– Ты погибнешь завтра, – вдруг едва слышно пробормотала Даша. – Не ходи в тот дом.
Дыхание Дошик выровнялось.
– Что это было? – Губы Глории кривились в отвращении. – Не думала, что ты способен ударить ребенка.
Она так и не села на бревно. Нависала над Олегом немым укором, испепеляя взглядом.
– Белая топь – аномалия пси-типа, – придерживая Дашу, тихо произнес Гончар. – Выпускает невидимые щупальца на несколько десятков метров, ловит жертву и подтягивает ее к себе. Человек даже не замечает, что изменил маршрут, считает, что идет правильно, куда и шел. Даже если вымотался, не чувствует усталости.
– Мне показалось, что мы изменили направление, – резкость в голосе Глории чуть убавилась, – но я решила, раз ты молчишь, значит, так надо.
– Моя вина, устал. Смотрел под ноги. Понадеялся на неопытную девчонку.
Глория покосилась на волокушу с раненым, однако вслух ничего не сказала. Олег ее выразительный взгляд понял так: не тащил бы с собой своего «приятеля», ничего бы не произошло. Его лицо стало жестче.
– Подтянув человека к «луже», Белая топь показывает «кино». – Сейчас его голос звучал тверже. – Одни считают, что это реальные события, которые должны произойти в будущем, другие – что аномалия показывает один из возможных вариантов, не обязательно самый вероятный. Есть и такие, кто утверждает, будто Белая топь всего лишь считывает страхи выбранного человека, а то, что у кого-то показанное воплотилось в жизнь, – ну так страхи редко бывают абсолютно беспочвенными. То ли предупреждение, то ли фантазии – поди разбери.
– Бить-то зачем было? – Глория села рядом с Дошик, взяла ее руку, нащупывая пульс. Поправила сбившуюся шапочку.
– А чтобы с ума не сошла, – объяснил Олег. – Пока человек смотрит «кино», аномалия воздействует на мозг. Я не психиатр и не знаю, как это работает, хотя психиатры в механизме воздействия тоже ни черта не разобрались, поняли лишь то, что попутно происходит запись разрушительной программы. Если человек сразу не расскажет, что увидел, то негативная программа откладывается в подсознании и в течение года-двух разрушает человека. Кто-то сходит с ума, кто-то кончает самоубийством, у кого-то обнаруживается неизлечимое заболевание. Проверено, и не раз. Один сталкер из программистов сравнил воздействие Белой топи с компьютерным вирусом. Есть оперативная память, есть жесткий диск. Так вот если сразу пересказать «кино», то вроде как удалишь вирус из оперативки и на жесткий диск он не запишется.
– И вот прямо надо было от плеча и по щекам? – не сдавалась Глория.
Олег вздохнул.
– После «кино» человека пробивает на сон, а спать ему никак нельзя, пока не выговорится. Тут лучше перебдеть, чем недобрать.
Он чуть подвинул голову Даши, прикорнувшей у него на плече. Подумал, что надо бы развести костер – кто знает, сколько времени им тут сидеть? – но потом решил, что дольше провозится, тем более что холод совсем не чувствовался.
– Говорят, что ловушки-аномалии – это всего лишь природные явления, как смерч или молния, – сказал он. – Да, ловушки не подчиняются нашим физическим законам, но сути это не меняет. Смерч не обладает сознанием, но насчет Белой топи я не уверен – слишком уж мудрено действует. Впрочем, есть теория, что сознанием обладает Аномалия, вернее, Черный Шар, чьей производной она является, и его сознание распределено по всем аномалиям-ловушкам. В каких-то больше, в каких-то меньше.
Глория молчала, только задумчиво теребила в руках сорванный стебелек мха.
– Возможно, ты прав, – пожала она плечами. – Тебе не показалось, что нас упорно направляют в какую-то сторону? Сначала «подметальщик». Он словно гнал нас в определенном направлении. Затем разливы этого вашего «киселя», которого вдруг стало гораздо больше. Теперь вот Белая топь.
– Думаешь, направляют? – усмехнулся Гончар. – Может, наоборот, уводят в сторону, сбивают с маршрута? Можно же и так интерпретировать происходящее. Еще вариант – у нас просто обострилась мнительность, как это часто бывает в Зоне, и мы начали приписывать ей человеческие черты – желания, цели, стремления.
– Полагаешь, у Аномалии, или правильнее Черного Шара, нет целей и стремлений?
– Полагаю, что у Аномалии нет, а вот у того, кто с ней взаимодействует, наверняка есть, – возразил Гончар.
– Думаешь, твой Слепыш не хочет пускать нас в центр Зоны?
– Или Шаман. Для него мы тоже помеха.
Даша вдруг подняла голову и села прямо. Глория тут же встрепенулась:
– Ты как? Идти можешь?
– Могу, – с закрытыми глазами промычала Дошик, но спустя пару секунд вновь задремала, уронив голову на плечо Олега. Шапка опять сбилась, открыв одно ухо.
– Значит, сидим дальше, – разочарованно выдохнула Глория. – Долго она еще будет спать? Скоро темнеть начнет, а мы даже до Мертвого леса не добрались.
– Недолго.
– Может, ее разбудить?
– Сама должна. Как организм переварит дрянь, так и очухается. В крайнем случае, здесь заночуем, – ответил Гончар и тут же мысленно добавил: «Если что – пойду один».
