— Слышь, кент, курить есть? Марк обошел кучу — под стеной, скорчившись, сидел парнишка лет десяти, гремя спичечным коробком.
— Ты что здесь делаешь? — спросил Марк, и в мгновение ока парнишка исчез. Куда он подевался — Марк так и не понял, похоже, юркнул в какую-то дыру за трубой вентиляции. Толкнув тугую дверь, он оказался в узком полутемном предбаннике, шум стал громче, в нем различались теперь голоса. Он сделал несколько шагов, потянул к себе еще одну ручку и застыл на пороге.
Так в принципе он и представлял себе ад. Мутно освещаемый большими голыми лампами воздух был желто-серым и почти непрозрачным. Помещение с рядами обитых железом столов тянулось вдаль, исчезая во мгле, а слева белела под потолком пирамида свежесколоченной тары. За столами он видел одни спины, много, больше сотни, шевелящиеся, обтянутые дешевой серо-коричневой тканью, вздрагивающие и перемещающиеся в такт ударам множества молотков. Кроме спин, были только затылки — всех мастей. И сейчас же в ритме работы послышались какие-то перебои — его заметили. Откуда-то из дальнего угла мимо верстаков скорым шагом к нему двинулся человек в тенниске и кедах. Вблизи он оказался небрит, с бойкими желто-карими глазами и мягким старушечьим носом.
— В чем дело? — крикнул он, приближаясь. — Вы кто? Марк выставил ладонь.
— Татьяна Наумовна разрешила.
— А-а! — крикнул человек. — Так бы и сказали. Ладно. Молотки умолкли.
Теперь все лица были повернуты к Марку. Он переступил с ноги на ногу, не зная, что с собой делать под этими взглядами. Человек, потеряв к нему интерес, ушел в темноту. Внезапно Марк услышал новый звук — словно отдаленное церковное пение.
Сотня ртов издавала его, и звук этот креп и усиливался с каждой секундой, а глаза детей были неотрывно прикованы к Марку. Мгновение спустя звук стал нестерпимым.
— Га-а-а! — глумливо ревела мастерская, не отпуская Марка, заставляя его втягивать голову в плечи. — Га-а-а! Он толкнул спиной дверь и попятился.
Навстречу ему под яблонями неторопливо шел адвокат.
— Ты здесь, — сказал Дмитрий Константинович, с любопытством разглядывая Марка. — Я закончил. Мы можем ехать. Как впечатление?
— Не знаю. — Марк потряс головой, избавляясь от шума в ушах. — Во всяком случае, ненавидеть их уже научили.
— Идем. Нам здесь нечего больше делать. Если ты не будешь очень уж отбиваться, на следующей неделе я познакомлю тебя с замечательной девушкой. Ее зовут Полина.
Однако свое обещание адвокат исполнил лишь спустя два месяца. Осень вернула в город деловых людей, возобновив одним махом множество встреч, обязательств и проблем. Дмитрий Константинович провел подряд три процесса, блеснув в одном и оставшись крайне удрученным остальными, хотя и там ему удалось добиться минимальных сроков по статьям обвинения. Марк жил иначе, всякий раз с утра выстраивая новую цепочку маршрутов и целей. Но это тоже было своего рода рутиной — все эти визиты к собирателям, долгие беседы с тонкой подоплекой, чаепития, звонки перекупщиков, прогулки по комиссионным, несколько небольших сделок с сомнительной прибылью. К тому же о нем вдруг вспомнил военкомат, и неделя ушла на то, чтобы уладить вопрос.
К концу октября Марк почувствовал себя утомленным, как никогда прежде, и уже подумывал о том, чтобы, бросив все, смотаться в Крым, где в заповеднике на Яйле обитал один знакомый старичок, некогда продавший ему полный комплект «Аполлона» в идеальной сохранности.
В один из сырых промозглых вечеров в первых числах ноября — он не запомнил точной даты — Марк, не зажигая света, лежал, закинув руки за голову, в спальне. Покрывало сбилось, подушка давила затылок, лень было протянуть руку к выключателю и взять книгу. Перед глазами стояла мглистая чаща обомшелых буков, роняющих остропалые листья и колючие орешки, заросли кизила и барбариса в лощинах, следы косули на влажной тропе, замшевые головы королевских боровиков под синими елями на склоне, усеянном известняковыми обломками. «Там сейчас самая грибная пора, — подумал Марк. — И ни души, кроме лесников и двух-трех биологов, сотрудников заповедника. Потом можно было бы спуститься вниз, к морю, но, пожалуй, незачем. На побережье уже тоже холодно…»
Звонок в дверь поднял его и заставил натянуть брюки и свитер. На пороге, загадочно улыбаясь, стоял адвокат, левой рукой прижимая к себе плоский, вишневой кожи, портфель, а в правой держа увесистый, позвякивающий стеклом пакет.
— Извини, я без предупреждения, — проговорил он, избавляясь от ноши и сбрасывая плащ. — Ты один?
— Как видишь.
— Вот и замечательно! — почему-то обрадовался адвокат. — Тогда собирайся. Я намерен вытащить тебя из этого логова. Ты тут скоро станешь похож на памятник Тимирязеву. Мы едем туда, где будет Полина.
Марк взглянул с удивлением.
— О чем это ты?
— Да о Лине же, Господи. Ты все забыл. Та девушка, о которой я тебе говорил.
Марк, пропустив адвоката, последовал за ним в кухню.
— И куда же ехать? — спросил он в розовеющий затылок Дмитрия Константиновича.
— К Альбине, — отвечал тот, набрасываясь на кувшин с соком. — Ты ведь не бывал там раньше?
