Лили пытается сбежать от этих криков. Закрывает руками уши и утыкается носом в плечо сидящего рядом с ней Александра. От его отсыревшей мантии пахнет дождём и свечным воском, и он — единственный, кто не поддаётся царящему вокруг безумию.
Как и она, он точно знает, что происходит, но ему совсем не страшно. Лили хочется иметь хотя бы толику подобных уверенности и смелости.
Она чувствует, как он мягко привлекает её к себе ближе. Его ладони привычно холодные, а ярко-зеленые глаза сияют даже здесь, в свете крупной потолочной люстры. Лили блекло улыбается. Александр верит так глубоко, что его внутренний свет способен затмить собой любой внешний.
— Тебе их не убедить, Лили, — ей кажется, что его приглушенный, мелодичный голос звучит не у неё над ухом; кажется, что тот проникает прямиком в её сознание и там и оседает. — Им не понять, что чувствует наш владыка, когда его оскорбляют. Он терпел их выходки годами, но больше не станет — всякому терпению приходит конец.
Александр никогда не ошибается: обо всём знает наперёд и чувствует чужие настроения с такой точностью, словно сам их создаёт. Его помыслы направляет сам Спаситель. Лили мелко дрожит от этой мысли.
Он — глас Спасителя, и делится словами владыки с ней одной. Никто другой не желает его слушать.
— Он злится? — шепотом спрашивает она, когда цепляется пальцами за мантию.
— Ты разве не чувствуешь, Лили? — Александр склоняется к ней чуть ниже и почти касается губами уха. — Не замечаешь, какой за окном бушует шторм? Не ощущаешь, как ярость владыки заполняет собой всё вокруг? Они прекратили скрывать свои истинные лица, а он прекратил скрываться от них.
Краем уха Лили слышит, как продолжают ругаться между собой братья, как вступает в спор Эшли и как всех их осаждает доктор Харт. Она слышит голоса, но не желает вслушиваться в слова. Прикрывает глаза и пробует сосредоточиться на одном единственном голосе в комнате.
Если они всё поймут, то Спаситель пощадит их. Тогда к утру, а может, на следующий день, они соберутся и уедут. На Хемлок Айленд вновь станет спокойно. Ей нужно всего лишь дождаться этого момента, своими молитвами попросить у Спасителя терпения и спасения для тех, кого ещё можно спасти.
Лили знает, что они его заслуживают. У них есть шанс.
— Они просто не понимают, — едва слышно выдыхает она. Касается волос Александра, пытается поправить выбившиеся на лицо пряди.
— Как и тебе, Лили, им с детства известны правила. Ричард сам рассказывал им о Спасителе, но они никогда не прислушивались. Годами они пытались искоренить в себе — и даже в тебе, Лили, — веру в нашего владыку.
Она чувствует дыхание Александра на своей коже и косится на сидящего к ним ближе всех доктора Харта. Едва ли кто-то, кроме него, сумеет разглядеть, что происходит за стоящей перед диваном ширмой. Но доктор Харт в их сторону даже не смотрит.
Дыхание оборачивается короткими, легкими поцелуями. Лили стыдно — совсем немного. Никто в семье не относится к смертям с той же легкостью, что и она. Испуганные, озлобленные и отравленные горем, её родственники никогда не одобрят такого поведения.
— Александр… — шепчет Лили, когда тот почти целует её в губы. Её глаза полуприкрыты, она едва различает перед собой что-либо, кроме горящего взгляда, но понимает — что-то не так. Не здесь. Не сейчас.
С другого конца гостиной слышится звон посуды — Кроуфорд наконец-то роняет на пол чайный поднос. Стоявшие на нём чашки разбиваются вдребезги, осколки разлетаются по полу и несколько долетает даже до Лили. Она видит, как те блестят на ковре у самого дивана.
Вздрагивает. В комнате стоит удушливый запах болиголова.
Выглядывая из-за ширмы, она замечает, как её старший брат едва не бросается на Джеймса — садовника. Кружит вокруг него, словно коршун, и кричит. До неё эти крики доносятся будто сквозь толщу воды.
— И где ты был всё это время? — разъяренный Кроуфорд стучит кулаком по подлокотнику. — Ты единственный, кто не появился на ужине.
— Мне нужно было привести в порядок задний двор, сэр, — Джеймс делает шаг в сторону, словно боится попасть под горячую руку. — Оставь я всё как есть, мебель снесло бы оттуда ветром. Вы видели, какой поднялся шторм? И это только начало.
— Только начало?! Да кем ты себя возомнил, раз решил мне угрожать?!
Слова лишь распаляют Кроуфорда. Он бросается вперёд и хватает Джеймса за грудки, лицо его перекошено от злости.
— Форд, остынь, — Стефан подлетает к ним в то же мгновение и пытается разнять. — Если так и дальше пойдет, то мы поубиваем друг друга ещё до приезда полиции.
— Да брось, Стефан! Ты что, хоть кому-то из них веришь? Мы застряли на острове с шайкой преступников и чокнутой! — его ярость уже не остановить, и Лили крепче прижимается к Александру, когда брат тычет пальцем в их сторону. — Да любой из них мог её прикончить! Ради денег или во имя этого поганого «спасителя»!