Глория вновь принялась ощипывать стебелек мха.
– А что, кстати, сталкеры думают насчет Зоны? Про Аномалию, я так понимаю, мало кто в курсе?
– Этого добра у них в избытке, – хмыкнул Гончар. – Как сойдутся в баре у Живчика, так если сразу не передерутся, то после второго стакана их пробивает на философию. Инопланетная версия, как ни странно, среди сталкеров не самая популярная, к инопланетянам скорее тяготеет ученая братия. Реалисты-прагматики считают, что образовался разлом мироздания, и в эту дыру просочилась часть реальности с иными законами пространства-времени, а виноваты в случившемся как раз ученые, поставившие неудачный эксперимент. Коллайдер часто поминают.
– Но коллайдер ведь в Швейцарии…
– В Швейцарии, – согласился Гончар, – а дыра у нас. Другая часть, настроенная мистически, говорит об испытании, ниспосланном человечеству. Или об искушении, есть и такие чудики. Есть любопытная версия, что Зона – это вторжение. Зеленые человечки создают привычные для себя условия. Последняя версия больше на Фолклендах распространена, в нашей-то Зоне природа практически не пострадала, а там – будто Голливуд декорации делал. Был у меня друг, он считал, что Зона – это помойка.
– Почему был?
– Погиб.
– Сожалею.
Гончар наклонил голову, уставившись под ноги. Воспоминания о гибели Стефана даже спустя время доставляли боль. Впрочем, уже через несколько секунд он продолжил:
– Где мы устраиваем свалки? Там, где никто не живет и в обозримом будущем жить не собирается. Вот и наша планета кому-то показалась таким местом. Нас, как разумных существ, по всей видимости, в расчет не брали. Мы же не учитываем, насколько свалка мешает жить каким-нибудь полевкам? Вот и мы для них полевки. Прорубили пространственный мусоропровод и швыряют в него всякую дрянь. Только по мне – это не городская свалка, та была бы куда больше, это кто-то по мелочи хулиганит. Стефан не знал про Черный Шар. Если бы знал, думаю, его версия выглядела бы иначе.
– Интересно.
– У Стефана было много любопытных предположений. К примеру, он считал, что в Зоне истончается ткань мироздания и реальности прорываются одна в другую. Незадолго до смерти с ним случай произошел на болотах. Места там нехорошие, – Гончар усмехнулся, – хотя попробуй в Зоне найти хорошее место. «Шипучка» часто разливается и прочая химическая дрянь. Сталкеры туда нечасто забредают, с артефактами там не густо, а те, что есть, достать трудно.
И вот не скажешь, что Стефан заплутал, рассказывал Олег дальше, не мог он там заблудиться – места хоженые, знакомые. Накрапывал дождь. Холодный, осенний. Вокруг только чахлый лес, не то что дороги – тропки нет. И вдруг шум мотора, натужный, дребезжащий, словно грузовик-развалюха едет. В Зоне – и грузовик?! Стефан поначалу не поверил, а потом ломанулся через лес в ту сторону, откуда доносились звуки.
По размокшей от дождя грунтовке (откуда только взялась?) действительно ковыляла «лохматка-шишига» – так в народе прозвали ГАЗ-66. Кузов накрыт брезентом, как у военных для перевозки личного состава. Поравнявшись со Стефаном, грузовик ухнул передними колесами в дорожную яму, почти окатив его грязью, затем, подвывая и захлебываясь, скрылся за деревьями. Появление в Зоне машины выглядело настолько неправдоподобным, что Стефан даже ущипнул себя за ухо. Постоял в растерянности, а затем побежал следом.
«Шишигу» он обнаружил возле длинного барака, сложенного из серых бетонных плит. Часть окон заколочена досками, другая забрана железными решетками, за которыми виднелись грязные стекла. Стефан заглянул в кабину – пусто. В кузове тоже никого. Внутри попахивало мокрой землей, болотом и еще чем-то химическим. Если грузовик и перевозил что-то, то точно не людей.
Дверь в барак оказалась закрытой, но не запертой. Тусклые лампы на потолке едва справлялись с освещением уходящего вдаль коридора. Одна стена выглядела глухой, вдоль другой темнели круглые «иллюминаторы» стекол на широких распашных дверях. Стефан прислушался – тихо. Интуиция вопила: «Уходи!», но любопытство победило, и он толкнул ближайшую дверь.
За ней оказалось просторное помещение, отдаленно похожее на операционную. Грязные стекла едва пропускали дневной свет, отчего внутри царил полумрак. Кафель на стенах когда-то был белым, а сейчас темнел пятнами плесени. Круглый медицинский светильник нависал над металлическим столом. Кожаные ремни по краям стола болтались почти до пола, с одного до сих пор капала кровь, образовав на полу багровую лужицу. Рядом со столом пристроился столик с хирургическими инструментами – относительно чистыми на подносе и окровавленными в лотке. У стены урчал огромный промышленный холодильник. И никого. И слава богу, что никого!
За дверью послышались голоса.
Стефан испуганно заметался: если войдут – тут и спрятаться негде. Схватил со стола скальпель, вжался в стену у двери.
– Сколько на этот раз? – спрашивал бесцветный усталый голос в коридоре.