и ждал.
Капитон не приказал Анне выйти из комнаты, а весь превратился в слух и даже, как с удивлением отметила Анна, задрожал, словно испуганный кролик — роль удава выполняла, конечно же, злосчастная телефонная трубка.
Проговорив первое свое «алло», Капитон еще сказал упавшим голосом:
— Да, Седой, конечно, узнал… Сколько лет, сколько зим… — и замолчал надолго, слушая, как квакает в его руке телефон.
Слушал он минут пять, и по мере того, как слушал, лицо его все больше бледнело. Под конец на Капитона было жалко смотреть.
Он порывался вставить хотя бы слово, но его обрывали и приказывали слушать. В конце концов невидимый собеседник Капитона рявкнул:
— Повтори, сука, чтобы лучше запомнить, — так громко, что эту фразу расслышала Анна.
— Ты мне живот распорешь, кишки к березовому сучку привяжешь и заставишь вокруг березы бегать, пока кишки не обмотаются вокруг ствола, — послушно повторил Капитон.
Собеседник еще что-то сказал.
— Понял, — произнес с тяжелым вздохом Капитон, — конечно, понял, Седой, но дай и мне сказать… Понимаешь, я делал так, как надо… Ради нашей с тобой дружбы. Но тут появилось одно обстоятельство…
Теперь Капитон своим грозным собеседником не прерывался и мог говорить в свое оправдание сколько угодно. И он тараторил, стараясь вместить как можно больше слов в как можно меньший промежуток времени, заикаясь от страха и вытирая ладонью холодный пот, струящийся по лицу.
— Такое дело… — говорил Капитон, — у этих уродов, которые телку твою увели, появился какой-то крендель — очень компетентный в вопросах охраны… Он…
Тут Капитон заметил наконец, что в комнате он не один, и знаком приказал Анне выйти вон.
Она вышла и больше ничего не слышала.
Ляжечка включил свет на кухне, отчего по стенам разбежались крупные и черные, как подсохшие сливовые косточки, тараканы.
— Лачуга, — сказал он, кивая на ободранный потолок кухни, — но это временно. Пока я здесь живу — всего несколько дней, в течение которых мы работаем… Ты работаешь… Тебе-то какую квартирку сняли — помнишь? Блеск, а не квартирка.
— Ага, — кивнул Щукин, усаживаясь за стол и закуривая, — только меня едва не грохнули на той квартирке, как… как таракана.
— Издержки производства, — развел руками Ляжечка, — кто же знал, что они тебя вычислят? Это, я думаю, Матроса они засекли и через него на хату вышли.
— А Матроса подписывать на дело было твоей идеей, — напомнил Щукин.
— Моей, — печально согласился Ляжечка, — дурак я. Но я же не знал, что он неизвестно какой дрянью обширяется… Тут злой рок вмешался… И вообще, — продолжал подлизываться Ляжечка, — если бы не ты, дело наше точно провалилось бы. Конец.
— Да, — усмехнулся Щукин, — пой, птичка, пой…
— Да нет! — горячо воскликнул Ляжечка. — Я серьезно!
— А если серьезно, — сказал Щукин, — тогда бабки гони. Они мне сердце согреют, когда мы с Лилей снова под пули полезем… Кстати, — спросил вдруг Щукин, — не пора ей укольчик сделать?
Ляжечка посмотрел на часы.
— Нет, — сказал он, — не пора еще. Сделаю, когда надо. Это уж моя забота — не твоя.
— Ну-ну, — проговорил Щукин, — давай. Только про бабки не забудь.
— Не забуду, — мрачно произнес Ляжечка.
Он нашарил у себя в кармане сотовый телефон и, кивнув Щукину, направился вон из кухни.
— Ты куда? — осведомился Щукин.
— Позвонить, — ответил Ляжечка. — Надо же дать знать нашим клиентам, что ты захотел ни с того ни с сего всю сумму авансом… Вот только что они на это скажут, интересно…
— Интересно, — согласился Щукин. — Ну, валяй, звони.
Ляжечка вышел из кухни и накрепко захлопнул за собой дверь, предварительно вежливо, но так же мрачно осведомившись, не возражает ли против этого Щукин.
Щукин не возражал. Однако, когда дверь закрылась и шаги Ляжечки стихли, Николай тут же вскочил со своего места, подбежал к двери и прислушался. Тихо зазвенели балконные стекла, и Николай удовлетворенно хмыкнул, а потом, не теряя ни секунды драгоценного времени, подбежал к окну и открыл форточку — осторожно, стараясь не шуметь.
Затем, не переводя дыхания, Щукин взгромоздился на подоконник и высунул в форточку голову. Тихо было в предрассветном городе, и Щукин прекрасно слышал, как вышедший на балкон позвонить Ляжечка, сопя, набирает номер на своем мобильном телефоне.
«Интересно, — подумал вдруг Щукин, — если какой-нибудь ранний прохожий поднимет голову и увидит мою башку, торчащую в форточке, что он подумает? Хотя, увидев и толстого придурка Ляжечку, базарящего по своей «трубе», поймет в чем дело…»
Щукин мысленно усмехнулся.
