Олег очнулся, когда почувствовал, как его, стоявшего на четвереньках, пропихивают в узкую щель. Кто-то сзади тяжело сопел и толкал его в пятую точку. Вокруг темень или все еще проблемы со зрением?
Гончар уперся руками в гладкий, оплавленный камень, стремясь подняться.
– Зараза! – прошипел он, больно ударившись макушкой.
– Очухался? – раздался за спиной знакомый голос. – Тогда ползи сам.
«Что сам?» – хотел спросить Олег, но, посмотрев вперед, все понял: они внутри расщелины. Впереди тускло серело выходное отверстие. Неужели выбрались?
Последний метр он прополз так энергично, как, наверное, не ползал даже в армии под свирепое порыкивание старшины.
Олег радостно распрямился и вдохнул полной грудью запах леса.
Ощущалась близость к центру Зоны. Кривоватые, рахитичные деревца казались редкостными уродцами, порыжевший прошлогодний папоротник топорщился облезлыми метелками, но как же он был рад видеть эти метелки! Он даже шаг прибавил, чтобы за спиной не нависала бесформенная оплавленная масса – все то, что Аномалия сгребла в кучу восемнадцать лет назад.
Глория тоже выбралась и теперь тяжело дышала позади. В одной руке она держала рюкзак, в другой автомат. Выглядела она плохо, и Олег заметался в поисках места для ночлега.
Лучшим показался участок, прикрытый от посторонних глаз низкорослыми чахлыми елочками. С другой стороны его подпирало здоровенное сухое бревно. На это бревно он и усадил Глорию. Попутно заметил, что заплетенная коса растрепалась, а лоб измазан грязью – всего за два дня ухоженная столичная интеллектуалка превратилась в замарашку. Надо бы ее отмыть. Если карта не врет, где-то тут должен быть ручей.
– Пойду поищу воду, – буркнул Олег, сваливая рюкзак под ноги.
Глория тяжело поднялась:
– Надо еще костер развести.
– Придется обойтись без костра. Тут где-то последний из «еловых веточек» должен бродить – вряд ли он по темноте отправился к центру Зоны. Вполне может заявиться на огонек.
Тем более не так уж и холодно, добавил Гончар про себя. Вообще странно это – сейчас вечер, а здесь совсем тепло. Похоже, чем ближе к центру Зоны, тем теплее.
Олег достал галеты, вспорол ножом консервную банку, но Глория помотала головой и нашла в Дашином рюкзаке ореховый батончик. Разорвала обертку, откусила кусочек и убрала батончик обратно. Это все усталость, подумал Олег, искоса поглядывая на ее осунувшееся лицо. Давясь, он засунул в себя половину банки тушенки – дальше организм отказался принимать холодное мясо. Молча выпили две последние банки горячего шоколада.
Вести беседу ни у кого не было сил, а спросить хотелось о многом.
– Как ты меня вытащила?
Глория усмехнулась. В сумерках ее лицо казалось бледным, почти безжизненным.
– Ты точно это хочешь знать?
– Ну… Наверное. Это что-то вроде гипноза?
– Нет, другая техника, ближе к вуду. Поднимать мертвых у вудуистов получается лучше всех.
– Хм…
Что-то подсказывало, что если Глория и шутила, то только отчасти.
– Ладно, ложимся, – скомандовал Олег. – Вставать завтра рано.
Глория не спорила. Разобрала спальник, расстелив его на заранее подготовленный лапник. Сняла ботинки и залезла внутрь.
Минут через десять раздалось внезапное:
– Обними меня.
Замерзла или просто страшно? Прошлую ночь она держалась куда бодрее.
Олег лег на бок и прижался к ее спине грудью.
Он уснул сразу, а Глория еще долго ворочалась, понимая, что никакой аутотренинг тут не поможет – всегда с ней так случалось, когда уставала. Не физически, хотя и это тоже. Вытаскивать человека с того света – тяжелое и неблагодарное дело. Он вон сейчас сопит, сны смотрит и не знает, чего ей стоило поддерживать в нем жизнь, одновременно сделав его послушной марионеткой, выполняющей все ее команды. Потому что тащить на себе здорового мужика и контролировать его организм – такое не под силу никому.
Вдруг вспомнился старый разговор с дедом на ступенях набережной, после которого стало ясно: ее судьба предопределена и навеки связана с Зоной. И нынешний «турпоход» был предопределен – кто, кроме нее, мог оказаться здесь? А сейчас внезапно подумалось: а ведь тогда, на набережной, она хотела уйти, только не хватило духу. Если бы ушла, то разговор с дедом не состоялся бы и сейчас вместо нее Гончар обнимал бы другую женщину.
Глава 18Глория
Глория родилась в необычной семье, но поняла это далеко не сразу. В детстве она воспринимала происходящее как должное, в юности списывала странности на разность менталитетов, а потом просто махнула рукой – родственников не выбирают.
С раннего детства она считала себя особенной. Об этом ей говорил дед Хизэо, занимавший высокий пост в каком-то секретном НИИ. Об этом говорила бабка Аяна, когда Глория приезжала к ней на Байкал. Мама тоже считала ее особенной. Лишь отец ничего не говорил, просто целовал дочку в лоб и вздыхал, когда бывал дома. Но отца она видела редко, он постоянно пропадал в командировках в Забайкалье.
