– Легко вам говорить, герр гауптман! – обиженно пропыхтел инженер. – А у меня супруга, она требует! Пишет – пришли зимнее пальто! Как ей объяснить, что снятые с евреев вещи уже закончились, а остальные… просто партизаны какие-то, всё прячут[39]!
– Фройляйн Косинская – партизанка? – Гауптман коротко рассмеялся. Немцы проследовали мимо парадного, где притаились Тихоня с Панянкой, и скрылись из вида, но голоса их слышны были отчётливо. – Вы преувеличиваете! А супруге отпишите, чтобы немного потерпела. Вы недаром сейчас работаете не покладая рук: ещё неделя-другая поставок, и вермахт будет готов вымести большевиков с Курского направления. А там конец войне, и мы сможем избавиться от остатков местного населения. Все мы понимаем, что нам не нужны ни русские, ни украинцы, ни поляки, а лишь здешние плодородные земли!
– Это вас здесь не будет, – пробормотал Тихоня. – А кто останется, тот земли получит – на два метра вглубь!
– To jest przysięga![40] – то ли насмешливо, то ли уважительно протянула Панянка. – Истинный пан Юранд из Спыхова[41]. Rozumiesz… понимаешь немецкий?
– Я в советской школе учился, – с достоинством объявил Тихоня, не собираясь пояснять ехидной полячке, что понимает через два слова на третье, да и то лишь благодаря учителю дома, в Запорожье. Тот был твёрдо уверен, что новая революция начнётся в Германии, а потому приравнивал незнание своего предмета к измене Родине. «Особенно Тихонова касается! Пошлёт тебя партия к немецким товарищам по технической части – а ты по-немецки Mehr schlecht als recht[42]. А ведь прав оказался, хоть и не так, как думалось. – Никакого пана Юранда я не знаю! Среди моих знакомцев панов нет!
– Немецкий розуме, а Сенкевича не читал, – ухмыльнулась ехидная полячка.
– Зато я Маяковского читал! «Мы дали панам урок, этот урок не пошёл впрок. Подымайся дружно! Дать второй урок нужно».
– Ах то таа-ак! – Глаза Панянки недобро сузились. Тихоня раньше совсем не обращал внимания, какого они цвета. А ведь зелёные, как у кошки! И такие же злющие!
– Пустите, дяденька, ой пустите, та що ж вы таке робыте, а-а-а-а! – Долетевший со станции крик заставил их дружно обернуться.
С только что вроде бы пустого перрона… разбегалась ребятня. Они летели, точно листья, подхваченные ветром: мальчишки и девчонки в слишком длинных, с отцовского плеча пиджаках и домотканых платьишках, постарше и совсем ещё малые, мчались через перрон на площадь, перепрыгивая рельсы и уворачиваясь от солдат. Посреди перрона, ухваченный за ухо парнем в форме шуцмана, как простыня на ветру, мотылялся мальчишка в кепке с изломанным козырьком и вопил:
– Пусти, жадюга! Рятуйте, люди добрые! – Сыплющиеся из-под его рубашонки картофелины раскатывались по перрону.
– Ах ты ж ворюга! – накручивая ухо, орал шуцман.
– Стриж! – охнул Тихоня, выпуская из рук ящик – тот металлически лязгнул на всё парадное. Панянка с неожиданной для девчонки силой вцепилась в него, не давая рвануть Стрижу на помощь.
Тонкий, высокий звук струны вдруг накрыл площадь и дребезжащий от старости, но уверенный голос громко затянул:
В сорок первом году двадцатого века
Появился Гитлер на беду – губить человека.
Сначала хлеб забрал, а потом скотину,
Сорок граммов оставлял хлеба селянину.
Кругом горят сёла.
И среди пламени раздаются крики —
Там горят люди, малы и велики…
Издалека слышны крики детей малых:
«Спасай меня, батько! Спасай меня, мамо!»
А отцы и матери детей не спасали.
Они сами сгорели и в огне лежали…[43]
Смолкли вопли пойманного мальчишки. Площадь накрыло жуткой, звенящей тишиной.
– Ой, лышенько! – прижимая руки к груди, выдохнула какая-то тётка.
– Отпусти ворюжку! Деда хватай, деда! – Из станционной будки выскочил шуцман. – А ну стой, большевистский агитатор! – Срывая автомат с плеча, кинулся к деду.
Тихоня его узнал – тот самый, что с немцем на озере был, когда товарища Гуся едва не подстрелили! Как его, Слепчук… Младший шуцман неловко разжал пальцы… Трепеща рваной рубахой и на бегу засовывая за пазуху оброненные картофелины, Стриж сквозанул в сторону. Неловко зажимая автомат под мышкой, младший шуцман потрусил за начальством.
Вроде бы ветхий, старик-сказитель подхватился на ноги… и, задрав полы старого пальто, рванул прочь, высоко вскидывая голенастые ноги в затёртых до дыр штанах. Бандура звучно хлопала его по заду и басовито гудела, словно издеваясь над бегущими следом шуцманами. Дед лихо нырнул в проулок, шуцманы за ним, издалека донёсся короткий треск автоматной очереди.
– Вот видите… – неожиданно близко сказали по-немецки. – Местные тоже могут быть полезны – иначе как бы мы узнали, что этот старик на своём диком наречии поет нечто недозволенное? – И только после этого раздался металлический стук сапог по булыжнику – немцы уходили.
