лтались в полуметре от пола.
— Ты чего темнишь, сука?! — заорал он. — Чего темнишь, падла? Слепых на столбы наводишь?! А, гнида? Мне не ясно, что ли, что ты знаешь что-то и молчишь? Задушу гада! — вдруг совсем по-звериному заорал Седой и, присев, отшвырнул Павлика к входной двери.
Парень грохнулся о дверь, но тут же вскочил. Толкнулся на выход, но дверь почему-то не открывалась. Он обернулся и увидел Седого, идущего прямо к нему.
Павлик задохнулся от ужаса.
— Помогите, — пискнул он, скребясь слабой лапкой в дверь.
Щукин вернулся обратно гораздо раньше Ляжечки — не зря он давал последнему многочисленные указания насчет покупки разного рода деликатесных продуктов и сигар, которые в любом ларьке не продаются.
Но сейчас Щукину было не до сигар. Всю дорогу до Ляжечкиной квартиры в груди его мрачно ворочалось, словно раскаленный лом, чувство глубокой ненависти к этому низенькому, толстенькому и бритоголовому существу, которое так грубо и примитивно обмануло его.
«Это же надо, — скрипя зубами от злости, думал он, — попасть так глупо… Оказывается, менты пасли меня еще в Москве — наверняка вышли на меня по указке Ляжечки, который подыскивал себе компаньона в порученном ему деле. Мне дали довершить мое дело, не стали трогать, хотя могли прихватить, дали уехать из Москвы, дали расслабиться, а потом устроили такую веселую жизнь, что я сам прибежал в лапы к Ляжечке и сам на его дело подписался… Ну, сука толстая… Что угодно, но вот Веронички я тебе не прощу никогда. За это, падла, ты кровью умоешься… А я, оказывается, на мусоров работаю. Вот блядство, никогда бы не подумал, что такое может случиться. Если бы мне кто сказал с недельку назад, что я на легавку работать буду, морду бы тому раскрошил. А теперь…»
Щукин ожесточенно потряс головой. Таксист с удивлением посмотрел в зеркало заднего обзора на странную женщину, которую он вез, ни с того ни с сего вдруг начавшую трясти своими рыжими кудрями.
«А Лиля-то — дочь Седого, а не телка его, — подумал еще Николай, — я же говорил — любви не бывает…»
Потом его мысли принялись скакать, словно табун обезумевших мустангов.
— Ну, Ляжечка, — прорычал Щукин, уже совсем забыв о несчастном шофере такси, который боялся смотреть в зеркало заднего вида на странную женщину, трясущую головой и рычащую страшным басом.
«Ладно, личные счеты потом, — решил Щукин, усилием воли заставляя себя успокоиться. — Сейчас нужно думать, как выбраться из того поганого положения, в которое я попал».
И он надолго задумался. А когда такси подвезло его к дому, где находилась квартира, снятая Ляжечкой, план Щукина был готов.
Ляжечка появился примерно через час после того, как приехал Щукин. У Щукина было время переодеться и уничтожить все следы, могущие указать на то, что он куда-то отлучался.
Лиля, кстати говоря, стала немного отходить от своего мутного сна, вызванного наркотическим дурманом, — это значило, как подумал Щукин, что пришло время для очередного укола.
Но на этот счет у него было собственное мнение.
Ляжечка вошел в прихожую, держа в одной руке пакет с покупками, а в другой — небольшой кожаный чемоданчик.
— Что там? — спросил встречающий Ляжечку в прихожей Щукин, указывая на чемоданчик.
— Догадайся! — подмигнул Ляжечка Щукину.
Николай едва удержался от порыва сейчас же съездить Ляжечке по физиономии и измордовать его за все унижения, которым подверг его Толик.
«Не сейчас, — успокоил себя Николай, — придет еще мое время… А сейчас нужно сделать над собой усилие и проявить как можно больше дружелюбия и братской любви…»
— Братан! — заорал Николай, обнимая Ляжечку. — Ты мне бабки достал!
— Достал, — подтвердил Ляжечка, глупо улыбаясь.
— Ну, ты вообще! — продолжал восхищаться Щукин, якобы от избытка чувств похлопывая Ляжечку по бокам. — Просто гигант! Как тебе все удается?
— Я волшебное слово знаю, — сказал зардевшийся от нескончаемого потока лести Ляжечка. — Ну ладно тебе, ладно… А то я совсем это… загоржусь…
— Как скажешь, — легко согласился Щукин, отходя от Ляжечки. — Я сейчас, — сказал он, направляясь в ванную, — рожу ополосну только. А то спал все время, пока тебя не было, глаза слиплись…
И оставил в прихожей Ляжечку, не подозревавшего о том, что в результате дружеских похлопываний по бокам из кармана у него исчез шприц, приготовленный для очередной инъекции Лиле.
Оказавшись в ванной, Щукин мгновенно вытащил из рукава куртки шприц и выплеснул его содержимое в раковину. Потом принюхался, поморщился, будто только что откусил от сочного лимона порядочный кусок, и открыл кран. Тщательно смыв всю дрянь из шприца, он набрал холодной воды в заранее приготовленную чистую баночку и набрал из баночки в шприц ровно столько, сколько там было одурманивающего зелья.
Проделав все это, Щукин проверил, чтобы в шприце не оказалось ни крохотной капельки воздуха, спрятал шприц в рукав, наскоро ополоснул лицо и намочил волосы. Потом, с полотенцем на шее, вышел из ванной.
