— Мы тогда пришли сюда вместе, — никогда до этого Лили не рассказывала ему о том дне. Александр смотрит за тем, как меняется её взгляд — от яркого и веселого до тяжелого и серьёзного — и чувствует, как она прижимается к нему всем телом. Он обнимает её в ответ. — Я видела как она сорвалась. Шторм был жуткий, и мне показалось, что её унесло ветром. Ерунда, да? Был бы это ветер, меня бы тоже унесло. Наверное, она оступилась — камни были жутко скользкие. Я хотела её вытащить, но опоздала, да и сама чуть не свалилась. С тех пор я всё время думаю, что Спаситель забрал её себе только потому, что я не сумела её спасти.
Лили мелко подрагивает, когда он гладит её по волосам. Старается успокоить, хотя и понимает — такие глубокие раны не затягиваются от простых объятий, не лечатся прикосновениями и не стираются от того, насколько легкой и веселой она пытается быть большую часть времени. Таким ранам нужны годы, а то и десятилетия.
— Спаситель никогда не наказывает нас подобным образом, Лили, — говорит Александр тихо, почти шепотом. — Он поощряет любовь и желание помочь своим близким — не наоборот.
— Но он злился в тот день! Говорят, шторм — это всегда ярость Спасителя. Он был недоволен.
— Может быть, — он прижимает её к себе ещё крепче. — Я уверен, что если владыка и был зол, то вовсе не на тебя. Я ни разу не слышал, чтобы он говорил о тебе что-то плохое, Лили.
Он знает, что пользоваться своим положением подло. Он жрец, глас Спасителя для тех, кто приходит слушать его молитвы и служить владыке вместе с ним. Никогда в жизни он не слышал его голоса, не получал от него прямых указаний, на какие так уповают другие жрецы. Но ему хочется соврать, чтобы увидеть, как потухший взгляд Лили загорается вновь.
Становится таким же ярким и искристым, как и всегда.
— Правда? — она смотрит на него с надеждой и восторгом. Приподнимается и обнимает за шею обеими руками. Он чувствует, как от неё едва уловимо пахнет полевыми цветами и болиголовом. Последним на острове пахнут абсолютно все — настолько того вокруг много.
— Правда, — выдыхает ей в губы Александр.
Их поцелуи сегодня не такие, как обычно. Глубже, ярче, крепче. Он чувствует, как Лили запускает руки в его волосы, как ерошит их и крепко стискивает пальцами в попытках притянуть к себе чуть ближе. Касаясь её бедер под тонким платьем, он уже не задумывается о том, что может сотворить с ним её отец за подобные вольности.
Сегодня эта близость нужна им обоим.
***
Когда Ричард Стоун решает прогуляться до часовни, он вовсе не рассчитывает застать там Александра. Понимает, что тот наверняка уже пару часов как оставил службу и прогуливается где-нибудь в компании Лили.
Медленно ковыляя по вымощенной камнем дорожке, он гадает, сколько ещё они планируют прятаться. Из окна его кабинета прекрасно видно, как после обеда они вдвоем сворачивают в лес. Да и все остальные в поместье далеко не слепые — о том, что Лили бывает в часовне чаще, чем в собственной комнате, не знает только ленивый. Тем не менее, они делают вид, будто ничего между ними не происходит.
Молодёжь.
Тяжелая деревянная дверь поддаётся с трудом и противно скрипит, когда Ричард толкает её. Внутри царит таинственный полумрак, — единственный источник света в часовне это пробивающееся сквозь витраж из цветного стекла закатное солнце — но даже в нём можно с легкостью рассмотреть два темных силуэта на скамьях у самого алтаря.
Он усмехается, когда Лили поспешно отсаживается подальше от Александра и приглаживает растрепанные волосы. При таком освещении не разглядеть, но у неё наверняка красные щеки. Ричард почти смеётся. Сам Александр не в пример ей спокоен — молча поправляет слегка помятый воротник мантии, словно ничего и не происходит.
— Если бы знал, что помешаю, зашёл бы попозже, — улыбается Ричард. — Вы чего так рано? Я уж думал, вы до самого ужина из леса не вернётесь.
— Так ты знаешь? — Лили смотрит на него с явным удивлением, вскидывая брови. Поднимается на ноги и подходит ближе. — Откуда? И как давно?
— Ну я же не дурак, милая. Может, Александр и умеет держать себя в руках, но у тебя всё на лице написано.
Ему кажется, что он слышит сдавленный смешок со стороны Александра. А может, это вздох облегчения. Ричард почти уверен, что тот боялся раскрытия их отношений куда больше, чем Лили — опасался навлечь на себя его гнев и лишиться не только сана, но и места на острове.
Как жрецу Спасителя, тому деться больше некуда. Но кто такой Ричард, чтобы указывать жрецам? В отличие от них, он голоса Спасителя не слышит и обратиться к тому напрямую не способен. Если у кого на Хемлок Айленд и есть власть, так это у Александра.
Совсем ещё молодой, он этого даже не осознает.
— И ты не злишься? — с недоверием спрашивает Лили.
— Не зверь же я, Лили, в самом-то деле. Я всю жизнь загонял себя в какие-то рамки и мне бы не хотелось, чтобы ты наступала на те же грабли. Да и кто сможет держать тебя в узде лучше Александра? Взрослый уравновешенный юноша — в самый раз для такой непоседы, как ты.
