Из окон «Бертон и Кримстайн», адвокатского бюро Эстер Кримстайн, расположенного в высотке посреди Манхэттена, открывался потрясающий вид на деловой район и реку Гудзон. Кримстайн смотрела на переделанный в музей военный транспортник «Неустрашимый», на огромные круизные лайнеры, забитые отпускниками — по три тысячи человек на каждом, — и думала, что лучше родит, чем взойдет на борт одного из них. По правде говоря, этот вид, как и любой другой, стал не более чем видом — посетители ахали, но от ежедневного созерцания, как ни отрицай, необычайное делается обыденным.
В этот раз у окна стоял Эд Грейсон, и если испытывал восторг, то втайне.
— Эстер, я не знаю, как быть.
— Зато я знаю.
— И как же?
— Послушайте моего профессионального совета: не делайте ничего.
Не отводя глаз от окна, Эд улыбнулся:
— Понятно, почему вам столько платят.
Эстер только развела руками.
— Что же, вот так просто?
— В данном случае — да.
— А от меня жена ушла. Хочет уехать вместе с Э-Джеем обратно в Квебек.
— Очень жаль.
— Сам виноват, наворотил дел.
— Дэн, поймите меня правильно, но вы ведь знаете: сочувственно вздыхать и успокаивать всякими банальностями я не умею.
— Да уж, знаю.
— Поэтому поясню: наворотили вы по-крупному.
— Я никогда никого не бил.
— А теперь избили.
— И не стрелял ни в кого.
— А теперь выстрелили. И что?
Настала пауза. Эду Грейсону молчать было удобно, а Эстер Кримстайн — нет. Она стала покачиваться на стуле, поигрывать ручкой, потом театрально вздохнула, наконец встала и пересекла кабинет.
— Видите?
Грейсон повернул голову и взглянул на статую правосудия.
— Да.
— Знаете, кто это?
— Конечно.
— И кто же?
— Шутите?
— Так кто это?
— Богиня правосудия.
— И да и нет. Богиня правосудия, слепое правосудие, греческая Фемида, римская Юстиция, египетская Маат. Или даже Дике и Астрея, дочери Фемиды.
— Это вы к чему?
— Когда-нибудь рассматривали статую внимательно? Большинство в первую очередь замечают повязку на глазах — это очевидный символ беспристрастности. А еще это абсурд, потому что пристрастны все, тут ничего не поделаешь. В правой руке — меч. Таким даст — мало не покажется. Он означает скорое, часто жестокое наказание — вплоть до смертной казни. Но видите ли, только она, система, имеет такое право. Какой бы в ней ни царил бардак — только она. А не вы, друг мой.
— Хотите сказать, я не должен был брать правосудие в свои руки? — Грейсон удивленно поднял бровь. — Ух ты, я потрясен.
— Посмотрите на весы, тупой вы человек. В левой руке. Кто-то считает, что ими обозначены две стороны суда — обвинение и защита, кто-то — что справедливость и беспристрастность. Но задумайтесь. Весы — это равновесие, согласны? Я адвокат, репутацию профессии знаю хорошо. Люди думают, что я извращаю закон, ищу лазейки, угрожаю, злоупотребляю. Так и есть. Однако я всегда остаюсь в рамках системы.
— И поэтому все в порядке?
— Да. Поскольку создается равновесие.
— А я, если говорить вашим языком, его нарушил.
— Именно. Вот в чем красота нашей системы: ее можно подстраивать под себя, гнуть (видит Бог, я так постоянно делаю), но пока остаешься в рамках — прав ты или нет, — она работает. Выходишь за пределы даже с самыми лучшими намерениями — теряешь равновесие, а в итоге хаос и катастрофа.
— Похоже на грандиозное самооправдание, — кивнув, сказал Эд Грейсон.
На это замечание Эстер ответила улыбкой.
— Не исключено. Тем не менее я уверена в своей правоте. Вы хотели восстановить справедливость, но только нарушили равновесие.
— Может, мне надо сделать что-то еще и все исправить.
— Так не бывает, сами теперь понимаете. Баланс, вероятно, наладится, если его не трогать.
— Даже если злодею сойдет с рук?
Эстер развела руками.
— Вот только кто теперь злодей, Эд?
Молчание.
Он не знал, как лучше сказать, поэтому начал прямо в лоб:
— Полиция даже не догадывается насчет Хейли Макуэйд.
— Как знать, — ответила Эстер, поразмыслив. — Вдруг именно мы ни о чем не догадываемся.
ГЛАВА 26
Вышедший в отставку следователь округа Эссекс Фрэнк Тремонт жил в доме колониального стиля с двумя спальнями, небольшой, но безупречно подстриженной лужайкой и флагом футбольного клуба «Нью-Йорк джайнтс» справа от входной двери. Пионы в цветочных ящиках имели такой насыщенный оттенок, что Уэнди подумала, не искусственные ли они.
Свернув с тротуара и сделав десяток шагов, она постучала. Дрогнула занавеска в эркере, через несколько секунд открыли дверь. Похороны уже несколько часов как закончились, но Фрэнк до сих пор не снял черный костюм, хотя ослабил галстук и расстегнул две верхние пуговицы сорочки. На шее виднелись невыбритые места. Уэнди обратила внимание на его хмельные глаза и почуяла спиртной душок.
Тремонт молча, с тяжелым вздохом отошел в сторону и кивком пригласил гостью внутрь. Та проскользнула в проем. Темную комнату освещала единственная лампа. На старом кофейном столике ждала полупустая бутылка «Капитана Моргана». Ром. Фу. На диване валялись разобранные газеты, на полу стояла картонная коробка — по-видимому, личные вещи с работы. По телевизору брызжущий бодростью атлетичный тренер рекламировал спортинвентарь. Уэнди посмотрела на бывшего следователя — тот пожал плечами:
— А что, вышел на пенсию, самое время подкачать живот.
