– Ааах! – захлебнулась воздухом Панянка, поняв, что над каждым костром… закреплён старый, проржавевший снаряд!
– А ты думала: врём, что сами и оружие, и взрывчатку добываем? – криво ухмыльнулся Тихоня. – Тут полигон был, на нём снаряды остались, вот из них тол и выплавляем[46]. Пошли, только тихо! – Он мотнул головой, стараясь не показать, что у самого сердце колотится в горле.
– Тррр! Трррр! Ашшш! – Пронзительный треск и шипение прорезали царящее вокруг безмолвие. С треском рассыпались искры над костром, а снующие вокруг люди замерли, точно враз окаменев, и заворожённо уставились на тупой нос торчащего из пламени снаряда.
Бабах… бабах… бабах… Тихоне казалось, что рубаха прыгает у него на груди – так колотилось сердце. Он застыл, так и не поставив ногу на землю. Секунда… вторая… третья… И безмолвные тени снова заскользили вокруг костров.
Тихоня выдохнул сквозь зубы, оглянулся, проверяя своих спутников, увидел побелевшее даже под слоем пыли лицо Стрижа, и огромные, полные ужаса, глаза Панянки… и пошёл дальше, то и дело невольно касаясь рукою сердца, словно проверяя, не выскочило ли оно на самом деле.
Кап… кап… Выплавленный тол медленно тёк в пятикилограммовый ящик с детонаторами. Тихоня подождал, пока склонившаяся над ящиком девушка разогнётся – очень медленно и аккуратно, как всё, что здесь делалось, – и негромко окликнул:
– Белла!
Девушка опустила на траву ящик, неторопливо стянула перчатки, отступила на два шага назад… и только после этого направилась к ним, точно раздвигая перед собой волны густого, пропитанного жаром и химической вонью воздуха:
– А, Тихоня… Чего тебе? – не слишком приветливо поинтересовалась она.
– Да нам бы толу, рапиду[47] я и сам соберу.
– Всем надо толу, можно подумать, мы тут сморкаемся этим толом, если не сказать чего похуже! – Девушка, оказавшаяся совсем молоденькой и очень сердитой, гневно тряхнула остриженными волосами.
– Беллочка, ласточка! – заворковал Тихоня. – Вот как надо! – Он полоснул ребром ладони по горлу. – Стрижу шуцман сведения про эшелоны дал, проверить надо, а то вдруг ловушка! Ты ж знаешь, я лишнего не потрачу.
– Втроём со взрывчаткой до колии? Не жалко без головы остаться, всё равно думать не умеет? – упирая руки в бока, прищурилась Белла.
– Впятером. Есче двое придут, – вдруг тихо сказала Панянка.
Тихоня насторожённо покосился на неё, но переспрашивать не стал – не до того.
– Полька? – хмыкнула Белла. Просверлила Панянку настороженным взглядом – Тихоне казалось, что Панянкин платок сейчас задымится и вспыхнет… и вдруг мотнула головой в сторону ящиков. – Ладно, берите! Дядя Петя про ваши проверки знает?
– Вот ты ему и передашь! – обрадовался Тихоня и сунул Белле отданный шуцманом обрывок газеты. – Пошли брата…
Сзади ревниво хмыкнул Стриж – младший брат Беллы, Мишка, был постоянным связным комиссара, и хоть Стриж понимал, что Мишка здешний, а сам Стриж даже местность ещё толком не знает, всё равно злился. Тихоня метнул на него недобрый взгляд: нашёл время для… социалистического соревнования!
– Без тебя разберусь, – беззлобно буркнула Белла. – Вы это… поосторожнее, – повернулась и пошла обратно к костру.
Тихоня подхватил коробку с толом и заспешил прочь. Но облегчённо вздохнул, только когда костры полигона растаяли за спиной.
– Кто… кто они? – после долгого молчания наконец спросила Панянка.
– Так еврейки, из «цивильного лагеря», – думая о своём, откликнулся Тихоня. – Из гетто в Маневичах в последний момент вырвались…[48] перед тем как всех остальных… Ну, сама знаешь…
– Знаю, – глухо ответила Панянка. Помолчали. – А ты ей нравишься. Панне Белле, – совершенно равнодушным голосом сказала она.
Тихоня едва не вписался лбом в ближнюю сосну.
– С ума сошла? Я же тол несу! Товарищ Белла ни о каких таких глупостях не думает!
– Как есть глупость – кому ты можешь понравиться? – немедленно согласился Стриж, и они с Панянкой дружно хихикнули. Рявкнуть на эту неожиданно спевшуюся парочку Тихоня не успел – кусты у дороги дрогнули, и оттуда вынырнули двое, молча присоединившись к их компании. Один, кажется, парень – и парень этот показался ему очень знакомым. Тихоня был почти уверен, что это тот самый молчун, которому он помогал с рацией. А вот второй – женщина. Ну или девушка. И тоже было в ней что-то, что Тихоне всё казалось – и её он раньше видел, причем не один раз. Хотя знакомых среди полячек у него одна Панянка.
«Зато платки свои они точно в одной лавке брали», – уверился он, глядя на тряпки, в которые эти двое были укутаны. А может, форма у польских партизан такая.
Глава 13Спецэффекты по-партизански
– Онуч свій брудний від вогню прийми, бо загинемо тут усі, як від газової атаки!
– Можна подумати, твої чистіші![49] – ответили густым басом.
По обе стороны железной дороги тянулись цепочки костров. Рядом то и дело мелькали люди: вставали, садились, бродили вдоль колеи…
– Варта! – шепнула лежащая рядом с Тихоней в кустах подлеска Панянка. – Немцы хлопов с деревень сгоняют, когда важный эшелон идёт. От партизан стеречь, чтоб не подобрались.