«Дурак жирный, — прошептал он по Ляжечкиному адресу, — не мог выйти в туалет или в ванную, боялся, что я смогу подобраться и подслушать, поперся на балкон. И не подумал о том, что я легко могу услышать все, что он там говорит, если открою форточку. А я ведь почти уверен был, что Ляжечка именно на балкон направится, он бы и на крышу поперся, если бы лифт работал и не нужно было бы тащиться по лестнице вверх. Самое главное — предугадать поведение объекта, а это довольно просто, если хорошо этот объект знаешь. Уж мне ли Ляжечку не знать…»
Какие-то еще мысли торжествующе клубились в голове Щукина, но незначительным усилием воли он избавился от лишнего в своем сознании, как только раздалось первое Ляжечкино:
— Алло!
Щукин замер, прислушиваясь.
— Ага, — хрипло проговорил Ляжечка после минутной паузы, — это я. Ну да, с главным соединяй. Как чего? По поводу отчета за последнюю операцию…
Тут Ляжечка замолчал, будто его прервали.
— Ну да, — немного растерянно проговорил он через несколько секунд, — я так и подумал — главный уже знает… Доложили? Ага, ну естественно, просто я хотел сказать, что это… ситуация немного вышла из-под контроля, но благодаря моему прямому руководству и контролю за это… за операцией все закончилось благополучно. Девчонку ведь удалось успешно увезти с квартиры… Прежде чем за ней приехали эти отморозки… Звери прямо какие-то, устроили побоище на окраине города, но мы же отбились от них… Матрос? Д-да, он, конечно, был немного не в себе… Пятеро сотрудников? — упавшим голосом повторил Ляжечка. — Н-нет, я знаю, конечно, об этом, все это так печально, что я не могу удержаться от… Я придуриваюсь? — воскликнул вдруг Ляжечка и быстро затараторил что-то — видимо, в свое оправдание, но был резко прерван своим телефонным собеседником. — Да, — тяжело вздохнул Ляжечка через минуту, — ситуация оказалась сложной, но разрешимой. Матрос, конечно, того… В нем я ошибся, но ведь и для него нашлось применение? Где бы вы достали такого исключительного козла отпущения? Он ведь ничего не помнит из-за своей дури, и на него можно повесить все, что угодно. А о вас он ничего не знает. Все побоище спишут на обдолбанного Матроса, и концы в воду. А пятеро ваших сотрудников, которые должны были встретить Лилю в сопровождении с моим подчиненным… — Ляжечка снова вздохнул, — это, так сказать, издержки производства. Дело, которое мы с вами ведем, сложное и опасное, а пятеро человек…
Ляжечка опять замолчал. На этот раз он молчал довольно долго. Щукин даже успел немного переместиться на подоконнике — из-за неудобной позы у него затекли ноги.
«Что-то не нравится мне этот разговор, — озадаченно размышлял Щукин, — как-то странно Ляжечка общается с клиентом. И эти слова… «сотрудники», «главный»… Не говоря уж о том, что меня он своим подчиненным назвал… Ну это ладно. За этот базар он отдельно ответит. А вот «сотрудники»… «операция»… «главный»… уж очень все эти слова напоминают общение ментовских чинов между собой… Так, спрашивается, кто этот загадочный клиент? Кто «главный»? Пока неясно, но предчувствие у меня уже очень нехорошее. Не наврал ли мне Ляжечка, что свалил от своей ментовской «крыши»? Если судить по этому разговору — наврал…»
На этом месте Щукин снова был вынужден прервать свои размышления — Ляжечка заговорил.
— Да, — говорил Ляжечка, — необходимо встретиться. Нужно обсудить очень важное дело. Нет, это не меня касается, это касается моего подчиненного…
«Обо мне говорит», — догадался Щукин, усмехаясь.
— Дело в том, — продолжал Ляжечка свой разговор с телефонным собеседником, — что мой подчиненный выдвинул новые требования. А он такой человек, что если его требования в точности не исполнить, то он просто откажется работать. Не разводить же мне всю катавасию заново, чтобы затащить его к себе…
«А вот это место я что-то не понял, — настороженно подумал Щукин, — что значит — катавасия? Как это — меня затащить? Значит, вся эта круговерть в городке моего отдыха была не просто трагическим стечением обстоятельств, а?..»
— Не телефонный разговор, — сказал Ляжечка в трубку, — и не вам решать, извините, вопрос с требованиями моего подчиненного… Без него мы не обойдемся, а он просит такое… Так что надо мне с главным повидаться… Что значит — исключено? — удивился Ляжечка. — Вот так просто говорить по телефону? Ну, хорошо… Значит, он требует всю сумму сейчас. Да, сразу. Чтобы деньги всегда были при нем… в чемоданчике. Или в сумочке… Или в авоське там, я не знаю… Я понимаю, что это придурь, но ничего поделать не могу. Его не переубедить — это факт. И факт еще — без него нам не обойтись. Так что мне делать? — спросил Ляжечка. — Что ему передать? Ага, — забормотал Ляжечка, — понял, понял… Значит, вы передадите главному, а он через вас — ответ. Хорошо, хорошо… Так где мы с вами встречаемся?
Ляжечка еще несколько секунд молчал, а потом Щукин услышал, как он повторил сказанное ему собеседником:
— Через два часа во дворе тридцать третьего дома. По какой улице?