— Нет, к счастью. Что-то, Митя, не тянет меня туда. Что у нее делать нормальной девушке?
— Ничего. Она там показывается лишь изредка, но сегодня будет обязательно — я все устроил. И что тебе Альбина, в конце концов? Обычная баба, корчащая из себя хозяйку салона. Таких в Москве — сотни.
— Мне ее как-то издали показала Рита, — мрачно проговорил Марк. — Похожа на самку богомола. Вся хрустит и готова слопать любое существо противоположного пола.
Адвокат разглядывал его с ехидной усмешкой.
— И что же, ты предпочитаешь валяться здесь, размышляя о том, куда бы подальше удрать из Москвы?
— Хуже подобных вечеринок только торжественные собрания по телевизору.
Однако если ты так настаиваешь…
— Настаиваю. У тебя десять минут. Галстук, бритье и все прочее, что валит с ног молоденьких прелестниц.
— Сейчас-сейчас. — Марк уже немного оттаивал. — Фрак придется поискать…
— Откуда у тебя фрак? Что-нибудь попроще, но строго.
— Ты это серьезно? — крикнул Марк уже сквозь гул воды. — Мы не в британское ли посольство собираемся?
— В заирское, — отвечал адвокат. — Давай не тяни… В машине было тепло, по приемнику «Маяк» передавал новости, однако когда они добрались до Садового кольца, выяснилось, что все въезды в центр перекрыты — шла репетиция военного парада. Адвокат свернул направо, затем, дважды нарушив правила, развернулся в противоположном направлении и после ряда загадочных маневров вогнал автомобиль в полуосвещенную подворотню. Затем, пропетляв дворами, они вынырнули в каком-то переулке, уже довольно далеко от патруля, и оказалось, что до улицы Чехова отсюда рукой подать.
Альбина жила у угла Дегтярного переулка в довольно запущенном доходном доме, выстроенном в духе купеческого модерна и претерпевшем впоследствии множество реконструкций и перелицовок. От модерна остались только гулкие и просторные лестничные клетки, выложенные рубчатой плиткой пастельных тонов, да затейливые витражи со множеством дыр в переплетах. Было слышно, как на Горького тупо ревут танки. Лифт работал, чему оба приятно удивились. Стеная и скрипя, он поднял Марка и адвоката на четвертый этаж.
Нажав кнопку звонка, адвокат проговорил:
— Альбина неглупая женщина, к тому же хорошо помнит, кому и чем обязана. Живет она достаточно свободно и, по-моему, не стесняясь в средствах.
Насколько я знаю, в прошлом где-то танцевала, но это не стало профессией. Был муж, человек довольно серый, но в последнее время я его что-то не вижу.
Впрочем, спрашивать о таких вещах здесь не принято. Ее основное занятие — налаживание контактов между нужными людьми в самой непринужденной обстановке.
Есть и еще кое-что, но тут я уже не берусь судить, слишком мало фактов. С Ритой они сверстницы, когда-то были большими друзьями…
За дверью загремела цепь, лязгнул замок, и резкий голос с актерскими интонациями крикнул:
— Митя, ты?
— Я, я, — отвечал Дмитрий Константинович. — Личный досмотр будет?
За дверью рассмеялись, и их наконец впустили. Прихожая оказалась огромной и плохо освещенной, однако хозяйка — высокая, шелестящая черно-серебряным платьем, обливающим ее гибкую, но скуповато вылепленную фигуру с белеющим в полумраке широким лицом, — нисколько не терялась в ней. Отступив на шаг и еще храня загадочную усмешку, она окинула гостей придирчивым взглядом светло-зеленых, с легкой косинкой глаз.
— Позволь, Альбиночка, представить тебе моего друга. Марк Борисович Кричевский, изволь любить и жаловать.
— Как церемонно-то! — снова усмехнулась Альбина, протягивая одновременно сухую, крепкую, сплошь унизанную тяжелыми черными кольцами руку для поцелуя.
Марк отвел этот жест, коротко наклонив голову и расправив плечи.
— Чрезвычайно приятно. Много слышал о вашем гостеприимном доме и о ваших чудесных вечерах, и из самых разных уст.
— И я кое-что знаю о вас, Марк Борисович. Вы человек по-особому известный и в чем-то даже таинственный… — Марк перехватил ее взгляд — там светилось такое раскаленное любопытство, что ему стало немного не по себе. — Прошу вас, проходите и располагайтесь. У нас по-домашнему, каждый занят своим.
Последовав за хозяйкой, они миновали несколько комнат, где было полно народу, большей частью выпивавшего и закусывавшего, пока не оказались в просторной даже по прежним купеческим меркам гостиной. Высоко под потолком в табачной синеве неярко светила тяжелая бронзовая люстра, сплошь закованная в хрустальные граненые пластины. Панели были обтянуты коричневой тафтой, а мебель представляла собой причудливую смесь — от сецессионовских полукресел до вульгарных польских диванчиков из недорогого гарнитура. Но музыка звучала хорошая — классический джаз, и звучала она приглушенно. Несколько пар топтались на середине, пытаясь уловить танцевальный ритм в этой ускользающей, поминутно меняющей тональности композиции, но выходило у них вразнобой, вяло и как-то утомленно, словно занимались они этим через силу. Только какая-то босоногая и заметно подвыпившая девушка в юбке, почти не прикрывающей бедер, все порывалась протолкаться в угол, где стояла аппаратура, чтобы найти музыку поживее. Но ее партнер, багроволицый, средних лет здоровяк с обликом преуспевающего функционера, удерживал ее, хохоча и прижимая к уже