ходились у самой границы Зоны: уже через километр все вернулось на круги своя – и небо над головой стало прежним.
В Булганске пришлось объясняться с военными – район с белым небом в форме правильного шестиугольника объявили закрытым. Только военные пока и сами не понимали, что там произошло.
Олег тогда сразу вернулся в Читу, а через несколько дней с ним вновь связались военные. Их интересовало его мнение и как очевидца, и как геолога. Но кроме необычного неба над головой и предшествующих подземных толчков он ни о чем не смог поведать. Последовал вопрос, несет ли явление угрозу. Олег пожал плечами: ничего угрожающего он не чувствовал. Тогда он удивился, с чего вдруг такие вопросы, и лишь спустя месяц узнал, что по Булганску из Зоны был нанесен гравитационный удар. После тщательного медосмотра его оставили в покое, взяв подписку о неразглашении. Только смешно – все Забайкалье было уже в курсе. Знали и про необычную территорию в форме шестиугольника, и про белое небо над ней.
Когда встал вопрос о научной экспедиции в Зону, сразу вспомнили об Олеге. Он еще дважды ходил в Зону как геолог, прежде чем с ним связался некто Костюченко и предложил работу в только что созданной организации.
Глава 14Разговор за чашкой кофе
Полковник Костюченко не узнавал Читу. Из окна автомобиля казалось, что город готовится к войне. На улицах появились целые группы в военной форме и пункты сбора жителей. Автобусы с надписью «Люди» или, что еще хуже, «Дети» заполнили площадь перед зданием администрации. Рядом с памятником Ленину яростно сражался со своим бубном настоящий шаман. Над головой слышался стрекот вертолета. Полковник проводил «вертушку» недоуменным взглядом – гражданский, нашел время для полетов.
– Это из церкви, город облетают с иконой, – пояснил водитель-бурят. – Но только если кто и может спасти Забайкалье от напасти, так это Хозяин Байкала.
Эвакуация свалилась на жителей Читы внезапно, как извержение Везувия на Помпеи. Почему-то именно такое сравнение пришло полковнику в голову, даже картина Брюллова вспомнилась, с той лишь разницей, что на картине Везувий уже рванул, а Зона еще не показала зубы. Как жители Помпеи жили годами у подножия вулкана, не особенно задумываясь, что может начаться извержение, так и жители Забайкалья восемнадцать лет жили рядом с Зоной, не задумываясь ни о чем. Знали о потенциальной опасности, но за восемнадцать лет эта угроза перестала казаться реальной. Наверное, поэтому и на объявление властей о том, что на ближайшие дня четыре жителям Читы рекомендуется покинуть город, поначалу никто не отреагировал. Опасения Костюченко, что сразу после объявления начнется паника, не оправдались. Она и началась, но гораздо позже – он не учел инерцию психики людей. Поначалу угрозу никто не принял всерьез. Во-первых, ни о какой реальной опасности в объявлении не говорилось, а, во-вторых, раз всего лишь рекомендуется, значит, можно и забить. Понимание серьезности происходящего пришло позже, когда через Читу в сторону Байкала потянулись автобусы с эвакуированными из Булганска. И вот тут все бросились из города.
Дорога на запад прочно стояла в пробке.
Костюченко приоткрыл окно. Длинный хвост из легковушек и автобусов терялся далеко впереди. Водитель повернулся к начальству:
– Это надолго.
– Ничего, успеем, – проворчал полковник. – Я распорядился, чтобы вылет задержали. Самолет задержать несложно, это не катаклизм. – И, не удержавшись, выругался: – Чертова Зона! Как же гадко ощущать свое бессилие перед бедой! Ничего не можем и ничего не знаем! Не можем предотвратить выброс, не знаем, какой силы он будет. Мы вот Читу эвакуируем, да и то в щадящем режиме, а вдруг он до Красноярска дотянет?
– Не дотянет, – уверенно произнес водитель. – Даже если до Байкала дойдет, то там Хан Хутэ-баабай остановит.
Легенду о Хозяине Байкала и владыке Ольхона, «наделенном крыльями в сажень маховую, серебряным клювом и орлиным взглядом, видящим внутреннюю сущность», Костюченко конечно же знал – как не знать, прожив в Чите без малого два десятка лет. Хорошо верующим – им есть на кого уповать! А тут только и остается, что надеяться на своего подчиненного Олега Гончара.
Видимо, впереди справились с пробкой, и водитель, уже настроившийся на разговор о местных легендах, схватился за руль.
Вскоре автомобиль свернул к аэропорту.
Если на повороте дежурил одинокий «уазик» МЧС, то подъезд к аэропорту преграждал настоящий кордон – две машины ППС, армейский фургон и зачем-то автозак с надписью «Полиция» – к которому выстроился хвост из автомобилей и автобусов. Автобус с надписью «Дети» пропустили мгновенно, а ломанувшуюся следом «реношку» остановили. Из машины выскочил нервный мужик и, яростно жестикулируя, принялся что-то доказывать. Но доказывай не доказывай, а если нет билетов на самолет, на территорию аэропорта не пропустят. Впрочем, к Костюченко это не относилось, его машина проехала без вопросов.
