Я раздвинула полог кровати, чтобы растянуться на ней хоть на несколько секунд, потом стала выдвигать ящик за ящиком, пытаясь, вопреки ожиданиям, найти хоть какое-то доказательство, что спальня принадлежит мне. Я вытаскивала белье, всевозможные предметы, которые ни о чем мне не говорили, документы, которые я быстро просматривала и бросала на ковер.
Я вышла из комнаты, оставив ее в полном беспорядке. Какая разница? Я знала, что все равно буду звонить Жанне. Я отдам ей в руки свое прошлое, настоящее и будущее, а потом засну. Пусть она сама разбирается и с беспорядком, и с убийством.
Вторая комната была ничьей; в третьей, судя по всему, жила Жанна, пока я лежала в клинике. На это указывал запах духов, особенно сильный в смежной ванной, и размер одежды в шкафу.
Наконец я нашла комнату, которую искала. Там остались только кое-какая мебель, немного белья в комоде, халат в сине-зеленую клетку (на наружном верхнем кармашке вышито имя: «До») и три чемодана, стоящие возле кровати.
Чемоданы были полные. Вытряхнув их содержимое на ковер, я сообразила, что их привезли с мыса Кадэ. В двух лежали вещи Мики, которые Жанна мне не показывала. Они остались в этой комнате, видимо, потому, что Жанне не хватило мужества войти в спальню покойной. Или без всякой на то причины.
В третьем чемодане одежды почти не было, только письма и бумаги, принадлежащие До. Слишком мало для полного собрания, но я подумала, что уцелевшее при пожаре, скорее всего, вернули семье Лои.
Я распутала бечевку, которой была перевязана пачка писем. Это были послания крестной Мидоля (так она подписывалась), адресованные, как я сначала решила, Ми, потому что они начинались словами: «Моя дорогая» или «Carina»[4], или «Моя малышка». Я стала читать их и обнаружила, что, хотя в них много говорилось о Ми, адресованы они До. Возможно, у меня сместились представления об орфографии, но мне показалось, что письма пестрят ошибками. Однако это не мешало им быть очень нежными, а то, что я прочла между строк, вновь заставило меня похолодеть.
Прежде чем продолжить осмотр, я поискала телефонный аппарат. Он стоял в спальне Ми. Я набрала номер Нейи. Было около часа ночи, но, похоже, Жанна держала руку на трубке, поскольку ответила она мгновенно. Прежде чем я успела сказать хоть слово, она начала кричать, что ужасно волнуется, переходя от обвинений к мольбам. Я тоже перешла на крик:
– Замолчи!
– Где ты?
– На улице де Курсель.
Внезапно наступила тишина, которая могла означать что угодно: удивление, признание в содеянном. В конце концов я первая нарушила молчание:
– Приезжай, я тебя жду.
– Как ты себя чувствуешь?
– Плохо. Привези перчатки.
Я повесила трубку, вернулась в комнату До и продолжила разбирать свои бумаги. Потом взяла трусики и комбинацию, принадлежавшие мне, клетчатый халат. Переоделась. Даже сняла туфли. Босиком спустилась на первый этаж. От «другой» остались только перчатки, но они принадлежали мне.
В гостиной я зажгла все лампы и выпила глоток коньяка прямо из бутылки. Мне не сразу удалось разобраться, как устроен проигрыватель. Я поставила что-то громкое. От коньяка мне стало лучше, но я не рискнула выпить еще. И все-таки взяла бутылку, пошла в соседнюю комнату – мне показалось, что там теплее, – и улеглась, прижимая ее к груди, в полной темноте.
Минут через двадцать после моего звонка я услышала, как открывается дверь. Через мгновение музыка в соседней комнате умолкла. Раздались шаги, они приближались. Жанна не стала зажигать свет. Я увидела высокую фигуру, застывшую на пороге: ладонь – на ручке двери, точный негатив фотографии молодой женщины, которую я видела в клинике. Она помолчала, потом произнесла своим мягким, глубоким и спокойным голосом:
– Ну здравствуй, До.
Я убиваю
Все началось в один февральский день в банке, где работала До. Впоследствии Ми называла их встречу (разумеется, все должны были смеяться) «счастливым шансом». Тот чек ничем не отличался от остальных, проходивших через руки Доменики с девяти утра до пяти вечера за вычетом сорокапятиминутного перерыва на обед. Внизу стояла подпись владельца счета Франсуа Шанса, но, проделав приходную операцию, Доменика прочитала на обороте имя получателя: Мишель Изоля.
Почти машинально она взглянула поверх голов других служащих и увидела возле окошек кассиров голубоглазую девушку с длинными темными волосами и в бежевом пальто. До продолжала сидеть за своим столом, пораженная не столько появлением Ми, сколько ее красотой. Хотя одному богу известно, не придумала ли До себе их встречу. Ведь однажды они точно так же столкнулись на круизном лайнере (лайнере!), в другой раз – в театре (куда До никогда не ходила) или на итальянском побережье (она ни разу не была в Италии). Короче говоря, встречи случались в том мире, который немножко отличался от реальности и в котором сама До не была настоящей До, – мире, который воображаешь перед сном, когда совершенно свободно можно нафантазировать все, что душе угодно.
