ачно зыркнул на старшего и снова спрятался. И только тогда Сева неспешно направился к ним.
– А чего мы слышали-и! – заговорщицким тоном протянул Вовка.
– Он следить не хотел, только нам мешал, а теперь на всё готовенькое? Не рассказывай ему! – вмешался Славка.
– Не рассказывай мне, – немедленно согласился Сева.
– Тебе что, вообще неинтересно? – тут же возмутился Славка.
– Они ищут клад! – азартно выпалил Вовка, решивший не дожидаться, пока старшие разберутся: интересно им, неинтересно…
– Нет никакого клада, – отмахнулся Сева. В клады он не верил. Потому что это ненормально: собственные деньги закапывать, чтоб их выкопали через много лет совершенно посторонние люди! И не надо говорить про случайности: деньги – это не то, с чем можно позволять… всякому случаться. Сева с деньгами «Белого гуся» ничего подобного не позволял. – В любом случае, это не наш клад.
– Клады, они вообще ничейные! Кто первый нашёл, того и клад! – встрял Славка.
– Этот уже нашли. Или ты у них отнять хочешь? – И почувствовал, как у него холодеет в груди – глаза братьев вспыхнули азартом.
– Они его вроде ещё не совсем нашли, – «утешил» Вовка и извиняющимся тоном добавил: – Нам плохо слышно было.
«Зато мне – отлично», – мрачно подумал Сева.
– За ними надо следить! – выпалил Славка.
– За полицейским? И двумя здоровыми мужиками, которые на Петькину маму внаглую средь бела дня наехали? – напомнил Сева, изо всех сил сдерживая желания ухватить Славку за волосы и немножко постучать его головой об стенку. Для прояснения в мозгах.
– Ну с теми двумя мужиками мы утром на раз справились! – самоуверенно выдал Славка.
– Мы? Если они вас заметят – бошки как цыплятам пооткручивают!
За углом гулко бухнула дверь кафе, крыльцо заскрипело под шагами.
– Ты как хочешь! – процедил Славка. – Можешь как папа: сидеть и ничего не делать! А нам с Вовкой собственные деньги нужны, чтоб не зависеть от всяких… которые хотят – берут меня в свой киоск продавцом, не хотят – не берут. – И он кинулся за угол. Вовка на миг замешкался, вопросительно глядя на старшего брата… и рванул следом.
Сева застыл, как оглушенный. Его младшие братья… хотят отобрать клад… у коррумпированного полицейского и бандитов. А когда он говорит об опасности – они его не слышат! И не слушают, как будто всё знают, а ведь жизни не нюхали, придурки мелкие! И…
Отец так же себя чувствовал, когда он сам объявил, что открывает киоск? Но… Отец же был не прав? Сева же справился! Тогда, выходит, он сам сейчас не прав – мелкие тоже справятся?
– Как же, справятся они! – Он кинулся следом за братьями.
Вылетел на середину улицы… Очкатый удалялся по дороге, а за кустами мелькала знакомая кепка. Сева в два прыжка нагнал мыкающихся за кустами братьев… и ухватив Вовку за шкирку, выдёрнул его на дорогу как морковку из грядки.
– Если хотите следить, так компания пацанов, просто идущих по дороге, привлекает гораздо меньше внимания, чем та же компания за кустами! И сними наконец эту кепку, её за километр видно! – Он зашагал вслед за очкатым, не оглядываясь.
Братья нагнали его через полминуты. Кепки на Вовке не было.
Следить за очкатым оказалось нетрудно – долгий пляжный день у озера заканчивался, и на недавно ещё пустынной дороге стали появляться то парочки, то целые семейства. Сева лавировал между прохожими, следя, чтоб между очкатым и ними было не меньше двух групп с матрасами, сумками и пляжными зонтиками. И каменно молчал. Так, в молчании, они свернули в переулок и дошли до одного из немногих уцелевших старых домиков. Хотя надпись «Сдаётся комната. Дёшево» красовалась и на нём. Очкатый захлопнул за собой разболтанную калитку. Через пару минут в узких подслеповатых окошках зажёгся свет.
– Теперь мы знаем, где он живёт! – счастливо выдохнул Славка.
– И чего? – простонал умотавшийся Вовка.
– Надо будет проследить, куда он пойдёт…
– Папа вернётся на базу, не найдёт нас… и поставит весь посёлок на уши, – наконец прервал молчание Сева.
– Папа! – ахнул Вовка.
– Так он же… он же завтра не даст следить! – вдруг осознал Славка.
– Не даст, – едва сдерживая торжествующую ухмылку, кивнул Сева. Наконец-то до них дошло!
– Вы… Не понимаю, почему вы вечно ссоритесь! – Славка зло стиснул кулаки. – Вы же одинаковые! – И в очередной раз кинулся прочь – но теперь хотя бы в сторону базы.
– Ничего не одинаковые, – буркнул Сева.
Теперь молчали Славка и Вовка, а Сева думал об одном: что б он делал, если бы и папа младшим был не авторитет?
– А если папа уже вернулся… – робко начал Вовка. – Мы что ему скажем?
– Что за полицией следили? – предложил Сева, но, увидев несчастную мордаху Вовки, вздохнул. – Что за едой ходили. – Он сунул пакет с едой Славке в руки. – Я покупал, вы – разогреваете.
Вовка со всех ног рванул в распахнутые ворота базы. Славка попытался ещё сохранить достоинство, но потом припустил следом. На стоянке возле домика их «жигулёнка» не было.