– Ничего… В Белоруссии ещё и патрули пускали, и лес вдоль дороги вырубали, – откликнулся Тихоня.
– Рапиду я пронесу – чихнуть не успеете! – деловито объявил Стриж. – Ка-ак рванёт!
– И всех цих людзи забьёт! – процедила Панянка. – Если тот шуцман не соврал, рociąg… поезд с paliwom… горючим!
Тихоня представил себе волны огня, расходящиеся от железнодорожной колеи… и живые факелы, мечущиеся, отчаянно кричащие, катающиеся по траве.
Вартовые сгорят!
– А чего делать-то? Горючку на фронт пропускать нельзя. Любой ценой… – растерянно прошептал Стриж… и тут же сам замотал головой.
Они помнили сожжённые деревни – и он, и Тихоня. Уродливые груды обугленных брёвен, среди которых прятались кошки, да отчаянно скулила враз лишившаяся хозяев собака, и единственного уцелевшего мальчишку, ровесника Стрижа, в одиночку хоронившего скукоженные, обугленные трупы родни.
– Мало наших немцы пожгли, чтоб мы ещё сами…
Молчавший всю дорогу товарищ Панянки дёрнул её за край платка и, притянув к себе, быстро забормотал в ухо.
– Неси мину! – вдруг скомандовала она. – Wszystko będzie dobrze![50]
Стриж только покосился на Тихоню… ужом ввинтился в кусты и канул во тьму.
– Придумали чего? – спросил Тихоня.
– Придумал, – откликнулся не парень, откликнулась Панянка.
– А чего за него говоришь? Вроде ж не немой…
– По-русски не говорит, – отозвалась Панянка.
– Только по-польски? – уточнил Тихоня.
– Только, – отрезала Панянка.
Тихоня вроде бы покивал: парочка долетевших до его ушей слов были какими угодно – но не польскими.
– Ну, чё залегли? – раздался сзади голос, и вся польская троица дружно развернулась, вскидывая оружие.
Стриж присел позади них, а в руках у него был размотанный провод от рапиды.
– Поставил? – недоверчиво прошептала Панянка.
Тихоня ухмыльнулся: в их отряде к фокусам Стрижа все привыкли, а тут новенькие… вот Стриж и выпендривается в своё удовольствие!
– Там уже рельсы трясутся… едет! Точно как шуцман обещал! Ну давайте, чего вы там придумали? – Стриж нетерпеливо завертел головой.
Долгий, протяжный гудок, крестьянская варта засуетилась у костров, вытягиваясь чуть не по стойке «смирно»… за поворотом вспыхнул огонь фонаря, и, окутанный белым паром, вывернул паровоз. Пылающий фонарь медленно надвигался из темноты – состав еле полз, видно, перегружен.
– Чуууххх! У-у-у!
Из-за поворота показались слабо подсвеченные кострами цистерны. Горючка! Точно горючка! Для танков, для самолетов, для… всей техники, что собрал немец к Курской дуге! Против наших! И тут вдоль дороги у костров – тоже ведь наши, и… И если проклятые поляки сейчас что-нибудь не сделают… Тихоня им оставшийся тол… засунет…
– У-у-у! – Состав подполз уже совсем близко, паровоз стравил пар, затягивая всё вокруг – исчезли и рельсы, и люди вдоль полотна, паровоз словно плыл между чёрным и белым: чёрным лесом позади и белыми клубами у колес. И только огни костров мерцали сквозь расползающийся белёсый туман.
Тот самый поляк, что шептал не по-польски, сунул руку за пазуху… и вытащил… рогатку! Самую обыкновенную, с точно такой же Тихоня до войны по улицам гонял! Зажал между пальцами какой-то пакетик… сощурился… натянул резинку… Банг! Запущенный меткой рукой пакет промелькнул у самой «паровозьей морды»… и шмякнулся в сторожевой костер по ту сторону колеи. Банг! Второй шлёпнулся в следующий костер… Банг! Банг! Пакеты шлёпались в костры, теперь уже по ближнюю сторону полотна…
– А-а-а! – кто-то из сторожей испуганно заорал. Оранжевое пламя костров окрасилось в зелёный цвет. Потом в фиолетовый. А потом сторожевые костры начали гулко бабахать, выплёвывая удушливый дым и фонтаны разноцветных искр…
– Рятуйтеся! Тікайте усі, швидше! Геть! – заверещал такой пронзительный, что и в Ковеле, наверное, было слышно, женский голос.
Вартовые кинулись наутек.
Тихоня крутанул взрыватель рапиды. Та-дам… – ухнуло сердце, отсчитывая мгновения. Тааа-дам!
Столб огня разорвал окутавшее паровоз облако пара. Вырос, словно огненный стебель, потянулся к чёрному небу, облизнул мрак и ухнул вниз, на медленно заваливающийся набок паровоз. Чудовищный скрежет взрезал ночь, заглушая лающие крики на немецком… а потом в паровоз врезалась идущая прямо за ним платформа. Грохнуло! Иголки сыпанули с ветвей на плечи затаившейся пятёрки. Тихоня отчаянно цеплялся руками за землю, чувствуя, как та ходит под ним, будто качающаяся на волнах лодка. Страшный алый огонь взметнулся над взорвавшейся цистерной и, словно оголодавший зверь, кинулся на следующую. Бабах! Бабах! Бабах! Платформы громоздились одна на другую, точно сжимаясь в чудовищную гармошку. Бочки с горючим взлетали над платформами, а от их взрывов тут же взлетали соседние бочки. Поезд окутался алым огненным гребнем и продолжал полыхать, рассеивая тьму алыми сполохами. Горючее хлынуло на землю и растекалось вокруг него пылающим озером…