У Тихони заледенело внутри – представил, как выскакивает на помощь Стрижу и… попадает прямо в лапы этим двоим! Выходит, Панянка-то… его спасла. Он неловко обернулся к полячке…
Из-под края её здоровенного платка легко и бесшумно выскользнул длинный нож, сталь блеснула у груди… Тихоня метнулся в сторону, разминувшись с кинувшейся на него полячкой на полсантиметра…
«Предательница!» – успел подумать он… когда Панянка скользнула мимо распластавшегося по стене парня к дверям парадного… и затаилась за створкой.
И только тогда Тихоня услышал звук новых, торопливых, почти переходящих на бег шагов… и тёмная фигура закрыла дверной проём.
– Эй, я знаю, что вы тут! – окликнули громким шёпотом. – Что, перетрухали? – Подбрасывая на ладони картошку, Стриж шагнул в темноту парадного.
– Сейчас погляжу, как ты перетрухаешь! – Тихоня покосился на Панянку с ножом. – Ну или нет… – разочарованно закончил он, когда узнавшая Стрижа девчонка просто спрятала нож под платок и шагнула навстречу.
– Здорово мы с дедом Назаром придумали! – хвастливым шёпотом выпалил Стриж. – Если меня поймают, он сказ заведёт, такой, чтоб все шуцманы за ним кинулись.
– Видели, – оборвал Тихоня. – Теперь если твоего деда Назара поймают…
– Не поймают, – в этот раз его самого прервала Панянка. – Есть кому его подобрать. Чи мыслишь, ты первши, кто с Назаром договаривается? Мы и без вас…
– Да? А вот такое вы тоже без нас добывали? – И торжествующий Стриж сунул Панянке под нос обрывок газеты.
– Co to?[44] – Панянка вгляделась в корявые строчки.
– Эшелоны! – весь преисполняясь важности, объявил Стриж. – С танками, с горючкой… Когда прибывают на станцию, когда уходят…
– Ну и откуда взялось? – У Тихони аж руки подрагивали – это ж какое сокровище, надо срочно доложить комиссару! – Но вбитая за два года в партизанах привычка проверять всё взяла верх. – Герр Шнеллер тебе лично расписание продиктовал?
Вот так вот, пусть знает, что и мы тут не бездельничали, кое-чего узнали!
– Шуцман дал! – невозмутимо объявил Стриж. – Как за ухо ухватил, так и сунул. Это ж тот самый, ну, на озере…
– Слепчук?
– Не, второй… который за горничной ухлёстывал…
– Выходит… – Тихоня помрачнел. – Он тебя узнал? – И сделал о чём давно мечтал – отвесил подзатыльник, так что голова Стрижа мотнулась, а кепка слетела с неровно, клочьями стриженных волос. – А я говорил, что переодеться пора!
– Как этот шуцман узнал, что вы партизаны? – разгорающуюся свару перекрыл ледяной голос Панянки. – И с чего вы взяли, что здесь настоящие сведения, а не pułapka… ловушка?
– Товарищ дядя Петя велел налаживать контакты с полицаями. Для получения сведений, – насупился Стриж.
– То он шуцманам велел? – приподняла брови Панянка. – От они и стараются?
– Я сведения два года добываю. Без советов всяких… панянок! – немедленно ощетинился Стриж – аж разломанный козырёк кепки дыбом встал.
– To dziwnie…[45] У вас ведь страна Советов…
– Заглохните! – процедил Тихоня. – Товарищ Панянка… права. – Выдушить из себя эти слова было сложнее… не знает он даже, что было бы сложнее, разве что советскому партизану «Хайль Гитлер» крикнуть?
– Пан – не пан, а я – не товарищ, – отрезала Панянка.
– Да понятно, что ты нам не товарищ! – Стриж обвиняюще глядел на брата.
– Ну если ты хочешь, чтоб я тебя звал панянка Панянка… – предложил Тихоня и торжествующе ухмыльнулся наступившему молчанию. Жалко, физиономии её под платком не видно, то-то небось насупленная! – А ты по непроверенным сведениям группу поведёшь? – накинулся он на Стрижа. – Чтоб наших прямо у железнодорожного полотна взяли?
Теперь насупился и Стриж – проняло.
– А чего ж делать? Выкинуть? – Стриж хмуро кивнул на газетный обрывок.
– Ещё не хватало! – Тихоня торопливо выхватил обрывок из рук Панянки. – Проверять будем. Старым добрым способом.
Глава 12Минный завод
– То есть способ добрый? То способ недобрый! – Панянка споткнулась, набросанные на земле пустые гильзы раскатились у неё из-под ног.
– Цыть ты! – Тихоня поймал её за плечо. Конечно, путь через лес выдался нелёгким: вышли они ещё засветло, а сейчас уже стемнело. Только не то тут место, чтоб спотыкаться, а тем более шуметь. – Отвлечёшь девчонок – все поляжем! – нервно шепнул он.
Каждый шаг сопровождался тихим побрякиванием – стреляные гильзы, старые снаряды попадались под ноги, не позволяя подойти бесшумно. Часовой вынырнул из сгустившегося мрака, подсветил лица Тихони и Стрижа и также молча и бесшумно канул обратно во мрак. Громадное поле перерезали траншеи, похожие на гноящиеся, воспалённые шрамы. Вокруг медленно и плавно, точно в танце, скользили тени. Их движения тянулись, как в бесконечном сне, сливались в единое целое, напоминавшее слаженный танец. Только вместо музыки – непроницаемое молчание да треск дров в кострах.