Но сегодняшняя встреча – за четверть часа до закрытия банка, возле окошек кассы, на которые она смотрела ежедневно вот уже два года, – была совершенно реальной, хотя, как ни странно, ничуть не удивила ее. И все-таки Ми была так прекрасна, так ослепительна, что затмевала любые сны.
Когда кладешь голову на подушку и начинаешь мечтать, жизнь выглядит гораздо проще. До встречает девушку, сироту, которую превосходит ростом (168 см), умом (оценки в аттестате зрелости не ниже «хорошо»), смекалкой (она умножила состояние Ми какими-то не совсем понятными операциями на бирже), душевными качествами (спасла крестную Мидоля при кораблекрушении, тогда как Ми думала только о себе и в итоге утонула), успехом у мужчин (будущий супруг Ми, итальянский князь, за три дня до свадьбы отдаст предпочтение бедной «кузине», несмотря на чудовищные угрызения совести), короче говоря, превосходит буквально по всем статьям. Ну и по красоте, само собой разумеется.
Ми стала настолько обворожительной за прошедшие пятнадцать с лишним лет, что, хотя сновавшие туда-сюда клиенты все время загораживали ее, До испытала почти физическую боль. Она хотела встать, но не могла. Она проследила взглядом, как чек в стопке других сперва попал в руки одной из сотрудниц, а затем – в ячейку кассира. Издали девушка в бежевом пальто выглядела старше двадцати лет и держалась очень уверенно – взяла банкноты, положила в сумку, на секунду сверкнула улыбкой и направилась к выходу, где ее ждала подруга.
Доменика стала пробираться между столами с непонятным отвращением, словно нехотя, помимо собственной воли. Она внушала себе: «Иначе я ее потеряю и никогда больше не увижу. А если увижу, то не осмелюсь заговорить, а она в лучшем случае осчастливит меня равнодушной улыбкой и тут же забудет о моем существовании».
Примерно так и вышло. До догнала обеих на бульваре Сен-Мишель в тот момент, когда они собирались садиться в белую «эм-джи», припаркованную под знаком «Стоянка запрещена». Ми, явно не узнавая, с вежливым интересом взглянула на девушку в блузке, схватившую ее за рукав и, по всей видимости, закоченевшую от холода (что правда, то правда), которая с трудом переводила дыхание, потому что бежала за ней.
До сказала, что она – До. После долгих объяснений Ми как будто вспомнила свою детскую подружку и заметила, что очень забавно вот так неожиданно встретиться. Больше говорить было не о чем. Ми первой сделала попытку поддержать беседу и спросила, давно ли До живет в Париже и служит в банке и нравится ли ей работа. Она представила До своей спутнице – американке с неуместно ярким макияжем, которая уже уселась в машину. Потом сказала:
– Позвони мне как-нибудь на днях. Было приятно снова увидеться.
Ми села за руль, и они укатили в оглушительном реве мотора, работающего на полную мощность. До вернулась в банк в ту самую минуту, когда уже закрывали двери; мысли путались, было ужасно обидно. Как ей позвонить, если я даже не знаю, где она живет. Странно, что мы одного роста, раньше она была намного ниже меня. Я бы тоже выглядела сногсшибательно в таких нарядах. Какая там была сумма, в том чеке? Ей глубоко наплевать, позвоню я или нет. У нее совсем нет итальянского акцента. Из-за моей глупости ей пришлось самой поддерживать разговор. Наверное, она решила, что я непроходимая кретинка. Ненавижу ее. Могу ненавидеть, сколько угодно, но хуже от этого будет только мне.
Она задержалась еще на час после закрытия банка. Отыскала чек в последний момент, когда уже уходили последние служащие. Адреса Ми на нем не было. Она записала адрес владельца счета, Франсуа Шанса.
Она позвонила ему полчаса спустя из кафе «Дюпон-Латен», сказала, что она кузина Ми, они только что случайно встретились, но она не сообразила взять у нее номер телефона. Мужчина на другом конце провода ответил, что, насколько ему известно, у мадемуазель Изоля нет кузин, но все-таки дал ее телефон и адрес «Резиденции Вашингтона» на улице Лорда Байрона.
Выходя из телефонной кабины в подвальном помещении кафе, До решила, что потерпит три дня, прежде чем звонить Ми. В зале ее ждала компания: двое сослуживцев и парень, с которым она была знакома шесть месяцев, четыре месяца назад впервые поцеловалась, два – впервые переспала. Он был худой, милый, слегка витал в облаках, не урод, агент страховой компании.
До села рядом, посмотрела на него, подумала, что не такой уж он милый, вовсе не витает в облаках, да и не такой уж симпатичный, одним словом, типичный страховой агент. Она снова спустилась в подвал и позвонила Ми, но той не оказалось дома.
Девушка без итальянского акцента отозвалась на звонок только через пять дней, после многочисленных ежедневных попыток с шести вечера до двенадцати ночи. В тот раз До звонила из квартиры Габриеля, страхового агента, который спал рядом, накрыв голову подушкой. Была полночь.
Вопреки разумным скептическим ожиданиям, Ми не забыла об их встрече. Извинилась, что редко бывает дома. Вечерами ее вообще трудно застать. Утром, впрочем, тоже.