Ей хочется вскочить на ноги и закричать, что он ошибается. Она пытается вымолить для них спасение, отчаянно старается замолить их грехи, а они умышленно роют себе могилы. Их языки — злые, их намерения — черные, а сердца — хуже каменных.
Лили недовольно поджимает губы.
— Я не пытался вам угрожать, сэр, — оправдывается Джеймс, когда Кроуфорд того наконец-то отпускает. — Я говорил про шторм. Небо до сих пор затягивает, он наверняка усилится.
— На заднем дворе ты был один?
— Один, сэр.
— Значит, алиби твое выеденного яйца не стоит.
В помещении на несколько минут становится тихо. Лили слышит размеренное, спокойное дыхание Александра совсем рядом и короткие, прерывистые всхлипы поодаль — Эшли плачет.
— Видишь, Лили? — он вновь склоняется к её уху, убирает за него длинные волосы. — Они никогда не прислушиваются.
Старания не имеют смысла. Лили понимает, что может пытаться до скончания веков, но если Александр говорит о них в таком тоне — они обречены. Спаситель сообщил ему о своих планах. Напрямую.
«Он сам тебе об этом скажет», — об этих словах она не забыла. Сегодня ей тоже позволят услышать его голос.
Хочется отвлечься от этой удушающей суеты, оставить родственников самих вариться в котле ненависти, страха и подозрений. Взять Александра за руку и уйти вместе с ним — в комнату на втором этаже, в небольшую часовню сквозь проливной дождь и бушующий шторм. Хочется сказать ему об этом, но она не успевает.
— Лили, ты в порядке? — обращается к ней доктор Харт. Смотрит как-то обеспокоенно, словно читает мысли — о том, что от гнева Спасителя, какой они на себя навлекли, никого уже не спасти. — Я слышал, ты тоже была на берегу, когда нашли тело Элис. Учитывая обстоятельства…
— Да, — тихо отзывается она, не позволяя тому договорить. Разочарованно выдыхает. С ним хочется общаться ещё меньше, чем с братьями. — Спаситель заставил её покаяться.
Александр усмехается, а доктор Харт отворачивается от них. Верный способ избавиться от него — заговорить о вере, какую он так сильно ненавидит. В этом Лили уверена. Но он, в отличие от всех остальных, гораздо хитрее и никогда не показывает своей ненависти, никогда не высказывается вслух. Держит внешний нейтралитет.
Лили не понимает, почему Спасителя это не злит сильнее открытой ненависти. Ей подобное лицемерие нравится куда меньше.
Сверкающие за окном молнии ветвистые и яркие, от них в гостиной становится светлее. Лили наконец-то поднимается на ноги.
— Телефон так и не работает, — качает головой Джессика, а затем обращается к ней, едва замечает, как они двигаются к дверям, — Лили, ты не думаешь, что сейчас не стоит разделяться? Пока мы все сидим в гостиной — мы в безопасности.
— Пусть идёт куда хочет, — говорит Стефан. — Не дай бог снова начнёт читать нравоучения. Сейчас и без них тошно.
Лили чувствует, как жгут спину чужие взгляды. Все они косятся на них с подозрением, пока дверь гостиной наконец-то не захлопывается.
Её тяжелое дыхание звучит громче раскатов грома за окном.
Кара: слух
Сквозь плотную пелену дождя с трудом, но можно разглядеть бушующее море. Высокие волны поднимаются и разбиваются о берег, сверкают в отблесках раздирающих небеса молний.
Из-под черной толщи воды поднимаются крупные, блестящие от влаги и слизи темно-зеленые щупальца. Показываются на мгновение и вновь уходят под воду, словно пытаясь дать знак. Сказать, что стоит остановиться.
Предупредить, что пути назад уже не будет.
***
Когда бойлер в подвале дал сбой, Джеймсу пришлось собраться и отправиться вниз. Все остальные к тому моменту разошлись по комнатам — сидеть с перекошенным от злости Кроуфордом, готовым наброситься на любого, никому не хотелось.
Свет в подвале не включается. Джеймс несколько раз щелкает выключателем, проверяет щиток, но ничего не происходит. Схватив с ближайшей полки фонарик и покрепче перехватив небольшой ящик с инструментами, он делает шаг вперёд.
Ведущая в подвал лестница сегодня покрыта чем-то склизким. Прорезиненные подошвы ботинок скользят по крутым ступенькам. Джеймс поскальзывается, кубарем катится по лестнице вниз и перед глазами у него в одно мгновение проносится вся жизнь. От не самого радужного существования в гетто и короткой отсидки в тюрьме до доброты Ричарда Стоуна, который согласился взять его на работу после десятков и даже сотен отказов. И не на какую-нибудь — на работу в собственном доме, с проживанием.
Тогда Джеймс оказался на седьмом небе от счастья и убеждал себя, что такого-то шанса точно не упустит. Он не подведёт. А там, может, и жизнь наладится, и с семьёй что-нибудь выгорит. Но ничего уже не выгорит, куда там.
Постанывая от жуткой боли в спине, он пытается пошевелить рукой. Получается с трудом. Ладони испачканы в чем-то липком, осклизлом — заливающая лестницу субстанция напоминает нечто среднее между пудингом и той слизью, что скапливается в рыбачьих лодках. К тому же, воняет в подвале так, будто здесь уже кто-то помер.