С трудом протиснувшись сквозь толпу, осаждающую стойки регистрации, Костюченко направился к лестнице. С галереи второго этажа столпотворение внизу казалось ужасающим. Военные и МЧС явно не справлялись. Надо бы еще людей, но где их взять?
Полковник взглянул на табло – два самолета МЧС уже вылетели. Это хорошо, значит, вывезли самых уязвимых – роддома и детские больницы. Еще три рейса готовились к вылету – Аэрофлот вывозил детские сады и школы.
Эвакуация города шла своим чередом, но с каждым часом смятение в городе нарастало. Как власти ни старались избежать паники, им это не удалось. Наверное, нужно было все объяснить людям как есть, и Костюченко как раз был за полную откровенность, но власти края решили умолчать о причинах эвакуации, чем сделали только хуже. Слухи, один нелепее другого, моментально поползли по Чите и близлежащим поселкам. А там, где умолчание, – там домыслы, где домыслы – там страхи, а где страхи – там паника. Но разбираться с суматохой есть кому и без него. Каждый должен заниматься своим делом.
Бизнес-зал на удивление оказался почти пустым, столпотворение осталось внизу, на первом этаже. Невзрачная фигура Порфирия Петровича почти утонула в просторном кресле. На столике стояла початая чашка кофе. Серое пальто лежало на соседнем кресле, но костюм, который ранее скрывался под пальто, оказался таким же серым и неприметным.
– Сбегаете? Не хотите досмотреть спектакль из первого ряда? – Костюченко расстегнул пальто и, не здороваясь, уселся в свободное кресло.
– Дела требуют моего присутствия в другом месте, – картинно развел руками Порфирий Петрович.
– Неужели где-то есть события важнее?
– Представьте себе. Но вот незадача – никак не могу улететь. Самолет давно готов к вылету, заправлен, пилоты на месте, а вылет не разрешают. И что-то мне подсказывает, что без вашего вмешательства тут не обошлось.
– Да, это я приказал задержать вылет вашего бизнес-джета. – Костюченко сделал упор на «приказал». – Москва далеко, тут я хозяин. Это мой город, здесь выполняют мои распоряжения.
– И что я должен сделать? Сплясать?
Костюченко пропустил мимо ушей желание гостя обернуть разговор в шутку.
– Мне не нравится, когда в сферу моих интересов вмешиваются некомпетентные чужаки. Мне не нравится, когда за моей спиной принимаются решения, логику которых я не понимаю. Мне не нравится, когда жизнь моих людей оказывается под угрозой.
– Придется отвечать, – притворно вздохнул Порфирий Петрович, – иначе я останусь в Чите навечно. Только ведь ваши люди и до меня постоянно рисковали жизнью, отправляясь в Зону, так что же изменилось?
Полковник смерил собеседника уничтожающим взглядом.
– Изменилось то, что раньше мои люди сами формировали группу, сами принимали решения. Даже я не считал возможным навязывать им свое мнение, потому что оставался в своем кабинете, а в Зону шли они. Рейд в Зону не имеет ничего общего с операциями спецназа. К Зоне нельзя подходить с обычными мерками, и те, кто там никогда не был, не могут давать указания людям, идущим туда. Но приказ был отдан на таком уровне, что я ничего не мог поделать.
– И? – Порфирий Петрович изобразил заинтересованность, поощряя собеседника продолжить.
– Спецназ в Зоне бесполезен, но кто-то посчитал иначе. Если мы исключим вариант, что приказ о формировании группы отдавал клинический идиот, можно сделать далеко идущие выводы о целях, которыми вы руководствовались.
– И? Не стесняйтесь, давайте сразу выводы.
– То, что вы собираетесь ликвидировать бывшего сталкера Слепыша, активировавшего Ключ, это очевидно. Но для того, чтобы справиться с мальчишкой, хватило бы и одного обученного человека, вы же посылаете троих. Очевидно, для того, чтобы потом ликвидировать свидетелей.
– Ну, раз вы все уже знаете, может, выпустите мой самолет? – усмехнулся Порфирий Петрович.
Он потянулся к чашке и неторопливо допил кофе.
Полковник молчал, только настороженно и неприязненно сверлил глазами гостя, как будто перед ним в кресле сидела крыса.
– Да, нынешний разговор с моей стороны – это махание кулаками после драки, – продолжил Костюченко после паузы. – Я только жалею, что не вмешался раньше и не зарубил вашу авантюру на корню. Но знайте: если погибнет Гончар – по вашему приказу погибнет! – то в Чите лучше не показывайтесь.
– Это угроза?
Порфирий Петрович недоуменно поднял брови. Затем взгляд его стал долгим, задумчивым, словно он решал для себя непростую задачу. Он вздохнул, тяжело поднялся и направился к кофейному автомату. Вернувшись, поставил на столик две чашки. Достал из внутреннего кармана пальто металлическую фляжку и щедро плеснул содержимое в кофе. Пахнуло дорогим коньяком.
– Кофе мерзкий, а разговор долгий, – пояснил он.
Одну чашку подтолкнул к Костюченко.
– Никто вашего Гончара ликвидировать не собирается, – буднично, словно речь шла о самых обычных вещах, проговорил Порфирий Петрович. – Я не идиот, чтобы разбрасываться такими кадрами. И вашего Лешку-Слепыша мои люди убивать не станут. Дело в другом.