Ляжечку в прихожей он не застал — Ляжечка находился уже в комнате, где была Лиля. Он стоял возле дивана, озадаченно смотрел на бездумно глядящую в пространство Лилю и рылся по своим карманам.
— Где-то здесь… — растерянно пробормотал он, оглянувшись на вошедшего в комнату Щукина, — чего-то я… это…
— Потерял что-нибудь? — осведомился Щукин.
— Ага, — озабоченно проговорил Ляжечка, не переставая рыться по карманам.
— Смотри! — воскликнул вдруг Щукин, указывая на Ляжечку, будто увидел на нем по меньшей мере громадного доисторического комара инфубуса.
— Что? — испугался Ляжечка и приготовился уже отпрыгнуть в сторону, но Николай протянул руку и ловко вытащил из нагрудного кармашка Ляжечки искомый предмет.
— Это потерял? — протягивая шприц Ляжечке, поинтересовался Щукин.
— Это, — проворчал Ляжечка, подозрительно глянув на Николая.
Тот спокойно выдержал его взгляд, а через несколько минут проговорил, заложив руки в карманы:
— Он у тебя, как косточка обглоданная, торчал. Как же ты по улице-то шел?
— Да я его вроде в другой карман клал, — сказал Ляжечка. — Да ладно, не важно…
Он присел на колени перед Лилей, ловко закатал ей рукав и, обнажив руку, вколол содержимое шприца девушке в вену. Использованный шприц Ляжечка повертел в руках и, не зная, что с ним делать, сунул под диван.
Щукин отметил это.
— Готов горчичник, — выпрямляясь, пропыхтел Ляжечка. — Пойдем, — сказал он, обращаясь к Щукину, — ей полежать надо, а нам с тобой — побазарить.
— О чем? — спросил Щукин, выходя вслед за Ляжечкой из комнаты.
Ляжечка не отвечал, пока они не достигли кухни. Там Ляжечка уселся на стул и достал из сумки, которую он подхватил, проходя через прихожую, бутылку водки.
— Садись, — пригласил он Щукина.
— Присаживайся, — поправил Николай и уселся за стол.
Ляжечка вздохнул и с необычайно торжественным видом принялся откручивать жестяную крышку бутылки.
— Стаканы-то достань, — попросил он.
Щукин нашел два стакана, наскоро ополоснул их под струей воды из крана и поставил на стол.
— По какому случаю праздник? — спросил он.
— Не праздник, — строго произнес Ляжечка и наклонил бутылку два раза — сначала над одним стаканом, потом над вторым, — просто как бы… Ведь теперь мы подступаем к финальной части нашей операции. Последний, как говорится, и решительный бой.
— И герл, — добавил Щукин.
— Чего? — не понял Ляжечка.
— Бой, говорю, и герл, — сказал Щукин, — то есть я и Лилька твоя. Последние и решительные…
Ляжечка поморщился — судя по всему, от чрезвычайных мыслительных усилий, но, так ничего и не поняв, махнул рукой.
— Ладно, — сказал он, — хватит шуточки-то шутить. Сегодня вечером паром отходит от пристани. Скоро ты в Швеции будешь. На эти бабки, — он кивнул на чемодан, который Николай поставил у своих ног, — сможешь себе новую ксиву замастырить и жить не тужить за бугром… Но перед этим должен перевезти туда девчонку. Что мне тебе говорить, — вздохнул Ляжечка так тяжело и фальшиво, будто по долгу службы находился на чужих похоронах, — ты и сам знаешь, как опасно все это предприятие… Пороху уже понюхал за последние… сколько? Два дня. Не боишься?
— А чего мне бояться? — беспечно откликнулся Николай. — Башли есть, — он толкнул ногой чемодан, — а с ними уже не страшно.
— Ты это!.. — заметно повысил голос Ляжечка. — Говори, да это… не заговаривайся! Подорвать, что ли, хочешь?
— Да ты что? — усмехнулся Николай. — Опять по себе меня судишь? Щукин если подписался, то сделает…
— Вот так, — с облегчением проговорил Ляжечка, — а подорвать тебе все равно не удастся. Тебя вести будут до самого парома, да и на пароме — тоже. Помни об этом и глупостей не делай лучше… На чем я остановился?
— На том, что я подорвать хочу, — напомнил Николай.
Ляжечка гневно сверкнул глазами, но ничего на это не сказал.
— Билеты — вот они, — проговорил он, выкладывая на стол две глянцевые бумажки, — вот все документы, необходимые на выезд, бабки… — он покосился на чемодан, — у тебя имеются. «Ствол» верни. «Ствол» тебе не поможет. Тем более там металлоискатели везде — фирма-то, которая паромами заведует, нерусская.
Щукин достал из-за пояса пистолет и положил его на стол.
— Так-то лучше, — одобрительно кивнул Ляжечка. — Девчонка, после того как я сделал ей укольчик, — шелковая будет. Таскай ее с собой повсюду под ручку и притворяйся, будто разговариваете. Чтобы никто на вас косяка не давил… Нет, лучше не таскай — просто сядьте на лавочку или в баре и сидите себе… Ну, короче говоря, ты сам знаешь, что и как делать, не новичок, не олень какой-нибудь, в конце концов…
— Холодно, — проронил Щукин.
— А?
— Холодно, говорю, — повторил Николай, — водка стынет.
— А-а…
Ляжечка взял в руку свой стакан, поднес было его ко рту, но потом, мотнув головой, поднялся и, возвышаясь над столом, словно старинный грузный комод, торжественно произнес, четко проговаривая каждое слово: