Вооружившись этим пониманием, некоторые тренеры начали проводить программы по предотвращению травм у молодых спортсменов, пытаясь научить их приземляться и выполнять рывки по-другому. Они надеются снизить уровень травматизма крестообразных связок с помощью серии упражнений с использованием досок для балансирования. Упражнения увеличивают силу и гибкость суставов, а также тренируют проприоцептивную чувствительность. Проприоцепция – это осознание положения различных частей своего тела. Предлагая испытуемым контролируемые прыжки и упражнения на равновесие, можно будет научить их прыгать и совершать резкие движения более безопасным способом. Проведенные в нескольких странах многочисленные исследования показали, что такие тренировки снижают вероятность травм крестообразных связок в различных видах спорта: от футбола до баскетбола и командного гандбола.
Я никогда не узнаю точно, почему повредил колено во время того внутриуниверситетского матча. Назвав выемку, в которую входит моя крестообразная связка, «маленькой А-образной рамкой», мой хирург вежливо указал на то, что она у меня довольно нежная. У меня явно неподходящие ноги для среднего полузащитника, и, возможно, на мою хрупкую крестообразную связку никогда и не было надежды. Вероятно, виновата и моя подготовка. Скорее всего, я потратил слишком много времени на отработку трехочковых бросков и недостаточно работал над проприоцепцией и правильной техникой прыжков и рывков. В конце концов, если вы получите такую травму и потеряете способность прыгать, значит, тот хорошо отработанный бросок в прыжке стал буквально выстрелом в колено.
5Медовый праздник
Какое животное может отказаться от своего обычного способа передвижения и бежать на двух ногах, когда необходимо поторопиться?
а. Таракан
б. Собака динго
в. Полевая мышь
г. Тарантул
Моим первым местом работы после окончания аспирантуры был небольшой двухгодичный колледж на севере штата Висконсин. Я вырос в штате Колорадо, где повсюду горы, поэтому топография верхней части Среднего Запада меня шокировала. Я не люблю быть белой вороной: хоть земля там и оказалась намного более плоской, чем мне представлялось, я быстро освоил местные развлекательные мероприятия. В Нортвуде много возможностей для плавания на байдарках, и я провел много летних дней, сплавляясь по рекам Красный Кедр и Намекагон, ловя окуней и считая черепах, бездельничающих на корягах. Зимы были суровыми и словно бесконечными, но снег, лежащий на земле месяцами подряд, способствовал отличному катанию на беговых лыжах. Как только озера замерзали, приходило время подледной рыбалки – обмораживающего занятия, которым, по моему опыту, лучше всего наслаждаться с обильным запасом напитков покрепче.
Вскоре после того, как мы там поселились, мое внимание привлек Национальный парк Айл-Ройал. Это уникальный заповедник, где нет ни машин, ни дорог, а добраться до него можно только по воде. Биологи хорошо знают этот остров на озере Верхнее, потому что там проходит самое продолжительное из когда-либо проводившихся исследований взаимоотношений хищник – жертва. На острове уже обитали лоси, когда в особенно суровую зиму 1949 года по ледяному мосту из Онтарио на него перебрались несколько волков. Ученые начали изучать динамику популяций волков и лосей в 1958 году и до сих пор продолжают это делать.
Меня заинтриговали остров и его богатая биологическая история, и я решил, что, пройдя от одного его конца до другого (64 километра), я получу хорошее представление об этом месте. Прибыв днем на пароме, я протопал один или два километра и разбил лагерь на ночь, планируя на следующий день пройти около 25–30 километров. Меня это не слишком беспокоило, поскольку в прошлом я уже проводил долгие дни в других путешествиях.
Бо́льшая часть второго дня была приятной. Я встретил еще пару человек, погода была отличная. А еще я увидел хохлатого дятла – такого большого, что он был похож на расфуфыренную ворону. Чтобы преодолеть запланированное расстояние, требовалось около семи часов. Через несколько часов у меня начали болеть ноги. Я предполагал, что они заболят, потому что каждый раз, проходя больше 20 километров, ноги начинали отказывать примерно на этой же отметке. Обычно я не обращаю внимания, насколько устойчива дорога, но тропы на Айл-Ройал были особенно твердыми: казалось, что иду по тротуару. Пока я спал в палатке во вторую ночь, начался дождь. Ноги болели, но я был уверен, что наутро с ними все будет в порядке.
Свернув на следующий день лагерь, я быстро обнаружил, что с ногами явно не все в порядке – я едва мог ходить. Даже несмотря на то, что земля размягчилась под дождем, через пять минут я сбил обе стопы. Они совершенно меня не слушались.
Оказывается, стояние во время преподавания и сидение за столом (два основных физических компонента моей работы) не сильно укрепили мои ноги. Они были покрыты волдырями и красными пятнами, которые вот-вот станут мозолями. Не было иного выбора, кроме как смириться с этим, но каждый шаг был мучителен.
Накануне я шел по тропе насвистывая и улыбаясь, а теперь морщился и ругался при каждом шаге. Я мог бы растянуть запас еды и уменьшить дневной километраж, но мне нужно было успеть на паром. Было необходимо продолжать двигаться даже через боль.
Потребовался целый день, чтобы преодолеть 16–20 километров, запланированные на третьи сутки. Мне повезло, что Айл-Ройал находится так далеко на севере и летом там достаточно светло, поэтому я мог хромать до самого вечера. Жалко ковыляя в сумерках, я отчасти желал, чтобы какой-нибудь волк избавил меня от страданий. Мне удалось успеть на нужный паром, но не было уверенности, что мои ноги когда-нибудь выздоровеют. Я покинул остров, поджав хвост. Спустя все эти годы первое, о чем я думаю, вспоминая Айл-Ройал, – это не пейзажи, не дикая природа и не прекрасное уединение. Я думаю об ужасной боли в стопах и о том, какое облегчение испытал, выйдя из леса и поняв, что больше не нужно шагать.
Человеческие ступни создают нам проблемы. Несмотря на то, что сейчас они могут работать как амортизаторы, в нашей сравнительно недавней прошлой древесной жизни они обеспечивали в первую очередь ловкость и гибкость. Это несоответствие между прошлым и настоящим ограничивает их эффективность. Ловкость и гибкость – отличные качества для хватания и лазания, а люди, будучи приматами, от природы умеют лазить по деревьям. Если вы разместите группу маленьких детей в среде, где есть деревья, на которые можно забраться, то спустя недолгое время некоторые из них взберутся на ветки. На большинстве игровых площадок начальной школы есть игровые комплексы «джунгли» и другие приспособления, где дети могут удовлетворить жгучее желание покарабкаться.
Однажды вечером мы ужинали рядом с другими семьями в заведении с местами на открытом воздухе. Все дети играли на небольшой площадке сбоку от столиков. Зона была ограничена подпорной стеной, которая шла прямо вверх, высотой не менее шести метров. Ограда была сделана из шлакоблоков с небольшими углублениями между ними, идеально подходящими для маленьких ножек. В какой-то момент я оглянулся и увидел, что один из мальчиков лет пяти-шести начал карабкаться по этой стене. Он был уже выше метра над землей, когда я в недвусмысленных выражениях объяснил ему, что стена не предназначена для лазания. Если бы я не заметил, что он туда прошмыгнул, не сомневаюсь, что он добрался бы до верха ограды. Желание карабкаться заложено в ДНК многих людей.
Но люди чрезвычайно ограничены в своих навыках лазания по деревьям в сравнении с другими приматами. За несколько миллионов лет, прошедших с тех пор, как наши предки спустились с деревьев, человеческая стопа претерпела кардинальные изменения – она стала значительно менее гибкой. Основная обязанность стопы теперь не сжимать и захватывать, а амортизировать удары при ходьбе по твердой почве. Стопа не всегда идеально справляется с амортизацией ударов (как я обнаружил во время поездки на Айл-Ройал), но она уже не может сжимать и захватывать так, как была способна делать в прошлом. Как и многие другие человеческие особенности, стопа находится на переходном этапе от очень старых к относительно новым требованиям.
Порой, когда вы собираетесь залезть на дерево, нет ни одной доступной вам ветки. У меня их отсутствие сразу же отбивает любые мысли о лазании. Даже если ствол подходящего размера (достаточно тонкий, чтобы обхватить его руками, но и достаточно толстый, чтобы выдержать меня), я неспособен обхватить дерево руками, упереться в него ногами и устремиться вверх. Мои лодыжки недостаточно гибки для такой акробатики – мне нужны ветки. Но есть несколько групп людей, которых совершенно не пугает перспектива вскарабкаться на голый ствол дерева.
Тва – это группа живущих в Уганде охотников-собирателей, и они не валяют дурака, когда дело доходит до лазания по деревьям. Эти люди способны карабкаться по деревьям, потому что имеют невероятно гибкие лодыжки. Движение стопы вверх, приближающее пальцы ног к голени (или пальцы к запястью), называется тыльным сгибанием, или дорсифлексией. Стандартный уровень тыльного сгибания голеностопного сустава находится в диапазоне от 15 до 20 градусов. Я не самый гибкий парень и не думаю, что смогу согнуть так лодыжку больше, чем на 10 градусов. Мой угол дорсифлексии совершенно точно не превышает и 20, а лазающие по деревьям тва могут сгибать голеностоп на целых 45 градусов[106].
Вы спросите, почему тва так интересуются деревьями и умело лазают по ним? Все дело в меде. Данные относительно других популяций африканских пигмеев показали, что группы охотников-собирателей в течение медового сезона получают бо́льшую часть калорий из меда. В течение трехмесячного периода, называемого медовым праздником, каждый из них потребляет до 0,83 килограмма меда в день