Лили с облегчением выдохнула.
— Приятно познакомиться, — она вежливо кивнула и сделала шаг в сторону. — Вы к отцу, наверное, но он сейчас…
Дверь кабинета со скрипом отворилась. Лили увидела, как выглянул оттуда доктор Харт — мрачнее тучи, со сведенными бровями. Его усы щеточкой раздражали её точно так же, как и всегда. Но тогда было в нём что-то пугающее. Она никак не могла понять, что именно.
— А вот и вы, Джеймс. Проходите. Лили, ты чего-то хотела?
— Нет, — мгновенно откликнулась она. Развернулась на низких каблуках своих туфель и зашагала обратно в сторону лестницы.
Всё-таки в тот день доктор Харт был совсем не таким, каким Лили видит его сегодня. Сегодня он намного серьёзнее, намного опаснее — это уже не озабоченный здоровьем своего пациента врач, а готовый бороться за свою жизнь мужчина.
И он выстрелит, если захочет.
— Ты боишься, Лили? — шепотом спрашивает Александр.
— Нет, — она качает головой. — Но хочу прочесть ещё пару молитв, чтобы попробовать их спасти.
Доктор Харт мрачно поглядывает в их сторону. Не доверяет.
— Таких как они уже не спасти, — ярко-зеленые глаза Александра сверкают в полумраке гостиной. Он знает, правда? Он всё знает. — Они отказываются верить.
За окном вновь слышится гром, а в холле что-то с грохотом падает.
Стефан первым подрывается с места, хватает за руку Джессику и вдвоем они выбегают из гостиной. Вслед за ними вскакивает с дивана и Эшли.
Лили видит, как напрягся доктор Харт — в один момент он едва не нажал на курок.
— Мам, пап! — кричит Эшли, выбегая за дверь. — Стойте! Куда вы? Там опасно!
— Не стоит здесь оставаться, — говорит им доктор Харт, когда тоже встает с дивана. — Они могут вернуться, и как знать, что тогда случится.
Лили послушно шагает за ним, крепко стискивая руку Александра в своей. Кольца неприятно царапают кожу.
Когда они добираются до холла, то не видят ни Стефана, ни Джессики. Посреди помещения уродливой кучей валяется когда-то красивый бюст одного из основателей семьи Стоун — тот разбился вдребезги, разлетевшись по полу светлой гипсовой крошкой. Ковер на лестнице сбит и перекошен, двери в столовую и коридор открыты нараспашку. Открыта даже парадная дверь.
— Подло это, — констатирует доктор Харт и удобнее перехватывает ружье. — Они пытаются запутать нас. Или на острове действительно есть кто-то ещё.
— Конечно есть! — голос Эшли хрипит от криков, она судорожно поглядывает на открытые двери и в конце концов бросается в коридор. — Я их одних не оставлю!
Глядя ей вслед, Лили гадает, безопасно ли здесь оставаться. Спаситель не тронет её — она уверена. Так говорил Александр. Но ружье — ружье это совсем другой разговор. Каждый раз, поглядывая на него, она представляет, как доктор Харт поворачивается к ней и нажимает на курок.
Быстро. Легко. Безжалостно.
— Не хочу оставлять Эшли в одиночестве, — в конце концов говорит Лили. — Мы пойдём за ней.
— Останавливать не стану, — кивает он. — Но ружье останется при мне.
***
Стефан и Джессика в спешке выбегают на задний двор. Делают круг и вновь возвращаются в поместье — намеренно путают следы, оставляют мокрые отпечатки обуви на лестнице, буквально запираются в отцовском кабинете. Здесь до сих пор стоят запахи книжной пыли и чернил. Это единственное место в доме, где не ощущается назойливого запаха спиртовой настойки болиголова.
— Зачем? — запыхавшись, спрашивает Джессика. — Эшли же так и осталась там…
— Кто, по-твоему, уронил бюст, когда мы все сидели в гостиной? — он сам быстро восстанавливает дыхание, и его голос звучит с привычной уверенностью. — На острове действительно есть кто-то ещё. Я видел на полу мокрые следы — никто из нас не поднимался на второй этаж с тех пор, как мы обнаружили тела Кроуфорда и Джареда.
— Ты хочешь сказать, что мы заперлись на одном этаже с убийцей?!
— Я хочу отвлечь его внимание. Ты же сама сказала — Эшли осталась там. Если Харт не убийца, то с ним, вооруженным отцовским ружьем, она в большей безопасности.
— Ох, Стефан, ты совсем не знаешь нашу дочь, — выдыхает Джессика, и в её голосе он слышит нервозность на грани истерики. — Она бросится искать нас, и никакое ружье её не остановит.
Впервые в своей жизни Стефан оказался в подобной ситуации. Нет, он сталкивался с жизненными трудностями, — несколько раз едва не потерял собственное дело, а когда-то в детстве считал трудностями вражду с братом и строгое отцовское воспитание, — но назвать сложившуюся на Хемлок Айленд ситуацию трудностью у него язык не поворачивается. Это катастрофа. Какой-то сумасшедший пробрался на остров и одного за другим уничтожает их.
Или нет. Его единственная зацепка — упавший в холле бюст, а про следы он упомянул только ради того, чтобы успокоить жену. Сколько раз они ходили туда-сюда утром? Никто не считал. На улице сейчас прохладно, из прислуги никого не осталось — эти следы могли просто не высохнуть.