Лили краснеет, — на этот раз от возмущения — а Ричард лишь посмеивается в ответ. Он пришёл в часовню помолиться, но молитва может и подождать.
— Спасибо, мистер Стоун, — наконец подаёт голос Александр. — Честно говоря, я тоже ожидал от вас другой реакции.
— Да за кого вы меня держите? Я не понаслышке знаю, что Спаситель может направить нас к настоящей любви, — Ричард садится на скамью у самого алтаря. — И буду только рад, если у вас всё получится. Так что можете прекратить прятаться в лесу, на острове и помимо него полно прекрасных мест.
Молитву он всё-таки читает, но уже совсем другую.
Кара: обоняние
Они смотрят друг на друга, словно загнанные в клетку звери. Бросают недоверчивые взгляды исподлобья, поджимают одинаково тонкие губы и отворачиваются каждый раз, когда стоит просто собраться с силами и поговорить.
Лили кажется, что братья готовы разорвать друг друга на куски, но опасаются чего-то и позволяют себе лишь смотреть. И она поджимает губы вслед за ними, качает головой и рассматривает скромное содержимое своей тарелки.
Едят они тоже в гостиной. После смерти миссис Стэнли готовить никто не решился и на тарелках красуются лишь готовые продукты, найденные в кладовой. Лили достаётся консервированный бобовый суп, и смотрит она на него безо всякого энтузиазма. Есть не хочется. Ей до сих пор не по себе.
Эшли старается делать вид, будто всё в порядке. Нарочито громко стучит по тарелке вилкой, чем заставляет кривиться свою и без того недовольную мать. Лили уверена, что рано или поздно та выйдет из себя и повысит голос, но проходят минута за минутой, а в комнате слышны лишь тяжелые вздохи.
— Не могу я здесь сидеть, — Кроуфорд с грохотом отбрасывает в сторону столовые приборы. Ложка летит на ковер, на нём остается неприглядное жирное пятно. — Какого черта? У нас три трупа в подвале, у берега до сих пор лежит моя жена, — да её наверняка уже глодают какие-нибудь морские гады! — а мы посреди гостиной штаны просиживаем.
В первые несколько мгновений ему никто не отвечает. Лили смотрит на брата с сожалением, но и ей сказать нечего. Она устала от царящей вокруг гнетущей атмосферы, у неё раскалывается голова от без устали грохочущих за окном небес. Шторм не утихает, а будто бы усиливается с каждым часом — несколько мгновений назад они видели, как под гнётом ветра сломалось дерево.
Теперь садом некому будет заняться даже тогда, когда непогода утихнет. В своём неистовом гневе Спаситель забрал не тех.
— Что ты предлагаешь, Форд? — устало отзывается Стефан. Не впервые за последние несколько часов они заводят этот разговор. — Я не могу вызвать полицию — телефоны не отзываются. А шторм снаружи такой, что я сильно удивлюсь, если хоть один морской гад сейчас в состоянии вылезти на берег. Скорее уж тело Элис волнами снесёт в море.
«Зря он об этом сказал», — думает Лили, когда Кроуфорд вскакивает со стула и мчится на Стефана. Один удар, за ним второй — рассеченная губа Стефана кровоточит, а Джессика тут же подлетает к мужчинам с криками. Пытается их разнять, как-то помешать.
Лили не пытается. Смотрит со стороны, стараясь забиться поглубже в кресло. Правду говорил Александр, когда утверждал, будто собрание в этом году особенное. Вот только не такой особенности ей хотелось.
— У тебя вообще совести нет, а?! — кричит Кроуфорд. К нему успевает подбежать доктор Харт — вместе с Джессикой они кое-как удерживают того на месте, не подпускают обратно к брату. — Тебе-то хорошо, твои все целы-невредимы и ты спокойно сидишь тут, делая вид, будто знаешь обо всём лучше остальных. Как у тебя язык повернулся сказать такое об Элис?! На её месте могла оказаться твоя жена, и посмотрел бы я тогда, как с тебя спала всякая спесь. Сразу по-другому запел бы.
— Не собирался я оскорблять твою покойную жену, — Стефан хмурится и платком вытирает кровь с лица. Кривится. — Научись смотреть правде в глаза — в такой шторм на берегу можно и не удержаться. И успокоительного выпей, а то с нервами у тебя явно не всё в порядке. Есть у вас что-нибудь с собой, доктор Харт?
Аптечка стоит в одном из лакированных сервантов, — Лили точно знает — но доктор Харт не спешит делиться этой информацией с другими. Он продолжает сдерживать рвущегося к Стефану Кроуфорда. Лицо у того перекошено от злобы, ладони сжаты в кулаки.
Она поднимается с кресла и идёт за аптечкой сама. Достаёт небольшой пузырёк травяной настойки и протягивает Кроуфорду. В его взгляде не читается ничего хорошего — и уж тем более в нём не видно благодарности.
— Дряни вашей мне только не хватало, — коротким движением он выбивает пузырёк у неё из рук. Тот валится на пол, не разбивается, но открывается: темное пятно расползается по ковру, в гостиной повисают удушливые запахи спирта и болиголова. — Оставь её себе, выродок.