Она слабо улыбнулась.
На другом столике стояла фотография девочки-подростка с прической по моде пятнадцати-двадцатилетней давности; первой бросалась в глаза улыбка, яркая, широкая — чистый свет. От таких щемит родительское сердце. Уэнди знала историю Фрэнка и понимала: на снимке — его дочь, которая умерла от рака. Взгляд снова упал на бутылку, и она подумала: «Как Тремонт вообще выкарабкался?»
— Что нового, Уэнди?
— Значит, — она стала тянуть время, — официально вышли на пенсию?
— Да. С шумом и треском. А вы как думали?
— Мне жаль.
— Приберегите жалось для семьи жертвы.
Она кивнула.
— Фамилия «Тайнс» во всех газетах. Вы теперь знаменитость. За вас! — Он саркастично изобразил тост.
— Фрэнк.
— Что?
— Не говорите глупостей, о которых потом пожалеете.
— Да, здравая мысль, — кивнул Тремонт.
— Значит, дело официально закрыто?
— По нашей линии, в общем, да. Преступник мертв — зарыт где-нибудь в лесу. Человек поумней меня увидел бы в этом иронию.
— Вы пробовали еще раз надавить на Эда Грейсона, выяснить, где тело?
— Давили как могли.
— И?
— Молчит. Я хотел обещать ему неприкосновенность, но мой главный босс, Пол Коупленд, не дал согласия.
Уэнди подумала, не пойти ли снова к Грейсону — вдруг теперь он разговорится. Тремонт смахнул с дивана газеты, предложил сесть, а сам рухнул в кресло с подставкой для ног и взял пульт от телевизора.
— Знаете, что сейчас будет?
— Нет.
— «Суд Кримстайн». В курсе, что она защищает Грейсона?
— Да, вы говорили.
— Точно, забыл. Так вот, Кримстайн сказала несколько интересных вещей, когда мы допрашивали Эда. — Фрэнк налил себе немного «Капитана Моргана», предложил Уэнди; та отказалась.
— Каких именно?
— Во-первых, Грейсону за убийство Мерсера медаль дать надо.
— За правосудие?
— Не совсем. Она глядела шире.
— То есть?..
— Не случись убийства, мы бы никогда не нашли айфон Хейли. — Фрэнк протянул пульт и выключил телевизор. — Кримстайн заметила, что следствие три месяца стояло на месте, а Грейсон дал нам единственную наводку, где искать девушку. А еще — что хороший детектив обязательно обратил бы внимание на известного извращенца, который связан с районом, где проживала жертва. Знаете, о чем я думаю?
Уэнди помотала головой.
— Эстер права. Как я проглядел человека, попавшего под суд за сексуальное преступление и имевшего контакты в городе той девочки? Вдруг Хейли погибла не сразу? Вдруг я мог ее спасти?
Уэнди посмотрела на самодовольного, если не сказать, жуткого капитана Моргана с этикетки — пьянеть в такой компании, наверное, страшно — и уже хотела возразить, однако Фрэнк жестом оборвал ее.
— Только давайте без снисходительного сочувствия. Вряд ли вы пришли смотреть, как я занимаюсь самобичеванием.
— Ну, не знаю, это довольно увлекательное зрелище.
Фрэнк едва заметно улыбнулся.
— Чего вы хотите, Уэнди?
— Почему вы думаете, что ее убил Мерсер?
— Интересует мотив?
— Именно.
— Вам весь список по алфавиту? Сами же отчасти доказали: Мерсер — сексуальный хищник.
— Хейли Макуэйд было семнадцать, а в Нью-Джерси совершеннолетие наступает в шестнадцать.
— Вдруг боялся, что она расскажет?
— О чем? Все законно.
— Тем не менее. В той ситуации это бы его погубило.
— То есть убил, лишь бы молчала? — Уэнди покачала головой. — А нашлись хоть какие-то намеки на знакомство Мерсера и Хейли?
— Нет. Я помню, вы еще в парке продвигали идею: мол, они встретили друг друга в доме его бывшей, и у них завязалось. Возможно. Но доказательств ноль, а я ради спокойствия ее родителей вряд ли стану выяснять. Да, скорее всего Мерсер увидел Хейли в доме Уилеров, заболел ею, похитил, что-то там сделал и убил.
— Ой, не верю.
— Почему? Помните ее парня Керби Сеннета?
— Да.
— Когда тело нашли, адвокат позволил Керби, так сказать, пооткровенничать. Да, тайно встречались, хотя все шло не очень. Хейли была на взводе, особенно после отказа из Виргинии. Сеннет даже думал — не начала ли употреблять.
— Наркотики?
Фрэнк пожал плечами.
— И об этом родителям знать не надо.
— Все равно не понимаю. Почему он сразу не рассказал?
— Адвокат посоветовал. Узнай мы, что у них за отношения, — возьмем парня в оборот.
— Но если Керби нечего было скрывать?
— Во-первых, кто сказал, что нечего? Он мелкий дилер. А если Хейли в самом деле употребляла, то, по моему, ясно, кто поставлял. Во-вторых, вам любой юрист объяснит: «невиновность» не значит «отсутствие вины». Если бы Керби заявил: «Да, роман вышел так себе, она покалывала или покуривала то, что я давал», — мы бы ему в задний проход влезли и разбили там лагерь, а найдя тело, взялись бы за процедуры по-настоящему. Ну, вы понимаете. Теперь Керби вне подозрений и говорить может спокойно.