Сколько она себя помнила, дед с бабкой жили отдельно. Дед – в Москве, в огромной квартире в сталинской высотке, бабка – в деревянной избе на Ольхоне в Хужире. Переехать в Москву она категорически отказалась, говорила, что Байкал не отпустит. В результате в детстве и юности отец жил на два дома – младшую школу закончил в Хужире, а потом дед забрал сына в Москву, на Ольхон мальчик возвращался только в каникулы. После окончания университета дед взял отца в свой секретный НИИ, вернее, в его филиал в забайкальской глуши. Каким отец был ученым, рядовым или выдающимся, Глория не знала, все его исследования засекретили, работы не публиковались. Да и виделись они нечасто – большую часть времени он проводил на секретном объекте в Забайкалье.
Когда Глории исполнилось семь, с подачи деда девочку прогнали через множество тестов. Нарисуй птичку; реши задачку по математике; угадай, что находится в закрытом ящике; выбери человека на фотографии и передай ему привет… Ей никогда не говорили, насколько успешно она справлялась с заданиями. Ее обследовали на приборах, в том числе и на новейшем томографе. Она даже видела цветные изображения на мониторах, которые менялись в зависимости от того, чем она была занята. И повсюду рядом с ней был дед. Он стоял у окна в комнате, где она за столом рисовала птичек и пыталась телепатически достучаться до незнакомого человека. Наблюдал за экранами томографа в лаборатории. Молчаливый, строгий, в белоснежном халате, с черными как смоль волосами. Ей нравилось, как уважительно смотрят на него подчиненные, как ловят каждое его слово.
Исследователи отмечали высокий интеллект девочки, богатое воображение, великолепные индуктивные способности. Многочисленные диаграммы сканирования показывали, какие отделы мозга и когда возбуждались, как работала ее психика. Но затем картина изменилась – все ее выдающиеся способности пропали, зато обнаружился один поставленный блок, частые эпилептические приступы и одна фобия – боязнь больших птиц. Исследователи так и не поняли, откуда они взялись. Приступы она вскоре научилась контролировать, но избавить девочку от фобии не удалось никому. Снять блок тоже не получилось. Единственным, кто имел смутные подозрения о том, что случилось, был дед. Он даже приехал на Ольхон и учинил форменный допрос бабке. Глория впервые видела, как обычно сдержанный и по-японски невозмутимый серьезный ученый ругался последними словами, мешая русские, японские и бурятские выражения, и стучал кулаком по столу. Возможно, если бы девочке задали прямой вопрос, она бы рассказала, как бабка водила ее летом к шаману, но ее никто не спрашивал.
Шаманизм насквозь пропитал мрачный и суровый Ольхон. Шаманы здесь не считались особыми людьми, шаманом мог быть твой сосед, с шаманом можно было столкнуться в продуктовой лавке или запросто побеседовать по пути на паром. И выглядел он в этот момент как самый обычный человек. Поэтому Глория никак не могла подумать, что хорошо знакомый ей дядя Гена не только окажется шаманом, но и сможет ее напугать.
Поначалу, когда дядя Гена в странной одежде бил в бубен и, подвывая, скакал у костра, было даже прикольно, хотя и чуточку страшновато, а потом сознание ее раздвоилось. Одна Глория лежала на одеяле у костра на берегу Байкала, другая же, вложив свою ладошку в руку шамана, ступила в пещеру в скале на берегу озера, а потом вдруг оказалась в огромном сумрачном храме. И в то же время она откуда-то знала, что находится на дне Байкала.
Утром Глория проснулась в своей постели, рядом сидела бабушка и приговаривала:
– Все хорошо, все закончилось.
– Что закончилось? – спросила она тогда, но бабушка не ответила.
На самом деле все только начиналось. Сначала с ней случился припадок с потерей сознания и конвульсиями, затем на экскурсии в зоопарке открылась фобия. Едва Глория подошла к вольерам, где содержались стервятники, как ноги отказались ее держать, жуткий страх сжал сердце. Она зажмурилась, закрыла лицо руками и разрыдалась.
Став взрослой, Глория с помощью гипноза пыталась восстановить события прошлого, однако у нее ничего не получилось. Припадки удалось купировать с помощью медикаментов, а избавиться от фобии так и не удалось. Глория попыталась разыскать дядю Гену, но он уже умер. А было бы интересно узнать, как прошло путешествие в Нижний мир в гости к Хозяину Байкала. И было бы интересно узнать, как ее встретил Хозяин.
Водила ли бабушка отца к шаману, Глория так и не узнала. К тому времени, как она созрела задать этот вопрос, бабушки уже не стало. Спрашивать деда, проводил ли он обследования своего сына, Глория не решилась. Лучше всего было бы поговорить с отцом, вот только он погиб в Забайкалье, когда Глория заканчивала школу.
– Что произошло? – этот вопрос Глория задавала всем.
Ответ был один и тот же:
– Природная катастрофа.
Но она чувствовала, что все лгали. Если бы произошла катастрофа, то даже при замалчивании центральными СМИ информация просочилась бы в соцсети и региональные издания.