Он обреченно выдыхает.
— Знаешь, дорогая, я не романтик, — с кривой усмешкой произносит Стефан. — Но самое время сказать тебе о том, что о лучшей жене я не мог и мечтать. А ведь когда мы только встретились, я был уверен, что никогда тебя не полюблю. Ты казалась мне такой глупой и заносчивой.
В нём говорит страх — за себя, за жену, за дочь. И кажется, что лучшего времени уже не будет. Если всё сложится наихудшим образом, если вдруг они станут следующими, то пусть Джессика знает. Когда-то он должен был признаться.
Стефан нервно посмеивается.
— А то я этого не видела, — а вот Джессика откровенно смеётся, но он знает, что нервничает она не меньше. — У тебя на лице было написано, что брак тебе навязал отец, а сам бы ты с удовольствием ещё пару лет бегал бы за каждой юбкой. А ты и бегал! Но я не дура, Стефан, я знала, что мне лучше помалкивать и держать своё недовольство при себе. В конце концов, ты оказался куда лучшим человеком, чем я себе представляла.
Ему хочется крепко обнять её, прижать к себе и не отпускать, пока шторм за окном не стихнет, но он лишь довольно улыбается. Отец знал, что делал, когда выбирал им с Кроуфордом невест. Не иначе как внутреннее чутье сработало.
Молния бьёт прямо во двор. Дом едва не содрогается от новых раскатов грома.
— Мне страшно, Стеф, — шепчет Джессика, когда обнимает его.
— Я знаю, — он поглаживает жену по спине. — Мы справимся, дорогая. Обязательно справимся.
Дверь, ведущая из кабинета в примыкающую к нему библиотеку, с грохотом распахивается. Стефан не успевает ни развернуться, ни посмотреть, кто именно стоит за дверью, но успевает услышать приглушенный звук выстрела.
Спина под лопатками горит от боли. Джессика пронзительно кричит. Наверняка она видит того, кто стрелял. Второй выстрел приходится ей в голову — он замечает, как дробь пронзает и разрывает на части ткани. Обнажаются кости, отвратительные ошметки летят в стороны — на пол, на стену, на лицо. Он с ужасом всматривается в окровавленную, уродливую плоть. Ещё мгновение назад он видел на её месте взволнованное, но такое прекрасное лицо своей жены.
Пахнет болиголовом и водорослями.
Третий выстрел обрывает его жизнь раньше, чем он успевает повернуться и взглянуть преступнику в глаза.
***
Эшли обежала весь первый этаж, заглянула в каждую комнату — посмотрела на кухне, в столовой, проверила комнату слуг, но своих родителей так и не нашла. Выходила даже на улицу: взглянула на темнеющий вдалеке пирс с крыльца, но рассмотреть вышло лишь плотную стену дождя.
Когда она поднимается на второй этаж, то замечает мокрые следы на паркете и бежит быстрее. Ещё быстрее. Едва не спотыкается у кабинета дедушки — здесь следы обрываются. Дрожащими руками она поворачивает ручку двери. Медленно, осторожно, словно боится того, что может там увидеть.
Её туфли испачканы в крови, но этого она не замечает.
— Мама! — с надрывом кричит Эшли и бросается вперёд, когда наконец открывает дверь. — Папа!
Падает на пол рядом с их телами, тянется к ним и тут же отворачивается. Она понимает, что в них стреляли — головы обоих изуродованы дробью, пиджак отца на спине порван и темнеет от заливающей его крови. Но отвернуться её заставляет не это. Эшли с трудом смотрит на их лица, едва сдерживает рвотные позывы, но гораздо страшнее ей смотреть на их руки.
На месте кистей родителей — жуткие кровавые обрубки. Она замечает торчащие сухожилия и светлеющие на фоне темной плоти кости. Срез ровный, совсем не такой, как у дяди Кроуфорда, словно руки им отсекли одним точным ударом.
Её выворачивает наизнанку. Вся одежда перепачкана в крови и рвоте, но Эшли не может заставить себя подняться на ноги. Она заливается слезами, обнимая тела своих родителей.
И если преступник где-то здесь, то пусть забирает и её жизнь тоже. Ей хочется остаться с ними навсегда.
Кара: память
Когда Лили вновь заглядывает в гостиную, они уже ждут её. Эшли захлебывается в слезах, её связанные между собой запястья трясутся — и Лили не может понять, от страха или от боли. Вся одежда измазана в уже подсохшей крови, а в опухших и покрасневших глазах читается первобытный, животный ужас. Сейчас та ещё больше похожа на заплутавшее среди хищников травоядное.
Жаль, что та так ни во что и не поверила. Если кого Спаситель и мог пощадить, так это её. Лили тяжело выдыхает.
Доктор Харт смотрит на неё с искренним удивлением. Заряженное ружье валяется неподалеку, у самого дивана, но потянуться за ним он уже не сможет. Всё смотрит и смотрит, качает седеющей головой и что-то бормочет под нос. Лили не слушает.
Пытается не слушать, но голос того настолько назойлив, что перебивает даже глас Спасителя.
— Я должен был сразу всё понять, — сокрушенно произносит доктор Харт. Ей кажется, что тот будто бы расстроен. — Смерть отца стала для тебя последней каплей, Лили?