– Пусть хоть скажет, долго он ещё… – Сева принялся набирать номер.
«Абонент вне зоны», – сообщил равнодушный женский голос.
Наверняка отец телефон зарядить забыл! Вечно это с ним! Ладно, для начала надо поесть… Из приоткрытой кухонной двери слышался стук посуды, шкворчанье масла и голоса.
– Та яки там клады, не фантазируйте, дети! – донёсся голос деда Павла.
– Я маленькая была, в школе страшилки рассказывали… – Голос тётки Оксаны звучал смущённо. – Про немецкие клады и про польские… Мол, поляки во время резни в 43-м имущество прятали.
– Ничего тогда спрятать не успели, – глухо откликнулся дед. – Та и яке там имущество? Богатых поляков ещё с 39-го того… Советы раскулачивали, немцы пришли – всё, що забрали, в Германию отправили. Остался хиба що урожай на полях да земля, от за них поляков и убивали! Землю в землю не закопаешь, так що нема тут ничего! Янтарные комнаты в других местах шукайте!
– Они больше не будут… и в других местах тоже! – Сева недобро глянул на братьев, в две кухонные лопатки помешивающие ужин на сковородке.
– Батько не звонил? – спросила тётка Оксана. Сева покачал головой. – Может, заправляется? Ничего, мабуть, через часик-другой приедет. – Она невольно покосилась в окно на сгущающуюся темноту.
Отец не вернулся ни через час, ни через два, ни к утру. Его телефон молчал.
Глава 11Переполох на станции
– Не возвращался… – Тихоня качнул головой.
Они тащились вдоль домов – Панянка куталась в здоровенный платок, закрывающий почти всю её фигуру, Тихоня скособочился под тяжестью деревянного ящика. На площади было не слишком людно. Седой старик с брошенной у ног шапкой, перебирая струны бандуры, тянул жалостливое. На него не обращали внимания, норовя побыстрее проскочить мимо. Только пара крестьян с телеги кинули ломоть хлеба да заторопились прочь. Тихоня с Панянкой нырнули в парадное ближайшего дома. Тихоня принялся копаться в своём ящике, сквозь приоткрытую дверь поглядывая на станционную будку и немецких солдат в карауле. К перерезающей городишко железной дороге не подобраться – вдоль перронов вышагивали патрули, и стоило исчезнуть из виду одному, тут же вдалеке нарисовывался второй. Оставалось надеяться на Стрижа, час назад отправившегося на поиски, как сам говорил: «Правильной дырки в здешнем заборе». Поиски обходных путей Стрижу давались мастерски, но сейчас он всё не возвращался.
– На перрон не суйся, – негромко пробормотал Тихоня. – Враз на работы в Германию уволокут – ты им вполне сгодишься.
– Нехай пан себе раду даст! – огрызнулась Панянка.
– Сколько говорить, не пан я! – Тихоня и сам знал, что за прошедший год вытянулся и за ребёнка уже не сойдёт. Попадись патрулю – даже если ни в чём не заподозрят, в эшелон, что отправляет людей на работы в Германию, мигом засунут. Потому только и оставалось, что ждать Стрижа. Ждать, ждать…
– Цок-цок-цок…
Тихоня проводил недобрым взглядом проследовавшую мимо коляску с другой панянкой, ненастоящей. Или, наоборот, настоящей? В общем, над бортом коляски отлично видны были тонкий профиль и собранные в узел рыжие волосы панны Косинской. А с ней кузен – этого Тихоня не запомнил, но кто ещё при панянке мог быть? Чего этим двоим здесь надо?
Коляска остановилась у станции, почти сразу дверь открылась, и наружу шагнул давешний гауптман, которого Тихоня видел в имении у озера. Следом за ним, отдуваясь и то и дело вытирая платком жирный загривок, выбрался второй немец – судя по чёрной окантовке и петлицам, из инженеров. Гауптман перебросился словом с панянкой в коляске. Та ему даже руку протянула, а он изогнулся крючком и чмокнул воздух над её перчаткой.
Панская лошадь раскорячилась в оглоблях… и выдала на булыжную мостовую такую мощную пенную струю, что поспешающий за гауптманом инженер шарахнулся в сторону, спасая ботинки, да и сам гауптман невольно попятился.
– Вот вам ваш цирлих-манирлих! – Тихоня злорадно наблюдал, как рыжая панянка извиняется – бледность её лица была особенно заметна в обрамлении ярко-рыжих волос.
– Не смейся! – оборвала его та Панянка, что рядом, напряженно следя за разворачивающейся сценой.
Гауптман резко оборвал извинения и зашагал через площадь. Толстый инженер, на прощание одарив пассажиров коляски недобрым взглядом, запыхтел следом. Старательно копающийся в ящике Тихоня услышал стук подбитых железом сапог по брусчатке и лающую немецкую речь:
– Если вам, герр Шнеллер, так нужна их коляска, забирайте, конечно. Но я бы всё же просил этого не делать. У нас сейчас нет подходящего управляющего для имения, а девчонка – дочка бывших хозяев и хоть как-то справляется. К тому же мелкие послабления, которые мы позволяем полякам, злят украинцев, и наоборот. Что вполне соответствует политике Великой Германии относительно славянских народов. Как метко сказал рейхскомиссар Кох: «Мне нужно, чтобы поляк убивал украинца и, наоборот, чтобы украинец убивал поляка. Если по дороге они пристрелят еврея, это будет как раз то, что мне нужно».